– Врать?! – Он побледнел. – Да я еще сотой доли правды не сказал. Потому что таким, как ты… Истинным мюнхенцам!.. И присниться не может, как я выполз из этой братской могилы!
Он бросил недокуренную сигарету в массивную пепельницу из нержавейки и быстро вышел, едва не сбив в дверях патлатого юнца.
Рейс, переносивший Лосберга с дочерью в Париж, впечатлял своей роскошью. Публика, разместившаяся в просторном салоне, была весьма немногочисленной и, конечно, неординарной.
Пожилой почтенный господин в массивных очках, озабоченно листавший какие-то пухлые папки; престарелая, но очень элегантная супружеская чета без единого признака взаимных разногласий или недовольства; похожий на Будду индус в легчайших белоснежных одеяниях, с драгоценными четками в тонких смуглых пальцах, да еще несколько респектабельных пассажиров наслаждались удобствами этого перенасыщенного сервисом лайнера. Все они так или иначе достигли жизненного успеха, он-то и делал их недолгое путешествие по воздуху таким приятным.
Около ряда бархатных кресел, которые занимали Лосберг и Марта, остановилась легкая тележка стюардессы. Вежливо перегнув к седовласому господину точеный стан, она мелодично проворковала:
– Ваш ужин, месье.
Лосберг отложил ярко иллюстрированный проспект и указал глазами на Марту. Та дремала, свернувшись в клубочек. Стюардесса ослепительно улыбнулась и уже покатила обратно плотно уставленный фантастическими блюдами столик, как вдруг разбуженная аппетитными запахами Марта беспокойно завозилась в кресле.
– Па, я уже не сплю. Что ты заказал? Я ужасно голодная.
– Думаю, что просил принести все самое тобою любимое.
– Ты еще помнишь, что я люблю? – с легкой иронией спросила она, придвигая к себе спаржу.
– Твои вкусы теперь так быстро меняются…
– А твои? – она пристально посмотрела на отца. – Ты во всем и всегда постоянен?
– Ты опять за свое? – нахмурился Лосберг. – Я же тебя не один раз просил не касаться этой темы.
– Я и не касаюсь, – вздохнула Марта. – Я столь многого не касаюсь, отец… что порой мне становится страшно… – Помолчав, она с болью в голосе продолжала: – Ты любишь меня, я в этом не сомневаюсь. Но почему ты не любишь маму? Почему не любишь Тони, хотя мой брат в сто раз умнее и лучше меня. Он должен продолжать твое дело, возглавить твою фирму.
– Дочь, – после долгого молчания наконец сказал он, – не заставляй меня жалеть об этой поездке с тобой.
– Но я все время чувствую себя виноватой, – растерянно проговорила Марта, – будто что-то краду у них…
Белоснежный «боинг» закончил рулежку и замер. К нему тут же присосались два трапа. Ночное небо над Парижем казалось оранжевым от сияния бесчисленных огней. Первое, что увидели Марта и Лосберг, ступив на землю, был огромный букет белых роз. Его держал Арвидас, пряча едва заметную улыбку лукавого самодовольства.
Глава 13
В синем солнечном небе нарядными горошинами реяли оранжевые, розовые, зеленые шары. Они несли на себе рекламные плакаты «XXVI Международный авиасалон», «Париж приветствует гостей», «Добро пожаловать в небо Парижа». Над громадным, украшенным разноцветными трепещущими на ветру флагами полем аэродрома Ле-Бурже то и дело взмывали в воздух аэропланы, легкие авиетки и вертолеты.
Возле площадки с советской техникой Лапин вместе с представителем Аэрофлота отстреливался короткими фразами от обступивших его журналистов.
– Грузоподъемность вашей машины?
– Пятнадцать тонн.
– Правда ли, что вы заключили контракт с фирмой «Сюд-Электрон» на монтаж высоковольтной линии?
С французского стремительно, не дослушивая до конца фразы, переводил Варнье.
– Контракта пока нет, ведутся переговоры.
К русским тянулся целый лес микрофонов. Марта – она тоже была в шумной, многоголосой толпе журналистов – не стремилась пробраться поближе к советским представителям. Ее явно интересовало другое. Тяжелый «Никон» на желтом ремне фиксировал все маневры вертолета.
Вот на внешней подвеске он поднимает в небо мощный гусеничный трактор. Толпа замирает, наблюдая четкую работу экипажа.
Теперь над головами зрителей неторопливо проплывает огромная цистерна, и вертолет с прицельной точностью опускает ее на землю. Туда сразу же спешат эксперты, чтобы сделать замеры. Но измерять отклонения нет необходимости – их просто нет. Еще и еще раз, как на бис, с предельной, ювелирной точностью выполняется работа. Все это бесстрастно и последовательно фиксирует «Никон» в руках Марты.
Наконец приземлился и сам вертолет. Экипаж во главе с Эдгаром и с десяток представителей разных заинтересованных фирм выбрались на поле. Зрители встретили летчиков, как артистов, восторженными овациями. Фотоаппарат Марты запечатлел и этот момент. Потом, крупным планом, довольное, улыбающееся лицо Эдгара. Фирмачи уважительно пожимают ему руку.
Тут же к Лапину пробился респектабельный господин в белом пиджаке и черной рубашке.
– Фирма «Кондор», – деловито представился он. – В проспекте утверждается, что ваш В–6 с высокой эффективностью может быть использован на тушении лесных пожаров. А каковы его реальные возможности?
Лапин уже начал уставать от настырности журналистов.
– За три минуты принимает на борт двенадцать тонн воды. Направляет в очаг пламени с прицельной точностью, – он с трудом выдавил из себя любезную улыбку, пока черно-белый быстро чиркал в блокноте.
– Кстати, наш вертолет забирает воду при любых погодных условиях, – вставил подошедший Эдгар. – Американские «Каталины», например, не могут загружаться при встречном ветре.
– Прекрасно, – бизнесмен опять сделал пометку в своих записях. – Могу я встретиться с вами в баре через час для более подробной беседы?
Лапин взглянул на часы и кивнул. Черно-белый захлопнул свой блокнот и порысил дальше.
– Ишь ты, – снисходительно улыбнулся Лапин, – деловой какой.
– Реклама – двигатель торговли, – как большой спец в этом деле, пояснил Эдгар.
Яркий блиц в который раз ослепил его, и он на миг закрыл глаза. А когда открыл, то увидел, что из-за черной коробки фотоаппарата ему улыбаются голубые глаза. За секунду он рассмотрел девушку. Несмотря на сверхсовременный джинсовый костюмчик, легкую спортивную обувь, он увидел в ней что-то неуловимо старомодное, извечно женственное. Может быть, ее делали такой золотисто-медные, гладко причесанные волосы с пробором посредине или родинка около подбородка, слишком уж трогательная для такой эмансипированной девицы.
Эдгар слегка нахмурился, она же опустила камеру и снова ему улыбнулась.
– Вам неприятно, что я вас снимаю? – вдруг обратилась она к нему через переводчика.
От такой прямолинейности Эдгар даже растерялся и не слишком любезно буркнул:
– Видите ли, я учился на летчика, а не на Бельмондо.
– А по-моему, профессии испытателя и артиста чем-то схожи – вам так не кажется? – с серьезным видом спросила девушка. – Мужество, целеустремленность, владение собой в решающий момент, когда нужно выложиться полностью. Вы отрицаете за собой эти качества?
– Об этом судить не мне, спросите лучше моего командира. – Эдгар кивнул в сторону Лапина, но того на прежнем месте не оказалось.
– Вы чересчур скромны, и этим в самом деле отличаетесь от кинозвезды, – польстила Марта.
Эдгар пропустил мимо ушей эту ее реплику. Он смотрел на Лапина в тесной компании еще с двумя людьми. Они стояли в отдалении около нарядной тележки с напитками и фруктами. Один из этих людей, в сером казенном костюме, ходивший со своим двойняшкой по пятам за делегацией, уже примелькался Эдгару. Второго, самого солидного в компании и наверняка, судя по выпиравшему животу, тоже нашенского, Эдгар видел впервые.
– Вы обязаны были предварительно согласовать с Москвой, – наседал на Лапина особист, чуть не выпрыгивая из своего серого костюма.
– У меня нет времени на бюрократические утряски. Установка купола назначена на завтра, и, если мы сами пойдем на попятную, можно со спокойной совестью отправляться домой. Ни одна фирма в нашу сторону уже не посмотрит. Все газеты раззвонят, что русские наклали в штаны.
Лапин нервно покусывал соломинку у себя в стакане. Объяснял он все это в основном для толстяка. Тот на вид был мужик вполне свойский.
– Николай Сергеевич, я в ваших летающих гробах, ей-богу, полный профан, но вот Марлен Викторович утверждает, что затея с куполом весьма рискованна…
Особист многозначительно молчал, как человек, знающий свое дело.
– Рискованно и зуб выдирать, – Лапин начал горячиться. – Я отвечаю за полеты и располагаю достаточными полномочиями.
Не выдержав гордого молчания, особист перебил:
– Есть программа полетов, утвержденная в Москве! А на самодеятельность вам никто полномочий не предоставлял. Завтра же я буду докладывать руководству.
– Хоть самому господу богу! Только советую поторопиться, – едко ухмыльнулся Лапин. – Потому что завтра, когда мы установим этот чертов купол, вы со своим рапортом сядете в лужу, и надолго.
Установилось ледяное молчание. Лапин продолжал грызть соломинку.
– Что ж, – скривился особист, – я рад, что этот полезный совет дан мне в присутствии третьего лица. Мое почтение, Юрий Иванович, – и он отошел, поклонившись только послу.
Лапин тоже хотел откланяться, но посол удержал его.
– Мне очень неприятно, Николай Сергеевич. Не терплю вмешиваться в чужие дела. Но по статусу я представляю здесь страну, и положение, так сказать, обязывает…
Эдгар пытался разобрать, о чем шел бурный разговор, но теперь, когда особист исчез, он подошел к Лапину и стал рядом с ним. Тот кивнул летчику.
– Конечно, Марлен Викторович, в силу, так сказать, своей специфики, склонен слегка перестраховываться…
– Себя он перестраховывает! – не выдержал Лапин. – Свою шкуру! Бумажками – на всякий случай. Мол, я же предупреждал, рапортовал, сигнализировал, категорически возражал!
– И притом в присутствии третьего лица, – вздохнул Юрий Иванович. – А вы действительно уверены, что ваш вертолет, так сказать…