Сперва мелодия отвлекает ее не меньше, чем все остальное, — для нее это попросту шум, бессмысленный вздор, вгоняющий идиотов в сон.
Но вскоре она понимает, что музыка убаюкивает и ее — струнные и ударные, шипение и бренчание. Веки ее опускаются, разум очищается.
«Возможно, я всего лишь такая же идиотка», — думает она.
Мелодия увлекает ее за собой, подобно уносящей в море волне, завораживая своей бесконечной красотой.
Заснуть все равно не удается, но, по крайней мере, ее разум получает столь необходимый отдых. Возможно, ей следует чаще доверять Раксу. Завтра великий день. Скоро она узнает, заслуженно ли ее доверие…
Или она просто дура.
Теммин и Брентин продолжают работать даже после наступления темноты. Сын делает вид, будто все как обычно и ничего не изменилось, но когда он в четвертый раз просит дуговую отвертку и Брентин лишь тупо смотрит в неопределенную точку, Теммину приходится признать: все кардинально изменилось.
На верстаке перед ними лежит купленный Теммином валакорд. У парня появилась идея сделать так, чтобы инструмент играл сам по себе, позволив отцу наслаждаться музыкой, не исполняя ее самому. К удивлению сына, Брентин согласился, но вид у отца рассеянный, будто мыслями он совсем в другом месте.
— Пап, что-то не так?
— Нет, ничего, — натянуто улыбается Брентин. — Просто устал. Долгий выдался денек.
— Ну… ладно.
Внезапно Брентин встает:
— Я… пойду прогуляюсь.
Ну конечно. Куда же без этих его прогулок.
Отец уходит.
И Теммин следует за ним по извилистым улочкам Ханны. По всей столице устанавливают навесы, лотки с едой и генераторы. Утром начнется празднование Дня освобождения — сперва состоится парад, а затем прибудет Слоун. Мирные переговоры пройдут на фоне праздничных мероприятий. Теммин считает, что так сделали специально, рассчитывая отвлечь народ устроенным шоу, пока эта тварь Слоун будет пытаться избежать суда за военные преступления. Его злит сам факт, что ей вообще позволили выступить в свою защиту, — впрочем, в последнее время Теммина многое злит. Вслед за отцом он выходит из жилого района, мимо садов и театров, через тихий сейчас рынок старой Ханны, мимо прибрежных лотков с пакарной. И тут Теммин теряет Брентина — отец сворачивает за угол и неожиданно исчезает. Внезапно парень жалеет, что велел Костику остаться дома. Дроид мог бы просканировать окрестности в поисках биологического следа отца…
Секунду, погоди-ка. Теммин видит тень, вышедшую с Барбиканской дороги на усыпанный галькой пляж, и спешит следом.
Пахнущий рыбой морской бриз треплет волосы Теммина — только теперь он понимает, что оказался рядом с пристанью и рыбокомбинатом, где дроиды обрабатывают дневной улов — скорфинов и мармалов, звездоногов и жемчужные раковины. Сейчас здесь темно и тихо, причалы черными тенями уходят в море. Брентин в конце одного из них.
И с отцом кто-то еще.
Но кто? Возможно, просто какой-то рыбак, из тех просоленных стариков, что зарабатывали на жизнь рыбной ловлей до того, как ее полностью автоматизировали, и которым все так же нравится сидеть с удочкой до рассвета. Брентин просто случайно наткнулся на одного из них, и теперь они стоят, о чем-то беседуя. Верно? Правдоподобное предположение.
Теммин подходит ближе.
Он старается двигаться как можно тише, убеждая себя, что просто не хочет их напугать, но сомнения, словно воры закрадывающиеся в его голову, никак не хотят его покидать.
Теммин выглядывает из-за угла рыбокомбината. В окнах видны похожие на скелеты силуэты отключенных на ночь дроидов, что стоят у конвейеров, словно застывшие часовые. Сейчас он уже рад, что не взял с собой Костика, — чего-чего, а вести себя тихо дроид совершенно не умеет.
Парень пробегает вдоль дальней стороны здания к краю пристани и прячется за небольшим штабелем ящиков для рыбы.
В свете луны он видит отца, который стоит рядом с…
Это гвардеец. Чандриланец. Теммину он кажется подозрительно знакомым.
И он действительно его знает — этот человек охранял камеру Юпа Ташу. Та же копна светлых волос и, хотя отсюда и не видно, наверняка те же шрам на подбородке и бледные глаза.
«Какой же я дурень», — думает Теммин. Отец просто разговаривает с охранником. Может, насчет завтрашнего дня — они с мамой будут стоять на сцене вместе с Канцлером, Леей и большинством остальных спасенных пленников. Наверняка это как-то связано с предстоящими событиями.
А он волновался! Тупица, тупица, тупица…
Теммин встает и вприпрыжку бежит по причалу, маша рукой.
— Эй, пап!
Собеседники поворачиваются к нему.
К Теммину возвращается прежнее дурное предчувствие, что что-то не так. Брентин не машет в ответ. Гвардеец напряжен.
— Тем? — говорит Брентин.
Сын замедляет шаг.
— Пап, я… просто хотел поздороваться. И смыться от мамы.
Гвардеец хмуро смотрит на Брентина.
— Разберись, или это сделаю я.
Брентин кивает.
«В смысле — разберись?» — уже собирается спросить Теммин.
Но не успевает.
Отец разворачивается к нему. В его руке бластер.
Брентин нажимает на спуск.
Глава тридцать вторая
Все вокруг дрожит и грохочет. Кашиик содрогается в тектонических судорогах — сверху сыплется земля, падают клочья мха, массивные корни вокруг извиваются, словно внезапно разбуженные своенравные змеи.
Прижавшись спиной к стене туннеля, Джес ждет, пока мимо пройдет толпа вуки, которые что-то рычат и воют друг другу. Она не понимает их — шириивук состоит из сплошных горловых и гортанных звуков и, если прислушаться внимательнее, невероятно сложен. Но хоть она и не понимает слов, она прекрасно осознает, что чувствуют эти вуки.
А чувствуют они то же самое, что и она: тревогу, страх и горе.
Им ведь почти удалось.
Еще немного — и они освободили бы целую планету и целую расу, совершив правое дело ради справедливой цели.
И тем не менее…
Несмотря на все их усилия, вот чем все обернулось. Империя — если те корабли в небе все еще причисляют себя к ней — пытается уничтожить на планете все живое. Джес уже знает, как все будет. Многие освобожденные вуки свободны лишь отчасти. Большинство все еще заперто в поселениях, а это означает, что убить их не сложнее, чем расстрелять из бластера ведро лягушек.
Здесь, под лагерем Сардо, есть хотя бы раскопанная корневая система. Им едва хватило драгоценного времени, чтобы совместными усилиями увести большую часть спасенных вуки под землю до того, как в небе появился звездный разрушитель, готовый превратить все вокруг в грязь, кровь, щепки и клочья шерсти.
«Пожалуй, стоило и дальше заниматься охотой за головами», — думает Джес. Вся эта попытка нести справедливость с треском провалилась. Не стоило взваливать на себя такую ответственность, которая теперь давит со столь сокрушительной силой, что Эмари вот-вот превратится в лепешку.
Вуки гибнут. Джом лишился глаза — а может, когда все закончится, лишится еще и жизни. Они проиграли.
Кто-то наталкивается на нее — в полумраке туннеля плохо видно, но это Хан.
— Соло, — говорит Джес, слыша в собственном голосе отчаяние и опасаясь, что начнет нести околесицу. Что, собственно, и происходит: — Мы облажались. Цель оказалась нам не по зубам. Мы теперь всего лишь букашки у них под ногами. Мы с тобой — отбросы, парочка негодяев, которые попытались перечеркнуть собственное прошлое, хотя мы всего лишь контрабандист и охотница за головами. Мы…
— Эй, — прерывает ее Хан.
— Мы попросту наступили дракону на хвост, а теперь он обернулся и готов нас сожрать…
— Эй, сбавь обороты. Это еще не конец. Ты просто устала и проголодалась. Я прекрасно тебя понимаю, Эмари. Но мне нужно, чтобы ты трезво соображала. Для следующего этапа.
— Следующего этапа?
— Именно. Мы с тобой — парочка негодяев. Вот и будем вести себя так, как нам и полагается, — как контрабандист и охотница за головами.
— Не понимаю.
— У меня есть план, — ухмыляется Хан.
— Что, правда?
— Он не до конца продуман, но все-таки план. Более или менее.
— И что же это за план?
— Что мы с тобой лучше всего умеем?
— Лгать. Хитрить. Красть, — нахмурившись, отвечает Джес. Прежде чем произнести последнее слово, она колеблется, поскольку в этом ей не очень хочется признаваться: — Убивать.
— В точку. Так что… будем лгать, хитрить и красть.
— А что насчет последнего? Убивать?
— Посмотрим, как пойдет насчет первых трех, а там будет видно.
Хан излагает ей свою идею.
Она не идеальна. И уж точно продумана не до конца.
Но может быть — лишь может быть, — она сработает.
Глава тридцать третья
В дальнем конце ангара ждет настолько высокая и светловолосая женщина, что она вполне могла бы работать на Чандриле прибрежным маяком. Лея спешит к ней, запахнув полы серого плаща и скрыв лицо под капюшоном.
— Можешь снять капюшон, — говорит женщина. — Мы одни.
Лея откидывает капюшон, не в силах сдержать улыбку.
— Эваан Верлейн? — спрашивает она.
— Привет, последняя принцесса Алдераана.
— Я больше себя таковой не считаю.
Эваан озадаченно смотрит на Лею, склонив голову.
— Для меня ты именно она и есть. Ты хранишь пламя нашей планеты. Нашей родины. И никогда его не туши.
— Так и будет. Собственно, потому я и здесь.
Эваан Верлейн стала ее подругой, а отчасти и соучастницей вскоре после того, как «Звезда Смерти» лишила их родной планеты. Верлейн помогла собрать диаспору беженцев с Алдераана[3]. Это отняло у нее слишком много усилий, и в итоге Лея, к немалому своему сожалению, в течение нескольких лет почти не виделась со своей подругой.
Достаточно хорошо зная Лею, Эваан упирает руки в бока и бросает на принцессу притворно недоверчивый взгляд.
— Вижу блеск в твоих глазах.
— И что же означает этот блеск?