Напряженная тишина на площадке для зрителей взорвалась бурей аплодисментов, хотя летчики, конечно, не могли их услышать. На несколько мгновений прекратилось даже щелканье репортерских фотоаппаратов. Это был триумф, настоящий, не рекламный триумф необыкновенной машины Минка. Триумф мастерства и таланта советских летчиков в пасмурном небе Парижа на глазах у всего мира.
– Ну ребята! Ну черти полосатые! – в кабину экипажа ворвался взволнованный Лапин. Глубоко посаженные глаза его в густой сети веселых морщинок блестели, как у юноши.
– Париж этого не забудет! – патетически воскликнул Габелия. Он мужественно принял на себя объятия руководителя полетов, чтобы тот случаем не задушил Бангу до посадки.
– Наш орел на этой машине может господину Дювалю пенсне на нос посадить! – Костя радостно похлопал по плечу Эдгара.
– На кой черт нам его пенсне. Пусть только попробует теперь нас мимо кабака провести, – на удивление пространной речью разразился молчун Сергей Руза. – Мы эту железную фигню завтра же отсюда скинем. И скажем, что так и было.
Как раз в этот момент в проеме кабины появился сам Дюваль, по счастью, ничего не понимавший по-русски. Сдержанная сердечная улыбка на его физиономии грозила вот-вот растянуться до ушей.
– Поздравляю вас, господа. Грандиозно! Купол, установленный вами, – это корона, только что возложенная на ваши головы!
«Мозговой трест» собрался в знакомых уже нам апартаментах Блейфила. Все трое сидели в дальнем уютном углу, возле камина. Столик был сервирован коктейлями и легкой снедью.
– Мне кажется, господин Лосберг, предложение Фреди не лишено остроумия, – проговорил хозяин кабинета, добавляя в виски содовой и пробуя, что получилось. – На вашем месте я бы задумался.
– Мне вообще есть над чем задуматься – положение дел меняется на глазах, – ворчливо заметил Лосберг.
– Тем не менее тебе придется признать, что я на все сто прав! – Зингрубер явно позволил себе несколько расслабиться. – Верный выигрыш, притом малой кровью, а точнее, совсем без крови. Достаточно пустить молодцов из КГБ по следу родства этого Банги с тобой – и дело, считай, в шляпе. Они мигом снимут его с полетов и займутся им по всей форме.
– Да-да, – оживленно подхватил Блейфил, – русские с их патологической шпиономанией скорее провалят свою технику на авиасалоне, чем упустят из внимания такой штришок в его биографии. – Он встал и с высоты своего огромного роста по-детски непосредственно и изумленно развел руками. – Это же перст провидения! Их пилот – и вы, глава конкурирующей фирмы! Для КГБ это готовое дело о диверсии и шпионаже. Секретное КБ, новая техника… Ох, не завидую я этому парню.
– Главное, побольше шума в прессе, – увлеченно подхватил Манфред, – эффектные фотографии, броские заголовки! Они наверняка заглотят такую наживку!
– Пресса – это кто? Марта? – сухо уточнил Лосберг.
Зингрубер сделал вид, что не заметил неприязненного тона партнера.
– Ты тоже не вправе терять время. Нужно срочно выйти на этого парня. Устроить парочку встреч с ним в непринужденной обстановке. Если сумеешь всучить ему небольшой сувенир – совсем хорошо! – Он вдруг со значением прищурился. – Слушай, а может, парень и вообще не дурак? Если ты выложишь ему все козыри – про себя, про Марту, – может, он…
– Ну вот что, господа, – Лосберг тяжеловато поднялся, – вероятно, вам придется расписывать эту партию без меня.
Седые брови оскорбленно взлетели вверх, сухие губы сжались в узкую полоску.
– Ах вот как? – Зингрубера возмутило высокомерное чистоплюйство старика, разве не для него стараются, в конце-то концов. – Ну если в тебе взыграли родственные чувства, может, предложишь мальчику свою долю в фирме? Не будь идиотом, Рихард, тебе не идет.
Плотные шторы в спальне свисали до самого пола, покрытого толстым пушистым ковром. Прозрачный дневной полумрак сгущался в углах, словно там ему было привычнее.
– Какого черта ты все-таки сюда заявился? Ты же прекрасно знаешь – я не хочу, чтобы узнал отец.
– Нехорошо обманывать папу, – откинувшись на подушки, Арвидас лениво покуривал, примостив пепельницу на животе.
– Слушай, правдолюбец, я не терплю, когда влезают в мои дела.
Марта сидела на кровати, спиной к нему, и говорила, не поворачивая головы.
– Ладно, не злись. Меня тоже вызвал Зингрубер. Тут стряпается какое-то грандиозное пресс-шоу. С латышами…
– Да-да, я и забыла, ведь ты у нас крупный специалист по национальным блюдам с политическим соусом.
Распущенные золотистые волосы Марты скрывали ее спину почти до гибкой тонкой талии. Арвидас скосил глаза и взглянул в стоявшее сбоку от кровати широкое зеркало. Ничего хорошего для себя он там не увидел – на животе наметились дрябловатые складки, мохнатая седина появилась на руках и груди. Ему уже исполнилось тридцать семь, и признаки возраста были налицо. Арвидас вздохнул и сел. Протянув руки, схватил Марту под мышки и потянул на себя. Она не сопротивлялась, только проговорила равнодушно:
– Хватит, Арви. Мне еще нужно забежать к отцу.
Но он крепко сцепил руки на ее теле.
– Мы в Париже или не в Париже, в конце-то концов?
Она сделала попытку высвободиться, но Арвидас резким движением опрокинул ее навзничь. И в это время зазвонил стоявший на полу, возле кровати, телефон.
– Черт, наверное, шеф. Скоро уже прямо в постель полезет, – процедил Арвидас, свешиваясь с кровати.
Когда Арвидас в черном махровом халате, накинутом прямо на голое тело, вышел в гостиную, Зингрубер уже ждал.
– Не слишком ли много отдыхаешь? – с ходу упрекнул шеф, бросив на столик пачку свежих газет, пестревших броскими заголовками. – Ждешь, когда эти русские летуны приземлятся нам прямо на шею?
Арвидас присел на подлокотник кресла и развернул первую попавшуюся газету.
– Коронация в воздухе! – прочел он с надлежащим выражением и отложил газету. – А я что могу сделать? Лосберг уже два дня в Париже, а вы так и не вывели его на этого летчика. Мне нужен хоть какой-нибудь исходный материал.
– Старик пока артачится, – Зингрубер вздохнул и прищурился. – Нужно попробовать как-то иначе. Я уже дал задание Марте.
– То есть? – ревниво насторожился Арвидас.
– Чтобы она сама вышла на вертолетчика. А тогда, я думаю, удастся и Лосберга раскачать.
Арвидас поднялся плеснуть себе виски. Стоя спиной к Манфреду, буркнул:
– Я не уверен, что она…
Но в этот момент появилась Марта собственной персоной. Тщательно одетая и причесанная. Зингрубер удивленно хмыкнул и уставился на Арвидаса.
– Я вижу, вы тут чрезвычайно плодотворно работаете на па́ру.
Марта ничуть не смутилась. Взяла стакан с виски, протянутый ей Арвидасом, и села в кресло напротив шефа.
– По-моему, это никого не касается, кроме нас с Арвидасом. Кстати, все материалы, которые мне удалось сделать, уже у него.
– Кроме одного, которым ты почему-то упорно пренебрегаешь.
– Отец не объясняет причин, – поднятые брови Марты подчеркнули ее независимость, – но не хочет, чтобы я встречалась с этим… Бангой.
– Вот оно как, – Зингрубер в упор взглянул на нее, – тогда постарайся выяснить у нашего уважаемого патрона, почему он этого не хочет.
Глава 15
Вид у Габелии был озабоченный. Он мрачно смотрел в зеркало, пока Костя одну за другой напяливал на него кепки, лежавшие на прилавке наподобие стопы тарелок.
– Нет, дорогой, на тебя что ни надень, все «аэродром» получается, – заключил Костя.
Они вышли из крохотной лавчонки на залитый солнцем многолюдный Монмартр.
Негромкий щелчок – и вся компания летчиков застыла на черно-белой фотографии.
По бульвару не спеша катил голубой «Пежо». Арвидас осторожно лавировал в не прекращающейся ни днем ни ночью сутолоке. Устроившись на заднем сиденье, Марта методично снимала небольшой, размером с пудреницу, камерой.
Прямо на асфальте, под ногами ко всему безразличных прохожих, цветные мелки двух художников с фантастической быстротой воссоздавали «Вознесение Богоматери» Эль Греко. Здесь же стоял целый лес мольбертов. За небольшую плату можно было чуть ли не на ходу получить свой портрет.
Тщеславный Габелия не устоял, и через несколько минут ему вручили странное изображение, на котором из хаоса кубов и цилиндров выдавался корабельный руль, напоминавший грузинский нос Отара.
Щелчок затвора – готова очередная фотография…
Голубой «Пежо» неотвязно следовал за компанией советских летчиков, фиксируя ее на пленку то у роскошного борделя, за витриной которого невозмутимо разгуливала голая красотка, то возле уличного автомата, когда она с хохотом пыталась всучить ему родной двугривенный в обмен на валютную жвачку.
Под величественные своды Лувра не проникал шум суетливого парижского дня. Время как будто остановилось в великолепных залах. Здесь компания распалась – завороженные нетленной красотой летчики, каждый сам по себе, бродили от одного полотна к другому. Только их неугомонный гид в сером костюме, вместо того чтобы любоваться шедеврами, беспокойно шарил глазами, выискивая то одного, то другого подшефного, словно наседка, обеспокоенная судьбой разбредшихся цыплят.
В одном из пустынных залов Эдгар долго стоял перед единственной помещенной здесь картиной. То была виденная-перевиденная на сотнях репродукций, реклам, подражаний, пародий «Джоконда», но любого, кто впервые смотрел на нее въяве, она все равно потрясала.
– А вы знаете, что лицу Джоконды Леонардо придал собственные черты? – Эдгар удивленно обернулся. Ему казалось, что в этом зале он совсем один. – Да-да, он был большой мистификатор и оставил будущим поколениям множество хитроумных загадок.
Эдгар сразу узнал эту девушку – трогательная родинка у подбородка, густо опушенные темными ресницами глаза. Правда, на хрупком плече сейчас висела не тяжелая фотокамера, а элегантная сумочка на тонкой цепочке. Но больше всего его поразило, что обе фразы она произнесла на чистом латышском.