– Вот что, товарищ Лицис, – Артур готов уже был снова вспылить. – Я вам не мальчишка, чтобы тыкать меня носом в тетрадку с помарками. Государство доверило руководство хозяйством мне, и если я в интересах дела…
– В вашем хозяйстве царит произвол! А интересами дела очень удобно прикрывать корысть и хищничество! – грубо перебил Лицис и добавил с иезуитской усмешечкой: – Тут, знаете ли, грань очень тонкая.
Однако на Артура его выкрики и язвительные намеки уже не действовали – он окончательно успокоился. Медленно раздавив сигарету в пепельнице, он насмешливо уставился на Лициса.
– У вас тут, – он постучал пальцем по папке, – ничего нет. Хотя кому-то очень хочется, чтобы было. Может, даже не только Круминьшу, – откинувшись на спинку стула, Артур с удовольствием разглядывал кислую физиономию следователя. – Поэтому вы и крутитесь, как уж под рогатиной! Устраиваете ночные спектакли, перечитываете спереди назад и сзаду наперед десяток безграмотных анонимок – и ничего! Ваши комиссии у меня уже всё перерыли, вплоть до церковных книг!
– Ну что же, в логике вам не откажешь, – в светло-голубых глазах следователя не появилось ни удивления, ни замешательства. – Хотя дыма без огня тоже не бывает. В одном вы правы – вопрос не подготовлен. Вернее, подготовлен недостаточно профессионально.
Он без всякого сожаления закрыл и отложил в сторону пухлую папку с материалами и заключениями многочисленных ревизий.
– И все-таки вы меня не поняли, Артур Янович. Я ведь действительно надеялся на откровенный разговор. Ну да бог с ним. Вам, как говорится, виднее.
Лицис достал из ящика чистый лист бумаги, быстро написал что-то сверху.
– Итак, перейдем к делу, – заговорил он совершенно иным, протокольным, тоном. – С чьей помощью и с какой целью вами установлен контакт со шведским судном?
Хотя Артуру казалось, что внутренне он готов и к такому повороту, вопрос застал его врасплох…
Рулевой в маленькой рубке осторожно работал штурвалом. Марцис и Артур напряженно наблюдали с палубы за сближением. Рыжебородый бригадир ругнулся себе под нос и сплюнул.
– Черт меня дернул втравить тебя… Может, отвалим, пока не поздно?
– Взял курс – не рыскай! – раздраженно бросил Артур.
– Не рыскай! – пробурчал Марцис. – Одно дело я, другое – ты. – Он покосился на председателя, прикидывая, стоит ли продолжать. – Может, черт с ним, с уловом, пропади он пропадом! Все равно собою все дыры не заткнешь.
Артур ничего не ответил и взялся за ступеньку веревочного трапа. Сопя и отдуваясь, Марцис полез за ним.
– Так как, Артур Янович, – на желтовато-болезненной физиономии Лициса застыла напряженная гримаса ожидания, – насчет откровений? Молчание сейчас не в вашу пользу. Или вам и эти вопросы представляются не очень серьезными?..
…Телефонный звонок в кабинете Калныня прервал его разговор с двумя посетителями. Не поднимая трубки, Андрис грузно перегнулся через подлокотник кресла к селектору:
– Дзидра, не соединяй ни с кем – совещание.
За длинным столом с пепельницами и карандашами в деревянных стаканчиках сидел розоволицый, не старый еще крепыш в генеральской форме – министр МВД республики. А на почтительном расстоянии, ближе к массивным, обитым бежевым дерматином дверям, пристроился милицейский полковник с новенькой кожаной папкой на коленях.
– Прекрасный доклад, – Калнынь взял лежавшую перед ним пачку листов с машинописным текстом и постучал ею о край стола, подравнивая стопу. – Просто замечательный.
Милицейские начальники осторожно переглянулись – всерьез хвалит или с подвохом? В этом кабинете всего можно ожидать.
– Не доклад, а прямо шоколадный набор! – Андрис швырнул рукопись на стол и, выбравшись из глубокого кресла, грузно затопал вдоль длинного ряда пустых сейчас стульев. – Ты что же, Гунар, всерьез вознамерился угощать партактив этой сладкой липой?
Генерал сделал обиженный, протестующий жест, но Калнынь не дал ему говорить.
– Да-да, Гунар, липой! И ты знаешь это не хуже меня! И все знают… ЦК завален жалобами на беззакония на местах, на произвол работников милиции. – Андрис плотнее пришлепнул дерматиновую дверь и, стараясь не повышать голоса, продолжал: – Квартирные кражи, грабежи, мокрые дела. Миллионные махинации на торговых базах! Все это, конечно, происходит не в нашей замечательной республике. У нас – полный ажур! Все хулиганы пойманы, все бабуси с цветочками оштрафованы, налицо стопроцентная раскрываемость преступлений… Кого дурим? Самих себя? Ведь до абсурда доходит – невиновного чуть не расстреляли только потому, что виноватого не нашли!
Генерал и его помощник слушали молча, с почтением к начальственной накачке – но скучали. Их ли удивишь подобными примерами – видали много чего похлеще. Полковник от нечего делать разглядывал довольно старую, потемневшую картину в простенке между двумя шкафами с марксистскими фолиантами. Там, на картине, накренившись на правый борт, стоял на песчаном берегу деревянный рыбачий баркас. На таких ходили в море еще в довоенной Латвии. Два усталых рыбака, видимо отец и сын, латали свою дряхлую посудину после шторма. Вернее, работал старик, а парень украдкой переглядывался с бойкой босоногой девчонкой – та развешивала сети для просушки… Неужели Калнынь, этот громовержец правоохранительного Олимпа, занимался когда-то убогим рыбацким промыслом? Полковник не мог себе этого представить…
– Кстати, вас не интересует, какими способами добываются такого рода признания невиновных? – Калнынь швырнул на стол толстую папку с письмами. – Или вы их наизусть знаете? Вот здесь, Гунар, жалобы на твоих бравых молодцов. Незаконные задержания, фальсификация протоколов, просто побои, как в старой доброй полиции! За такие подвиги ты представляешь к повышению и наградам? Во всяком случае, фамилии в письмах упоминаются те же, что ты так бодро перечисляешь в своем докладе.
Вид разномастных растрепанных писулек, пришпиленных скрепками к конвертам и написанных на машинке, от руки, чернилами, карандашом, окончательно раздосадовал генерала. «Мешками, что ли, таскают в ЦК эти кляузы?» – подумал он, а вслух вырвалось:
– Страна всеобщей грамотности. Чуть что – писать, и не куда-нибудь…
– Не нравится?! – Андрис постучал по злосчастному докладу. – А здесь красивые слова пишешь. Про двадцатый съезд, восстановление ленинских норм законности… Про доверие и уважение того самого народа, который…
Снова зазвонил телефон. Воспользовавшись паузой, полковник проворно спрятал доклад в кожаную папку, чтобы не раздражать понапрасну начальство.
– Андрис Эгонович, вас из редакции «Ригас Балсс» все время спрашивают, – послышался искаженный селектором голос секретарши. – Что-то очень срочное…
– Я же сказал – занят! – Калнынь рывком отключил динамик.
– Ну хорошо, Андрис… Эгонович, – по праву давнего приятеля генерал чуть было не обратился к Калныню на «ты», да постеснялся полковника. – Хорошо! В таком случае что я, как честный коммунист, должен сделать? Сесть и написать еще пятьдесят страниц? В порядке конструктивной самокритики я должен буду признать, что проституция у нас, к примеру, давно перестала быть экзотикой. Более того, этот доходный и непыльный промысел успешно осваивают даже школьницы-старшеклассницы. Могу назвать цены. Не интересуетесь?
Калнынь нахмурился. Хотя министр говорил без малейшей иронии, тон бесстрастного циника раздражал.
– Мальчики у нас тоже при деле – помогают девочкам искать клиентов и сбывать заграничное барахло. Кстати, по большей части контрабандное. Так или иначе фарцовкой занимается около трети молодежи от шестнадцати до двадцати. Я могу преподнести партактиву сенсацию, обнародовав данные по размаху валютных махинаций…
Розоволицый генерал только на первый взгляд казался простачком, всем довольным в окружающем мире. Он знал и понимал, пожалуй, гораздо больше Калныня и сейчас пользовался случаем, чтобы высказать все, о чем принято помалкивать.
– Еще, как честный коммунист, я должен буду написать, что в наркологических лечебницах уже не хватает мест для честных алкоголиков, по количеству которых на душу населения республика прочно удерживает второе место. И что наркомания, коей положено обретаться на гнилом Западе, становится у нас массовым явлением, хотя и лишена при советском строе социальных корней. – Генерал мельком взглянул в непроницаемое лицо Калныня и продолжал размеренно и невозмутимо: – И такую объективную картину я представлю на активе? Естественно, буду выслушан с огромным интересом. Назавтра кое-что попадет в газеты. Ну а что будет послезавтра, это уж вы…
– Ладно, Гунар, – наконец перебил его Калнынь, весьма смущенный, однако, изысканно корректной нотацией. – Ты уж тоже палку-то не перегибай. Пресса наша, слава богу, знает, что можно, а чего нельзя. Тут не Лос-Анджелес…
Он встретил холодный насмешливый взгляд генерала и вдруг разозлился.
– Если начистоту, то без конца заметать мусор под ковер глупо! Я уже не раз писал об этом в Москву. Обманывать партию, общественное мнение из так называемых лучших побуждений…
Снова затрещал городской телефон. Андрис как будто обрадовался подходящему предлогу закончить неприятный разговор.
– Слушаю… Да, я… из «Ригас Балсс»? Ну-ну, слушаю.
На секунду он плотно прикрыл трубку ладонью.
– Думаю, все ясно, товарищи. Надеюсь, разговор на активе будет деловым. Без наркомании пока, но все же по существу. Вы свободны.
За своим рабочим столом в редакции тщедушный Хенька выглядел гораздо солиднее, чем в переполненном деревенском автобусе среди дюжих рыбаков.
– Это я, Генрих, – взволнованно сообщил он.
– Да, узнал, узнал, – загудел в трубке зычный баритон Калныня. – Как догуляли вчера? Илза не обиделась, что я так рано смылся?
– Не обиделась. Да бог с ней, со свадьбой, – тут такое заварилось, Андрис. Ты знаешь, Артур вчера ведь так и не вернулся.
Он замолчал. А Калнынь слушал, не понимая, куда клонит Хенька.
– Артур арестован, – тихо и отчетливо проговорил журналист.