Этот до мозга костей интеллигентный, аскетического склада аристократ чем-то был симпатичен Минку. Да и вообще два пожилых джентльмена неуловимо походили друг на друга – гордым духом древней породы, утонченностью восприятия. Они представляли собой гармоничную пару. Ведь для высокоразвитого интеллекта не существует границ и условностей – он истинно свободен.
– Нет-нет, вашу машину не в чем упрекнуть, – убежденно тряхнул головой Лосберг.
– Этого я как раз боюсь, – вздохнул Минк. – Если дело не в машине, все шишки полетят на пилота.
– Ну знаете, тут, по-моему, и дураку ясно – в такой ситуации сам господь бог не сумел бы спасти вертолет.
Главный с некоторой завистью взглянул на этого вольнодумца, признающего лишь доводы здравого смысла и объективные обстоятельства. Он было собрался возразить в том смысле, что, кроме этих простых и непреложных истин, существует еще множество нюансов, с которыми он, Минк, вынужден, к сожалению, считаться. Он даже открыл уже рот, но тут мимо них со сладкой улыбочкой продефилировал Марлен Викторович. И Минк промямлил невразумительно:
– Видите ли, господин Лосберг, пока еще не найден черный ящик. Комиссия только начинает работу, трудно что-либо сказать заранее.
Лосберг внимательно посмотрел на собеседника и понял все, что было заключено между строк. Он вдруг заговорщицки прищурился.
– Господин Минк, а что, если я найду вам черный ящик? Вернее, кое-что получше этого неодушевленного предмета. Пару роликов кинопленки.
Игорь Евгеньевич снял очки – это означало, что он крайне взволнован, растерян. Близорукие глаза с недоумением и даже с испугом изучали странного, ни на что не похожего, чересчур открытого фирмача.
– Видите ли, – понизив голос, объяснил ему Лосберг, – у меня есть дочь, журналистка. По уникальному стечению обстоятельств она оказалась на берегу того самого озера с группой телевизионщиков, причем как раз незадолго до гибели вертолета. Она наблюдала эпопею спасения монахинь, видела маневры пилота, пытавшегося сбить пламя. И самый момент падения тоже видела… Вы знаете журналистов – естественно, они все запечатлели на пленку. Смею вас заверить, качество съемки отменное.
– Старый кретин! – не выдержав, крикнул Зингрубер, как будто Лосберг мог его услышать.
Блейфил встал, убавил звук, чтобы не раздражать Зингрубера, и вернулся в свое белое кресло. Очередной телеспектакль демонстрировался все в той же белой комнате с серебристым ковром, но теперь уже для двух зрителей.
– Ну, коллега, – Блейфил с удовольствием затянулся крепкой сигарой, – надеюсь, это зрелище развеяло последние ваши иллюзии?
– Н-да, еще немного – и этот выживший из ума маразматик, – буркнул Зингрубер, – загонит им по дешевке наши перспективные разработки и новейшую технологию.
Лысому магнату эта мрачная перспектива совсем не понравилась. Он взял со столика легкий белый телефон и молча подал его Зингруберу. Тот искоса взглянул на шефа.
– Честное слово, мне очень неприятно, дружище Фреди, – натужно откашливаясь, Блейфил внимательно изучал кончик своей сигары. – Разумеется, это не приказ. Никогда я не позволил бы приказать тебе это… Даже навязывать свое мнение…
Зингрубер молчал, тупо разглядывая беззвучное телевизионное изображение. На экране продолжался деловой раут. Лосберг оживленно беседовал с русским послом.
– Считай это просьбой или, пожалуй, дружеским советом, – вкрадчиво продолжал Блейфил. – Ты сам видишь, как далеко все зашло.
Неожиданно Зингрубер шарахнул кулаком по телефону, чуть не сбив его со стола.
– Да иди ты со своими советами! Мы с ним всю войну, всю жизнь вместе прошли, со студенческих лет, с юности. Ты хоть понимаешь, что это такое? Тогда мы были еще не прожженными старыми сволочами, а веселыми буршами. Таскались с девчонками по славным баварским пивнушкам и горланили песни ночь напролет… И теперь ты хочешь, чтобы я…
– Хватит, господин Зингрубер, – Блейфил перешел на свой обычный официальный тон, – сантименты вам совсем не к лицу. Да и опасно, знаете, ворошить прошлое. Не забывайте, что в нашем Центре хранится подробное досье с описанием всех ваших подвигов на оккупированных территориях. Это вам не пивнушки-девчушки! Не дай бог, что-нибудь просочится в прессу или, того хуже, попадет в поле зрения антифашистских организаций…
Зингрубер молчал. Телефон стоял у него под рукой. Блейфил смотрел зверем. Прошло несколько секунд, и Зингрубер непослушной рукой снял трубку.
Эдгара было не узнать. Он пребывал все в той же больничной палате, но теперь вполне уверенно стоял на ногах перед зеркалом. А Марта вертела его и так и этак, поправляя на нем великолепный темно-синий костюм.
– Кажется, пиджак великоват, – озабоченно нахмурилась она.
– Конечно, ты воображала меня могучим атлетом, а я оказался дохлой килькой, – Эдгар с улыбкой поглядывал на Марту. Ему до одури нравилось, как она хлопочет вокруг него, как порхают ее руки, нежно касаясь то воротничка, то жестких манжет новой бледно-сиреневой рубашки. И сам он себе в облике щеголеватого парижанина тоже нравился.
– Ничего, у папы на вилле отличный повар, он в две недели сделает из тебя рождественского гуся.
Марта поправила узел его галстука. Эдгар задержал ее руки в своих.
– Знаешь, до меня вдруг дошло. Визит на виллу может быть только началом! Если пойдет совместный проект, начнутся испытательные полеты и… возможно, пригласят меня.
– Способность логически мыслить – явный признак выздоровления, – одобрительно отозвалась Марта. – Но ты упустил из виду, что отцу частенько придется бывать в Москве. Без меня, уж конечно, не обойдется. Тебе этого мало?
– Мало.
– Чего же ты еще хочешь?
– Хочу, чтобы ты завязывала мне галстук каждое утро, – торжественно заявил он. – И делала это всю жизнь.
– Недурно, – Марта отвела глаза, – это смахивает на официальное предложение.
– Ты тоже довольно догадлива, – попытался иронизировать Эдгар.
Они взглянули в глаза друг другу. Но Париж есть Париж, и когда их губы уже готовы были слиться в поцелуе, дверь распахнулась. В палату чинно вошли посол и Минк с огромным букетом цветов.
Они явно помешали какому-то интимному объяснению молодых людей и потому оба смутились.
– Мы, кажется, несколько… – начал было пятиться к двери посол.
Однако Марта ничуть не растерялась. Она так деловито и решительно затянула галстук на шее Эдгара, что тот едва не задохнулся.
– Ну что вы, господа! – непринужденно прощебетала она по-французски. – Под облаками мужчины могут вытворять любые фокусы, но завязать галстук… – она красноречиво подняла глаза к потолку, – непостижимая для них наука.
Все четверо вышли из палаты. Игорь Евгеньевич ободряюще положил руку на плечо Эдгара.
– Ну здравствуй, сынок! Не скоро же нам довелось свидеться.
– Наверное, проклинаете тот день, – улыбнулся Эдгар, – когда отыскали меня в рыбацком поселке?
– Что есть, то есть – допек ты наших «искусствоведов». Не подвернись тебе эта стихия, гореть бы тебе синим пламенем… в своем поселке.
– Победителей не судят, – примирительно сказал посол. – Новость по секрету: французское правительство и католическая церковь решили представить нашего героя к награде. Церемония через неделю.
В вестибюле их мгновенно окружила веселая стайка молодых медсестер. Они что-то восторженно лопотали, норовили дотронуться до рукава Эдгара, наперебой совали ему блокноты и открытки, прося автограф. Эдгар смущенно оглянулся на Марту. Но она как ни в чем не бывало протянула авторучку.
– Ничего-ничего, привыкай к славе.
Отделавшись от любителей автографов, Эдгар и Марта вышли на солнечную лужайку перед госпиталем. Марта нетерпеливо взглянула на часы, потом – на Эдгара.
– Господи, где же папа?! Он всегда такой пунктуальный. И так хотел повидаться с тобой.
Эдгар молча любовался Мартой. Смотрел, как волшебно сияют на солнце ее золотистые волосы. Слова ему были не нужны – он чувствовал себя счастливым.
– Похоже, у молодых людей свой собственный проект, – сказал Минк и поправил очки.
Сквозь огромное окно вестибюля, как на ладони, он видел солнечную лужайку и такую же солнечную беззаботную пару на берегу пруда.
– Боюсь, что и с этим проектом возникнут определенные сложности, – со знанием дела заметил посол.
И тут к нему подбежала старшая медсестра. Она быстро говорила что-то по-французски, часто повторяя слово «телефон». Посол торопливо извинился и скрылся в здании вместе с медсестрой.
Когда Юрий Иванович вернулся, на нем не было лица.
– Неприятности? – Минк озабоченно нахмурился.
– Мало сказать, – он долго смотрел на Эдгара и Марту, весело болтавших и смеявшихся неподалеку. – У этого парня страшное несчастье… Мать…
Лосберга с утра снедала неясная тревога. Он никак не мог собраться с мыслями, чего с ним никогда не бывало. Закрыл и запер кейс, вспомнил, что не положил в него важные бумаги. Нетерпеливо и долго искал их в ящиках стола. Потом нервно перебирал на вешалке галстуки. Повязав один, тут же раздраженно его сдернул. Галстук показался ему крикливым. В конце концов остановил свой выбор на черном с серым. Лосберг тщательно поправил узел и взглянул напоследок в зеркало… И увидел в его таинственных глубинах – старика. Густые коротко остриженные волосы были сплошь седыми, глубокие морщины избороздили бледные желтоватые щеки. Неумолимое время поспешало вперед, не замедляя бега…
Вдруг знакомый родной голос тихо позвал его: «Рихард».
Лосберг медленно выпрямился, брови его напряженно сдвинулись. Он знал, что один в номере. Откуда же этот знакомый голос? Рихард осторожно повернул голову… В уголке дивана сидела Марта. Льняные локоны мягкими волнами струились по плечам. Широко раскрытые глаза сияли призывно и задорно. Она была юной и прекрасной, какой навсегда запечатлелась в его памяти.
На секунду Лосберг закрыл глаза, глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха. А когда поднял веки, на диване никого не было. Он стоял как потерянный. Сделал глубокий вдох, взглянул на часы. Довольно! Пора идти, не то можно до глюков доиграться со своим воображением. Черт его знает что…