Вопрос застал Эдгара врасплох, летчик сразу насупился.
– Если позволите, я сойду вон там, у трансагентства.
– Понятно, – сочувственно покачал головой Главный.
– Нет худа без добра, – с заносчивым безразличием отозвался летчик. – Съезжу отца с матерью проведать, погощу у них, ведь не виделись-то давным-давно.
– Тогда счастливого пути, – тепло улыбнулся Минк, пожимая летчику руку. Потом долго с задумчивым видом смотрел ему вслед.
С большого ватманского листа косила лукавая ослиная морда с длинными сиреневыми ушами. Устроившись на полу, над листом склонилась девушка в рабочем халатике, перепачканном гуашью. Тонкой кисточкой художница наносила последние штрихи. Высоко и ровно подрезанные волосы открывали сзади гибкую девичью шею, а спереди охватывали лицо плотными черными крыльями. Стоило девушке наклонить голову, крылья смыкались у нее под подбородком.
– Почему уши-то фиолетовые? – Голос шел сверху. Он принадлежал женщине лет тридцати в таком же куцем сатиновом халатике. Она набрасывала что-то, стоя за старым кульманом, дослуживавшим свой век в качестве мольберта. Женщина говорила отрывисто, делая долгие паузы. – Все выпингвиниваешься? А ведь завтра Зинаида опять будет в твой авангард икру метать.
Крошечная комнатушка, в которой они работали, была завалена рисовальными принадлежностями и кое-как приспособлена под мастерскую.
– А по-моему, осел ничего, – Лиля независимо пожала плечами. – Пикассо в голубом периоде тоже не всеми был понят.
– Пикассуха ты, Лилька, – Марина уже злилась. – Доиграешься, посадит тебя Зинаида на конвейер по восемь часов в день носы пупсам раскрашивать.
Дверь в комнатушку приоткрылась, в проеме степенно, как бы против желания, появилась голова пожилой женщины в низко надвинутом на лоб темно-синем берете вневедомственной охраны. Взгляд ее презрительно оприходовал беспечную неопрятность фабричной «богемы».
– Ну-ка выдь, Звонцова. К тебе там…
– Ко мне? – девушка беспокойно встрепенулась. – Кого это посреди рабочего дня принесло?
– Щас! Буду я тут всех регистрировать, – проворчала охранница, удаляясь. – Летчики-вертолетчики…
Одним движением Лиля скинула грязный халатик. Под ним обнаружились довольно короткая замшевая юбка и красивые ноги с узкими коленями. В руках мелькнули расческа и зеркальце.
– Ну и ну, надо же! – небрежно бросила она, наивно стараясь скрыть радостное удивление. – До вечера дотерпеть не может.
Уткнувшись в работу, Марина тактично не замечала этого легкого переполоха.
Лиля вихрем промчалась в мертвенном свете неоновых ламп, висевших над тем самым конвейером, куда ее могла сослать Зинаида. Пулеметный стрекот швейных машинок очень походил на гул вертолетных винтов на полигоне. В широкие проволочные корзины дождем сыпались безглазые и безносые плюшевые головы пока еще неведомых зверей.
По ту сторону решетчатой перегородки она сразу увидела Эдгара, элегантного и представительного в своей щеголеватой летной форме.
– Лихо у вас тут пупсов охраняют! – снисходительно бросил он, поглядывая на суровую вахтершу, затянутую в синюю суконную шинель, как в доспехи.
Проходная фабрики детских игрушек и впрямь больше напоминала КПП военного завода.
– А ты чего в такую рань гуляешь? Вертолет, что ли, сломался? – Их разделяла только решетчатая перегородка, но ее было достаточно, чтобы Лиля показалась ему далекой и ускользающей. Это взволновало Эдгара, приоткрыв какую-то новую грань их отношений.
– В куски! – радостно и невпопад выкрикнул он.
– Эх ты, раззява! А обещал взять меня полетать.
– Поехали, я тебя на другом полетаю.
– Ишь разогнался, – она лукаво, не разжимая губ, улыбнулась. – Не получится, на сегодня летания отменяются. Работы навалом – завтра худсовет по эскизам.
Она повернулась со своим обычным «пока». Эдгар порывисто шагнул за нею, желая догнать, остановить, но между ними была перегородка.
– Лиля, – окликнул он негромко.
И она услышала, нет, скорее почувствовала что-то необычное, просящее в его всегда уверенном голосе. Это и заставило ее вернуться.
Теплый свет угасающего дня просачивался сквозь шторы, скрадывал очертания предметов, делал все вокруг созвучным плавным завораживающим линиям двух обнаженных тел. С закрытыми глазами Лиля водила тонкими пальцами по шее Эдгара, по губам, по упрямому с ямочкой подбородку.
– Это и есть твое срочное дело? – Ее рука скользнула вниз, к ложбинке возле шеи.
– Точно, – Эдгар приподнялся на локте, ласково коснулся губами ее черных как смоль бровей, опущенных ресниц. – Я два билета купил… в Ригу.
– Фантастика… Да ты просто граф Монте-Кристо, – блаженно улыбнулась она, не открывая глаз. – Значит, так… Поселимся в шикарном отеле, накрахмаленная горничная будет по утрам приносить мне в постель кофе… Или не так. Будем жить в укромном шалаше среди пустынных дюн…
– Ну зачем же? – рассудительно возразил он. – А хороший коттедж на берегу моря тебе не подойдет?
– Коттедж? – насторожилась она и открыла глаза. – Вместе с твоими родителями?
– А чем тебя мои родители не устраивают? – нахмурился Эдгар.
– Да все меня устраивает, – неопределенно улыбнулась Лиля, – кроме того, что у меня завтра худсовет.
Она ловко выскользнула из его объятий и потянулась за расческой. Эдгар задержал ее руку, в нем закипало раздражение.
– Ну и что из этого?
– Тебя переводят, да? – неожиданно мягко спросила Лиля.
– Переводят – не переводят! Какая разница? – Эдгар отвернулся.
– Так, значит, все-таки переводят?
Лиля теперь смотрела ему прямо в лицо, чуть нахмурив тонкие брови. Женским чутьем она поняла, что попала в точку.
– Ну допустим, – неохотно согласился Эдгар, уходя от дальнейших расспросов. – Кстати, у меня мать тоже художник. Устроит тебя в приличную фирму.
– А меня и моя фирма вполне устраивает, – с независимым видом отрезала она. – Мне, например, нравится делать детям игрушки.
– Так никто и не против, глупышка, – Эдгар накрыл ее плечи тяжелой крепкой рукой. – Сперва наделаем детей, а потом – им игрушки.
– Ладно, хватит глупости болтать. – Лиля встала и начала торопливо одеваться.
– Ты куда? – недоуменно спросил он, и добродушная улыбка сбежала с его лица.
– Я же тебе говорила – худсовет у меня завтра. – Не оборачиваясь, она выбирала свою одежду из вороха на полу.
– Погоди, ты что, обиделась? – Он потянул у нее из рук кофточку.
Лиля резко оттолкнула его. Эдгар застыл, лицо его вспыхнуло гневом. Он схватил девушку за плечи и легко, как куклу, встряхнул.
– Ты что? Прикидываешься или… – в голосе слышалась затаенная угроза.
– Ну что «или»? – насмешливо переспросила Лиля. Плотно сомкнутые губы растянулись в знакомой улыбке, которая сейчас вдруг сделалась ненавистной Эдгару. Он чувствовал, что ее забавляет его ярость.
– Слушай, тебе не кажется, что пора кончать эти игры?
– Кажется, – беззаботно отозвалась девушка, – так что передавай привет своей маме. – Ей определенно нравилось дразнить Эдгара, испытывать его терпение.
– Спасибо, непременно передам, – холодно и зло протянул он, – только ты, наверно, не все поняла. Нравится тебе или нет, но завтра я улетаю в Ригу… Насовсем.
Он сам не ожидал, что из него вырвутся такие слова – тут же пожалел о сказанном. Но Лиля как будто даже не огорчилась. Ничего такого в ее потемневших глазах он не увидел.
– Вот оно что. Не удивил, я давно знала, что так будет. Лети, соколик, лети! – Она поспешно вышла из комнаты, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Эдгар слышал, как она возится в прихожей, надевает босоножки. Но не двигался с места, останавливаемый самолюбием, хотя его обуревало желание броситься за ней, остановить. Почти физически ощущал он, что уходят последние секунды.
– Стой, никуда ты не пойдешь, – не выдержав, самолюбие отступило. – Никуда тебя не пущу, слышишь?
Лиля даже отпрянула, испугавшись бешеных молний в его глазах. Но уступить было выше ее сил.
– Ошибаешься, милый, – презрительно усмехнулась она и хотела отстранить его, чтобы уйти.
И тут, словно лавина, которая крушит и ломает все на своем пути, Эдгар обрушился на нее, грубо схватил в охапку, прижал к себе так крепко, будто хотел задушить, начал жадно отыскивать ее губы. Лиля отчаянно забилась в его руках. Яростная молчаливая борьба продолжалась недолго – не удержавшись на ногах, они рухнули на пол. Скоро нельзя уже было сказать, борются они или обнимаются, словно теплый вечерний свет принес им умиротворение и смирил гордыню обоих…
– Лилька, шевелись, я тебя умоляю. Через час худсовет, а ты в лоскутах!
Как и вчера, Лиля сидела на полу, перед нею лежал чистый лист ватмана. Она подняла на Марину красные припухшие глаза.
– Мариша, миленькая, не ругайся. Сделай кофейку, спаси человека.
– Ох уж этот твой вертолетчик! И о чем вы с ним думаете?!
– А что? – вспыхнула Лиля. – Он мне, между прочим, предложение сделал.
– Вот именно – между прочим, все у вас так, – проворчала Марина, но не удержалась полюбопытствовать: – Заявление-то подали?
– Какое заявление, Мариша? – Лиля усмехнулась уголком рта и откинула с лица черную прядь. – Он отбывает в Ригу, сейчас скажу, – она взглянула на часы подруги, – ровно через три часа двадцать минут, рейсом семьсот двадцать пять.
Марина внимательно посмотрела на нее и больше вопросов не задавала. Привычным движением воткнула в розетку электрический чайник, заглянула под крышку – достаточно ли воды. Помолчав немного, заговорила:
– Раз отбывает – бог с ним. Давай-ка я тебе бутерброд с джемом сделаю. Клубничный, из Польши. Вчера в наборе с килькой давали, разорилась на два. Ума не приложу, куда теперь четыре банки кильки девать.
– Сама ешь свою кильку с джемом!
– Кончай, нечего на людей кидаться, – спокойно, но строго осадила Марина. Она это умела, хоть и своя в доску. – Значит, сама дурака сваляла, коль такого парня упустила.