Вертолет действительно горел. Уже почти треть хвоста была объята пламенем.
– Все, командир! – крикнул Эдгару черный от копоти Костя. – Дамы купаются! Теперь пора окунуться и нам.
– Прыгайте, – скомандовал Эдгар. – Только поживее.
Отар и Сергей ловко скользнули по длинным фалам к воде. Но Костя не трогался с места и подозрительно посматривал на Эдгара.
– Ты что, думаешь садиться на воду?
– Ты прыгай давай!
– А ты?
– Я должен спасти вертолет! – сцепив зубы, проговорил Эдгар. – Попробую сбить пламя скоростью.
– Понял, – откликнулся Костя. – Ты должен спасти, а мне, выходит, на машину наплевать!
– Эй-эй, не дури! – обернулся к нему Эдгар.
Но Костя уже задраил люки, схватил огнетушители и бросился в хвостовой отсек. Струи пены ударили по обшивке. Эдгар дал полный газ, и вертолет, освободившийся от груза, бешено рванулся вперед. В предутренней мгле он метался над темной водой, похожий на сумасшедший факел, то камнем падал вниз, то взмывал ввысь, то закладывал немыслимые виражи…
Марта в ужасе наблюдала за этой смертельной огненной пляской.
Мистер Блейфил, вальяжно расположившись в кресле, стоявшем в небольшой уютной комнате, отделанной белой кожей и застланной серебристым ковром, с удовольствием затягивался крепкой сигарой, прихлебывал кофе и увлеченно смотрел весьма любопытный телевизионный спектакль.
Спектакль разворачивался в уже знакомом нам огромном кабинете Блейфила с авангардистским интерьером, аквариумными окнами, тропической растительностью на стенах и потолке и причудливыми стеклянными глыбами самых немыслимых форм.
Действующие лица также были знакомы. За круглым столом, на котором красовался макет Минковского вертолета, сидели Лосберг и Зингрубер. Перед ними на низком столике тоже светился экран телевизора. Эфир, как и в предыдущие дни, был заполнен сообщениями из Прованса.
– Русские не верят в Бога – значит, им покровительствует сам дьявол, – со злостью заключил Зингрубер. – Все это в самом деле похоже на адский спектакль, специально устроенный для рекламы русской техники.
– Кстати, они неплохо справились со своей ролью, – Лосберг с напряженным интересом слушал комментатора. – Ты не находишь?
– А ты уже готов аплодировать? Не забудь только, во что нам обойдутся места на этом действе. В огне, которым мы любуемся, сгорело больше половины наших контрактов.
Лосберг нехотя оторвался от телеэкрана.
– А знаешь, Манфред, все не так трагично, если взглянуть на дело с другой стороны. Бесспорно, машина Минка великолепна, но и у наших вертолетов есть свои достоинства. Что, если на базе двух фирм, нашей и русской, создать совершенно новый летательный аппарат, который вберет в себя лучшие качества обеих моделей?
Несколько секунд ошарашенный Зингрубер молчал, не в силах вымолвить ни сло́ва. Только сверлил Лосберга серо-стальными колючими глазами.
– Шутка неплоха, – наконец выдавил он. – Ты бы приберег ее до прихода мистера Блейфила. Он, конечно, будет в восторге от перспективы породниться с большевиками.
– Плевал я на мистера Блейфила! – вспылил обычно невозмутимый Лосберг. – Он такая же марионетка Пентагона, как коммунистические фанатики – своего ВПК. Лезут со своими ракетами на Кубу, на Ближний Восток, по уши увязли во Вьетнаме – и те, и другие, заметь. И еще неизвестно, как смогут оттуда выбраться…
Мистер Блейфил не обиделся. Смысл придуманных им телеспектаклей как раз и заключался в том, чтобы время от времени получать неотфильтрованную информацию о самом себе. В данный момент он развлекался тем, что искал новые ракурсы, включая то камеру, упрятанную в причудливой стеклянной скульптуре на стене, то другую, нацеленную на собеседников из зарослей пышных орхидей. На его экране появился Лосберг крупным планом.
– Я всегда считал тебя неглупым человеком, Фреди, дельным компаньоном, – продолжал между тем Лосберг. – Но неужели антисоветизм настолько повредил тебе зрение, что ты не видишь, в какую пропасть катится мир? Безумие – любая война: горячая, холодная, политическая, идеологическая… С русскими нужно не воевать, а торговать. Помяни мое слово, в выигрыше окажется тот, кто раньше поймет это и возьмет дело в свои руки.
– Но они и так торгуют! – зло перебил Зингрубер. – Господин Брежнев весьма активно экспортирует танки и коммунистические режимы, будь то в Европе, Африке или Южной Америке. Они всюду суют свой нос!
– Господин Брежнев не вечен. Так же, как наши ястребы. Их время проходит. Будущее за деловыми людьми, смею тебя уверить…
Тирада Лосберга была прервана довольно неожиданным появлением Блейфила.
– Добрый день, господа. Я немного опоздал. Но вы сейчас будете вознаграждены за свое долготерпение.
Не взглянув на экран, он выключил телевизор.
– Дело в том, что вы кушаете протухшие новости. У меня есть для вас репортажик посвежее.
Блейфил извлек из стола замысловатый баллончик и заботливо опрыскал из него лепестки особенно нежной орхидеи. Он явно тянул со своим чрезвычайным сообщением, видимо набивая ему цену. Наконец удобно устроился в фантастически изысканном и фантастически уродливом кресле и изрек:
– Мне только что позвонили из Сент-Этьена. Русская машина, доставившая нам столько хлопот и волнений…
Двумя толстыми волосатыми пальцами он приподнял стоявший на столе макет, изобразил круг над полом и как бы невзначай выронил.
Зингрубер и Лосберг переглянулись, желая удостовериться в правильности своих догадок.
– Да-да, – благодушно кивнул Блейфил. – Гробанулся совершенно самостоятельно, без нашей помощи.
– Разбился? – тихо переспросил Лосберг, еще не решаясь поверить. – А экипаж?
– Кажется, некоторые спаслись… Пилот вроде бы погиб, – пожал плечами Блейфил. – Теперь его, несомненно, причислят к лику святых, тем более что это произошло при спасении женщин из монастыря кармелиток.
– Господи, а я-то, грешник, клеветал на Всевышнего за то, что он отвернулся от нас! – возбужденно воскликнул Зингрубер. – Ведь такое развитие событий в корне меняет дело.
Лосберг молчал, словно оглушенный. Он думал о Марте – той далекой Марте, которая жила на его далекой, но не забытой родине. О том страшном ударе, который нанесла ей судьба… И еще он думал о другой, близкой, Марте и понимал, что судьба безжалостно обошлась и с нею. Слова Блейфила и Зингрубера доносились до него, как сквозь вату…
– У нас появляется мощный и совершенно неожиданный союзник, – восторженно разглагольствовал лысый магнат. – Типично русское явление – перестраховка! Пока они составят и соберут свои комиссии, а те будут разводить писанину, таскать всех, от главного конструктора до последнего заправщика, на Лубянку в поисках участников диверсии, мы получим массу времени, чтобы наверстать упущенное и выправить положение.
– Кстати, и наша пресса подкинет им пару мыслишек, – увлеченно подхватил Зингрубер. – Заметьте, ни французская, ни американская, ни бельгийская машины не потерпели аварии на тушении пожара… Я уж не говорю о надежнейшей фирме «Лосберг – Зингрубер»! Если умело подать эти факты, рынок задумается – а так ли уж хороша советская вертушка, если в первой же серьезной передряге разлетелась вдребезги?!
– Весьма полезное рассуждение, – одобрил Блейфил. – Однако пока только рассуждение! А что касается практики, – он лукаво прищурился, – то, по секрету сказать, я уже послал к озеру Дюраз, в котором затонул вертолет, нескольких водолазов в сопровождении опытных специалистов. Десяток хороших снимков… Может быть, один-два оригинальных узла на память. В конце концов, я вовсе не против сотрудничества с русскими – вопрос только, в какой форме, – с неприятной улыбкой он взглянул на Лосберга. – В общем, появляется реальный шанс спасти добрую половину, а то и все контракты. Что вы на это скажете, господин Лосберг?
– Я скажу, – Лосберг бросил тяжелый, отсутствующий взгляд на своих компаньонов, – что, когда к убитому льву бросается стая гиен, лучше отойти в сторону, иначе можно задохнуться от вони.
Глава 24
На светлой полосе пляжей Рижского взморья сегодня было немноголюдно. Залив и побережье тонули в густом влажном тумане. Неприветливым было и серо-стальное море. Но и в этот осенний ненастный день многие рижане не изменили любимому месту воскресных прогулок. К тому же дети и собаки очаровательны и веселы в любую погоду, именно они и оживляли хмурую тишину утра, навевали улыбки.
Калнынь, тоже верный давней привычке, неторопливо брел по плотному песку вдоль кромки воды, заложив руки за спину и подняв воротник темно-серого плаща. Игривый спаниель обмел ему шелковистыми ушами ботинки, приглашая поиграть, и был несколько обижен, поняв, что его порыв остался без ответа. Калнынь шел, погруженный в свои думы, и изредка отвечал на приветствия знакомых коротким кивком головы. Взглянув на часы, он свернул на тропинку, взбегавшую вверх по дюнам и терявшуюся между соснами. На поляне под деревьями стояли врытые в землю грубые скамьи, сколоченные из толстых, слегка обтесанных бревен. Под стать им были такие же крепкие приземистые столы. Чуть в стороне, возле островерхого бревенчатого шатра с резной бахромой по краям, позвякивали кружки, лилось из бочек пиво.
Здесь были только мужчины. Степенные молчаливые латыши заходили сюда выпить по кружечке под копченую салаку, исконное рыбацкое лакомство.
Андрис взял пару кружек, поискал глазами место и подошел к столику, за которым сидели двое. Кивком спросил у них, не возражают ли, и, получив такой же безмолвный утвердительный ответ, неторопливо устроился на отполированной до зеркального блеска скамье. Отхлебнул из кружки.
Один из соседей по столу, молодой парень, допил пиво, аккуратно поставил пустую кружку на тарелку из-под салаки и ушел. С Калнынем остался высокий костистый мужчина. Он сделал несколько коротких, со смаком, глотков и только тогда заговорил:
– Пивко сегодня неплохое, свежее. – Он настороженно и внимательно огляделся по сторонам.