— В таком случае это уже ваши проблемы.
Артур вспомнил, наконец, о сигарете, лежавшей на столе следователя. Лицис чуть поморщился от дыма, но ничего не сказал.
— Ну, хорошо… А сооружение рыбокоптильного цеха в обход государственных строительных организаций? По каким нормам составлялась смета, производились выплаты шабашникам? — следователь снова пошерстил бумажки в «деле», словно подтверждая правомерность своих вопросов. — Я уж не говорю о том, что платили, значительно превышая установленные расценки. Но где доказательства, что составленные вами платежные документы — не липа, что ваши вольные артельщики получили столько, сколько указано в ведомостях, что в список не затесались просто-напросто подставные лица?
— Вот что, товарищ Лицис, — Артур готов уже был снова вспылить. — Я вам не мальчишка, чтобы тыкать меня носом в тетрадку с помарками. Государство доверило руководство хозяйством мне, и, если я в интересах дела…
— В вашем хозяйстве царит произвол! А интересами дела очень удобно прикрывать корысть и хищничество! — грубо перебил Лицис и добавил с иезуитской усмешечкой: — Тут, знаете ли, грань очень тонкая.
Однако на Артура его выкрики и язвительные намеки уже не действовали — он окончательно успокоился. Медленно раздавив сигарету в пепельнице, он насмешливо уставился на Лициса.
— У вас тут, — он постучал пальцем по папке, — ничего нет. Хотя кому-то очень хочется, чтобы было. Может, даже не только Круминьшу, — откинувшись на спинку стула, Артур с удовольствием разглядывал кислую физиономию следователя. — Поэтому вы и крутитесь, как уж под рогатиной! Устраиваете ночные спектакли, перечитываете спереди назад и сзаду наперед десяток безграмотных анонимок — и ничего! Ваши комиссии у меня уже все перерыли, вплоть до церковных книг!
— Ну что же, в логике вам не откажешь, — в светло-голубых глазах следователя не появилось ни удивления, ни замешательства. — Хотя дыма без огня тоже не бывает. В одном вы правы — вопрос не подготовлен. Вернее подготовлен недостаточно профессионально.
Он без всякого сожаления закрыл и отложил в сторону пухлую папку с материалами и заключениями многочисленных ревизий.
— И все-таки вы меня не поняли, Артур Янович. Я ведь действительно надеялся на откровенный разговор. Ну да бог с ним. Вам, как говорится, виднее.
Лицис достал из ящика чистый лист бумага, быстро написал что-то сверху.
— Итак, перейдем к делу, — заговорил он совершенно иным, «протокольным», тоном. — С чьей помощью и с какой целью вами установлен контакт со шведским судном?
Хотя Артуру казалось, что внутренне он готов и к такому повороту, вопрос застал его врасплох…
Рулевой в маленькой рубке осторожно работал штурвалом. Марцис и Артур напряженно наблюдали с палубы за сближением. Рыжебородый бригадир ругнулся себе под нос и сплюнул.
— Черт меня дернул втравить тебя… Может, отвалим, пока не поздно?
— Взял курс — не рыскай! — раздраженно бросил Артур.
Не рыскай! — пробурчал Марцис. — Одно дело я, другое — ты. — Он покосился на председателя, прикидывая, стоит ли продолжать. — Может, черт с ним, с уловом, пропади он пропадом! Все равно собою все дыры не заткнешь.
Артур ничего не ответил и взялся за ступеньку веревочного трапа. Сопя и отдуваясь, Марцис полез за ним.
— Так как, Артур Янович, — на желтовато-болезненной физиономии Лициса застыла напряженная гримаса ожидания, — насчет откровений? Молчание сейчас не в вашу пользу. Или вам и эти вопросы представляются не очень серьезными?..
…Телефонный звонок в кабинете Калныня прервал его разговор с двумя посетителями. Не поднимая трубки, Андрис грузно перегнулся через подлокотник кресла к селектору:
— Дзидра, не соединяй ни с кем — совещание.
За длинным столом с пепельницами и карандашами в деревянных стаканчиках сидел розоволицый, не старый еще крепыш в генеральской форме — министр МВД республики. А на почтительном расстоянии, ближе к массивным, обитым бежевым дерматином дверям, пристроился милицейский полковник с новенькой кожаной папкой на коленях.
— Прекрасный доклад, — Калнынь взял лежавшую перед ним пачку листов с машинописным текстом и постучал ею о край стола, подравнивая стопу. — Просто замечательный.
Милицейские начальники осторожно переглянулись — всерьез хвалит или с подвохом? В этом кабинете всего можно ожидать.
— Не доклад, а прямо шоколадный набор! — Андрис швырнул рукопись на стол и, выбравшись из глубокого кресла, грузно затопал вдоль длинного ряда пустых сейчас стульев. — Ты что же, Гунар, всерьез вознамерился угощать партактив этой сладкой липой?
Генерал сделал обиженный, протестующий жест, но Калнынь не дал ему говорить.
— Да-да, Гунар, липой! И ты знаешь это не хуже меня! И все знают… ЦК завален жалобами на беззакония на местах, на произвол работников милиции. — Андрис плотнее пришлепнул дерматиновую дверь и, стараясь не повышать голоса, продолжал: — Квартирные кражи, грабежи, мокрые дела. Миллионные махинации на торговых базах! Все это, конечно, происходит не в нашей замечательной республике. У нас — полный ажур! Все хулиганы пойманы, все бабуси с цветочками оштрафованы, налицо стопроцентная раскрываемость преступлений… Кого дурим? Самих себя? Ведь до абсурда доходит — невиновного чуть не расстреляли только потому, что виноватого не нашли!
Генерал и его помощник слушали молча, с почтением к начальственной накачке — но скучали. Их ли удивишь подобными примерами — видали много чего похлеще. Полковник от нечего делать разглядывал довольно старую, потемневшую картину в простенке между двумя шкафами с марксистскими фолиантами. Там, на картине, накренившись на правый борт, стоял на песчаном берегу деревянный рыбачий баркас. На таких ходили в море еще в довоенной Латвии. Два усталых рыбака, видимо, отец и сын, латали свою дряхлую посудину после шторма. Вернее, работал старик, а парень украдкой переглядывался с бойкой босоногой девчонкой — та развешивала сети для просушки… Неужели Калнынь, этот громовержец правоохранительного Олимпа, занимался когда-то убогим рыбацким промыслом? Полковник не мог себе этого представить…
— Кстати, вас не интересует, какими способами добываются такого рода «признания» у невиновных? — Калнынь швырнул на стол толстую папку с письмами. — Или вы их наизусть знаете? Вот здесь, Гунар, жалобы на твоих бравых молодцов. Незаконные задержания, фальсификация протоколов, просто побои, как в старой доброй полиции! За такие подвиги ты представляешь к повышению и наградам? Во всяком случае, фамилии в письмах упоминаются те же, что ты так бодро перечисляешь в своем докладе.
Вид разномастных растрепанных писулек, пришпиленных скрепками к конвертам и написанных на машинке, от руки, чернилами, карандашом, окончательно раздосадовал генерала. «Мешками, что ли, таскают в ЦК эти кляузы?» — подумал он, а вслух вырвалось:
— Страна всеобщей грамотности. Чуть что — писать, и не куда-нибудь…
— Не нравится?! — Андрис постучал по злосчастному докладу. — А здесь красивые слова пишешь. Про двадцатый съезд, восстановление ленинских норм законности… Про доверие и уважение того самого народа, который…
Снова зазвонил телефон. Воспользовавшись паузой, полковник проворно спрятал доклад в кожаную папку, чтобы не раздражать понапрасну начальство.
— Андрис Эгонович, вас из редакции «Ригас Балс» все время спрашивают, — послышался искаженный селектором голос секретарши. — Что-то очень срочное…
— Я же сказал — занят! — Калнынь рывком отключил динамик.
— Ну, хорошо, Андрис… Эгонович, — по праву давнего приятеля генерал чуть было не обратился к Калныню на «ты», да постеснялся полковника. — Хорошо! В таком случае, что я, как честный коммунист, должен сделать? Сесть и написать еще пятьдесят страниц? В порядке конструктивной самокритики я должен буду признать, что проституция у нас, к примеру, давно перестала быть экзотикой. Более того, этот доходный и непыльный промысел успешно осваивают даже школьницы-старшеклассницы. Могу назвать цены. Не интересуетесь?
Калнынь нахмурился. Хотя министр говорил без малейшей иронии, тон бесстрастного циника раздражал.
— Мальчики у нас тоже при деле — помогают девочкам искать клиентов и сбывать заграничное барахло. Кстати, по большей части контрабандное. Так или иначе фарцовкой занимается около трети молодежи от шестнадцати до двадцати. Я могу преподнести партактиву сенсацию, обнародовав данные по размаху валютных махинаций…
Розоволицый генерал только на первый взгляд казался простачком, всем довольным в окружающем мире. Он знал и понимал, пожалуй, гораздо больше Калныня и сейчас пользовался случаем, чтобы высказать все, о чем принято помалкивать.
— Еще, как честный коммунист, я должен буду написать, что в наркологических лечебницах уже не хватает мест для честных алкоголиков, по количеству которых на душу населения республика прочно удерживает второе место. И что наркомания, коей положено обретаться на гнилом Западе, становится у нас массовым явлением, хотя и лишена при советском строе социальных корней. — Генерал мельком взглянул в непроницаемое лицо Калныня и продолжал размеренно и невозмутимо: — И такую объективную картину я представлю на активе? Естественно, буду выслушан с огромным интересом. Назавтра кое-что попадет в газеты. Ну, а что будет послезавтра, это уж вы…
— Ладно, Гунар, — наконец перебил его Калнынь, весьма смущенный, однако, изысканно корректной нотацией. — Ты уж тоже палку-то не перегибай. Пресса наша, слава богу, знает, что можно, а чего нельзя. Тут не Лос-Анджелес…
Он встретил холодный насмешливый взгляд генерала и вдруг разозлился.
— Если начистоту, то без конца заметать мусор под ковер глупо! Я уже не раз писал об этом в Москву. Обманывать партию, общественное мнение из так называемых «лучших побуждений»…
Снова затрещал городской телефон. Андрис как будто обрадовался подходящему предлогу закончить неприятный разговор.
— Слушаю… Да, я… Из «Ригас Балс»? Ну-ну, слушаю.