– И тут ваша позиция весьма уязвима, мэм, – невозмутимо парировал Арвидас. – Не ты ли притащила парня на компрометирующее его рандеву со своим родителем и подставила под наши объективы?
Второй раз на протяжении короткого разговора щеки Марты заливал яркий румянец. Она остановилась и уже хотела выпалить очередную резкость, но Арвидас заговорил первым:
– Кстати, я не знал, что господин Зингрубер решил сделать презент московскому КГБ. Треп в прессе – это одно, а то, что затеял он, отдает обычной подлостью.
– Надеюсь, со свойственной тебе прямотой ты сообщил это шефу? – снова, не удержавшись, съязвила Марта.
– Ладно, навязываться я не буду, – теперь и Арвидас разозлился. – Если тебе так претит мое присутствие рядом, можешь загорать здесь хоть до второго пришествия.
Он сделал вид, что собирается уйти…
Яркий белый микроавтобус, расцвеченный рекламными надписями и номерами фирменных телексов, мчался по загородному шоссе на юг от Парижа.
В его заднем отсеке, забитом теле– и киноаппаратурой, молча сидели Марта и Арвидас. Френк тактично выбрал место в кабине шофера, отделенной стеклом. Марта, не отрываясь, смотрела на экран телевизора – шла программа новостей. Комментатор с истинно французским темпераментом рассказывал о мужестве участников авиасалона, бесстрашно устремившихся на помощь горящему Провансу. Он перечислял, сколько людей, кемпингов, поселков спасено от огня. Благодарил мужественных спасателей и летчиков. Затем пошли кадры кинохроники. В центре внимания и здесь были уникальная машина Минка и ее ставший почти легендарным экипаж.
Арвидас ревниво наблюдал, как сосредоточилась, вся подобралась Марта, как жадно ловила сообщения о русских в пестром калейдоскопе новостей. Он приглушил звук, когда пошли политические репортажи и другие новости дня. Вернулся на свое место и предложил Марте сигарету. Стараясь не смотреть на Арвидаса, она жадно затянулась.
– Вообще-то жаль, что ты расстаешься с нашей фирмой. Представляю, какие лихие репортажи ты выдавала бы теперь на радио и телевидении. Говорят, любовь хорошо стимулирует творческие порывы.
– Послушай, Арви, – еле сдерживая гнев, отозвалась наконец Марта, – ты оказал мне небольшую услугу, но это не дает тебе права по́шло копаться в моем белье.
Арвидас пожал плечами и вздохнул:
– Да-да, ты права, извини, пожалуйста. Но со стороны может быть лучше видно. И потом, я ведь немножко знаю тебя.
– Ну и что же видно с твоей стороны? – как бы нехотя спросила Марта, скрывая любопытство под маской пренебрежения.
– А то, что у тебя ничего не получится, – с глубокой убежденностью проговорил Арвидас. – Ты напрасно тратишь время. А если бы даже получилось – это не нужно ни тебе, ни ему. Допустим, ты добьешься своего, но твой маленький каприз мигом кончится, как только ты убедишься, что вы люди с разных планет. Он дитя той системы, которая чужда и непонятна тебе. Он раб и сын рабов. И никогда он не сравняется с тобой, даже если проживет сто лет в свободном государстве. Но он на это и не согласится. Хотя, я уверен, ты предлагала ему остаться. Я мог бы тебе сказать наперед, что он откажется. Все потому, что он раб! Свобода страшит их, вот в чем парадокс. Она представляется им отклонением от нормы. Это люди из перевернутого мира. Корове, привыкшей жить в стаде и повиноваться кнуту, никогда не стать вольной ланью!
– Значит, ты вольная лань, а он корова? – насмешливо уточнила Марта. – Да, он не согласился, ты верно угадал. Но, может быть, тем он и интересен. Он личность, мужчина и никогда не позволит себе прятаться за бабской юбкой. Ты-то уж наверняка согласился бы, сделай я только пальчиком…
Арвидас пропустил мимо ушей нелестное для себя сравнение и продолжал развивать свои мысли:
– В стаде не бывает личностей, детка. На то оно и стадо. Будь это не так, разве миллионы позволили бы одному параноику гноить себя в лагерях и на каторжных работах во славу социализма? Сгонять с родных мест целые народы, объявив их поголовно врагами, держать в животном страхе огромную страну? Неужели миллионы свободных личностей дали бы так легко одурачить себя маленькому взбесившемуся тирану, убийце? Даже теперь, когда им попытались раскрыть глаза, они норовят все забыть и снова начать молиться на «вождя всех народов». Или сотворить себе нового идола, любого, лишь бы можно было петь ему коммунистическую осанну.
– Какая досада, Арви… Я не включила магнитофон. Такая проповедь пролетела мимо эфира. Мне, право, жаль, что ты тратил силы на такую неблагодарную слушательницу, как я.
– Напрасно иронизируешь. Я в самом деле хочу сделать на эту тему серьезную программу для «Балтийской волны». Может быть, даже серию бесед с моими постоянными слушателями там, в Латвии. Меня очень интересует этот психологический феномен – «Гомо Советикус», особенно в латышском варианте. Тебе может показаться, что я просто ревную, клевещу, но поверь… Не милосердие, не сострадание заставляет их сейчас бросаться в огонь, а подходящая возможность лишний раз продемонстрировать Западу маниакальную идею о превосходстве советского человека. Показать, что только при социализме выводится особая порода сверхлюдей со сверхморалью. Во имя этой идеи твой герой с партбилетом в кармане с готовностью забыл, что его ребенком вместе с матерью, вместе с десятками тысяч других латышей, литовцев, эстонцев вышвырнули в Сибирь. Его товарищи, с партбилетами и без оных, уже позабыли своих замученных, расстрелянных, сосланных родственников – все ради того же самого лицемерного мифа о самой Лучшей, самой Счастливой, самой Героической Стране. Я все еще не теряю надежды докричаться, достучаться до милых моих соотечественников, их сердца, ума, совести, наконец. Неужели за этой показухой, моралью «на экспорт» они в самом деле не видят, как гибнет, спивается, погрязает в нищете и тупом разврате страна?! Не видят тысячи сирот, брошенных алкашами-родителями, никому не нужных, умирающих в грязных больницах стариков? Не видят, как наглые орды бездельников разворовывают все, что можно украсть? Не верю! Они не могут не видеть, это каждый день у них перед глазами. Видят – и все-таки, как опоенные дурманом, идут за своими ничтожными полуграмотными пророками. И я хочу понять – почему? В чем тайна власти этих ничтожеств? Почему даже такие, как твой герой Банга, помогают им создавать лживые миражи? Спроси его, думал ли он об этом когда-нибудь? А если думал, то посмеет ли заикнуться о своих мыслях вслух…
Уже вечерело. Но на шоссе, по которому мчался телевизионный «микрик», было светло, как днем, от фар сотен несущихся навстречу машин. Чем ближе к зоне бедствия, тем гуще становился встречный поток. Все чаще появлялись мигалки пожарных, полицейских, санитарных машин. Водителю белого фургончика все труднее было лавировать среди них. Наконец и вовсе пришлось остановиться. Впереди была пробка, из которой полицейские с неимоверными усилиями вытаскивали только автомобили с красными крестами.
Микроавтобус сделал еще несколько судорожных рывков, пытаясь вырваться из дорожной западни, но все было тщетно. Марта и Арвидас чуть не вылетели из кресел от резкого толчка, когда машина тормознула перед громадным «Шевроле». Впереди, насколько хватало глаз, растянулся раскаленно-красный пунктир задних габаритных огней. В сумерках все тревожнее пульсировали оранжевые, синие, желтые мигалки.
Внезапно белый «микрик», совершив невероятный маневр, выскочил на обочину, нырнул передком в неглубокий кювет и, соскребая дерн выхлопной трубой, метнулся вбок, на едва заметную лесную дорогу. Это была даже не дорога, скорее извилистая тропа среди деревьев. Мощный свет противотуманных фар с трудом пробивал кромешную тьму, машину швыряло из стороны в сторону на рытвинах и толстенных корнях. Однако через пару километров во мгле вдруг появились просветы.
– Кажется, приближаемся, – с волнением в голосе проговорил Френк, напряженно вглядываясь в медленно разраставшееся на горизонте зарево. Вдруг «микрик» снова затормозил и чуть не опрокинулся на крутом повороте.
Чуть ли не под колеса им навстречу из темноты выскочили люди в красных комбинезонах. Они что-то кричали и махали руками.
– Какого черта! – высунулся из раскрытого окна Френк. – Пропуск на стекле! Пресса, телекомпания «Сатурн»!
– Поворачивайте, – махнул рукой седой усталый сапер с яркой нашивкой на рукаве комбинезона. – Фронт огня подступает к нефтепроводу. Там готовятся взрывные работы.
– Ах, так… Спасибо, месье, – послушно забормотал, перегнувшись через баррикады аппаратуры, Арвидас и негромко шепнул шоферу: – Разворачивайся, но только не торопись…
Машина начала медленно и не слишком ловко маневрировать на узкой лесной дороге. Красные комбинезоны расступились… И вдруг юркий «микрик» рванул и, с ходу проскочив мимо отряда, скрылся в лесу.
– Стой! Стой! – кричали спасатели, бросаясь вдогонку.
Но куда там. Машина неслась навстречу зареву, а впереди уже гремели первые взрывы.
Глава 23
Все меньше надежд оставалось на спасение древнего доминиканского монастыря близ Сент-Этьена. Озаренные багровым отсветом приближающегося пожара, четко вырисовывались в ночи стены и башни готической постройки. Неприступной крепостью казалась святая обитель на гребне горной гряды, куда не могли проехать пожарные машины и другая наземная техника. Над монастырем, словно вестники беды, кружили самолеты и вертолеты. Рев моторов сливался с гудением надвигающегося огня, жадно пожиравшего лес на крутых склонах. То одна, то другая машина обрушивала вниз потоки воды из подвесных баков. Пламя ненадолго стихало, но остановить всесокрушающую стихию не удавалось.
У монастырской стены метались спасатели. Визжали бензопилы, падали вековые деревья. Саперы пытались отсечь огонь от монастыря, лишить его пищи. Старательно работали два маленьких трактора-землеройки, опоясывая стену траншеей.
А из древней обители уже началась эвакуация. Подхватив длинные полы своих коричневых туник, сестры-кармелитки панически метались возле рассекавших душный воздух винтами спасательных вертолетов. Давка, крики ужаса, грозное завывание огня, треск летящих головней – все это снова и снова заставляло вспоминать Данте. Наконец вертолеты тяжело поднялись в воздух, словно с трудом оторвавшись от судорожно цеплявшихся за них людей. Перегруженные машины, натужно ревя, набирали высоту, торопясь уйти подальше от огненного смерча внизу.