Арвидас сам выключил микрофон. Крутнулся в кресле и увидел за стеклом Марту. Арвидас выглядел утомленным, но чувствовалось, что он доволен собой.
Бар был битком набит журналистским людом и тонул в сизых облаках табачного дыма. Марта и Арвидас сидели в углу за крошечным столиком и время от времени кивали знакомым. Арвидас согревал в ладонях массивный стакан и, надев на себя маску полнейшего безразличия, исподтишка любовался Мартой.
— Перестань пить, у тебя через полчаса эфир, — тихо сказала она.
— К черту эфир. У меня ведь и правда сегодня юбилей. И ты еще, как назло, чудесно выглядишь. Объявляю грандиозный загул. Поехали ко мне, — добавил он как бы в шутку.
— Не выйдет, наверное. Звонил наш патрон, пока ты распинался у микрофона. Он в Париже и зачем-то требует меня.
— Тебя? — удивился Арвидас, но тут же рассмеялся. — Ну, ясное дело, господин Зингрубер хочет блеснуть своими кадрами. Ничего, Марта, к девяноста годам я тоже стану патроном, и ты по первому свистку будешь прибегать ко мне на край света.
— Прекрати свои пошлости, — Марта достала из пачки длинную тонкую сигарету. — Они с отцом старые друзья. Кстати, и папе сделаю приятное — он завтра летит туда же.
— Ах, ну да, папа… Как же я забыл! — Упоминание об отце Марты почему-то подействовало на него, как красная тряпка на быка. Он допил остатки коньяка из стакана. — Конечно, мы все делаем с оглядкой на папу. Примерная дочь! Уникальное явление в наше время. Через пару лет из тебя выйдет идеальная немецкая женушка для какого-нибудь толстозадого кретина, нафаршированного миллионами.
Похоже, юбилей, которым Арвидас так бравировал, вывел его из равновесия. С каждым глотком спиртного он становился все мрачнее и задиристее.
— Пожалуй, папа был прав, когда назвал тебя… — она задумалась, как смягчить удар, — сентиментальным эмигрантом. — В ее взгляде были издевка и детское желание поиграть на нервах.
— Совершенно верно, — собрав волю в кулак, он все же овладел закипавшим раздражением. — Твой-то папочка, конечно, не эмигрант — он здесь давным-давно свой. И с чего ему быть сентиментальным? Он вовремя смылся из Латвии, спасая свою мошну! Зато дочери он привил глубокие патриотические чувства. Правда, сперва лишил ее родины. Ну, а теперь…
— А теперь — заткнись! Ты не в эфире, — грубо перебила Марта. На ее щеках вспыхнул темный румянец. — Тоже мне непримиримый борец! Там, в дикторской, будешь врать о своих героических схватках с КГБ.
— Врать?! — Он побледнел. — Да я еще сотой доли правды не сказал. Потому что таким, как ты… Истинным мюнхенцам!.. И присниться не может, как я выполз из этой братской могилы!
Он бросил недокуренную сигарету в массивную пепельницу из нержавейки и быстро вышел, едва не сбив в дверях патлатого юнца.
Рейс, переносивший Лосберга с дочерью в Париж, впечатлял своей роскошью. Публика, разместившаяся в просторном салоне, была весьма немногочисленной и, конечно, неординарной.
Пожилой почтенный господин в массивных очках, озабоченно листавший какие-то пухлые папки; престарелая, но очень элегантная супружеская чета без единого признака взаимных разногласий или недовольства; похожий на Будду индус в легчайших белоснежных одеяниях, с драгоценными четками в тонких смуглых пальцах, да еще несколько респектабельных пассажиров наслаждались удобствами этого перенасыщенного сервисом лайнера. Все они так или иначе достигли жизненного успеха, он-то и делал их недолгое путешествие по воздуху таким приятным.
Около ряда бархатных кресел, которые занимали Лосберг и Марта, остановилась легкая тележка стюардессы. Вежливо перегнув к седовласому господину точеный стан, она мелодично проворковала:
— Ваш ужин, месье.
Лосберг отложил ярко иллюстрированный проспект и указал глазами на Марту. Та дремала, свернувшись в клубочек. Стюардесса ослепительно улыбнулась и уже покатила обратно плотно уставленный фантастическими блюдами столик, как вдруг разбуженная аппетитными запахами Марта беспокойно завозилась в кресле.
— Па, я уже не сплю. Что ты заказал? Я ужасно голодная.
— Думаю, что просил принести все самое тобою любимое.
— Ты еще помнишь, что я люблю? — с легкой иронией спросила она, придвигая к себе спаржу.
— Твои вкусы теперь так быстро меняются…
— А твои? — она пристально посмотрела на отца. — Ты во всем и всегда постоянен?
— Ты опять за свое? — нахмурился Лосберг. — Я же тебя не один раз просил не касаться этой темы.
— Я и не касаюсь, — вздохнула Марта. — Я столь многого не касаюсь, отец… что порой мне становится страшно… — Помолчав, она с болью в голосе продолжала: — Ты любишь меня, я в этом не сомневаюсь. Но почему ты не любишь маму? Почему не любишь Тони, хотя мой брат в сто раз умнее и лучше меня. Он должен продолжать твое дело, возглавить твою фирму.
— Дочь, — после долгого молчания наконец сказал он, — не заставляй меня жалеть об этой поездке с тобой.
— Но я все время чувствую себя виноватой, — растерянно проговорила Марта, — будто что-то краду у них…
Белоснежный боинг закончил рулежку и замер. К нему тут же присосались два трапа. Ночное небо над Парижем казалось оранжевым от сияния бесчисленных огней. Первое, что увидели Марта и Лосберг, ступив на землю, был огромный букет белых роз. Его держал Арвидас, пряча едва заметную улыбку лукавого самодовольства.
Глава 13
В синем солнечном небе нарядными горошинами реяли оранжевые, розовые, зеленые шары. Они несли на себе рекламные плакаты «XXVI Международный авиасалон», «Париж приветствует гостей», «Добро пожаловать в небо Парижа». Над громадным, украшенным разноцветными трепещущими на ветру флагами полем аэродрома Ле-Бурже то и дело взмывали в воздух аэропланы, легкие авиетки и вертолеты.
Возле площадки с советской техникой Лапин вместе с представителем Аэрофлота отстреливался короткими фразами от обступивших его журналистов.
— Грузоподъемность вашей машины?
— Пятнадцать тонн.
— Правда ли, что вы заключили контракт с фирмой «Сюд-Электрон» на монтаж высоковольтной линии?
С французского стремительно, не дослушивая до конца фразы, переводил Варнье.
— Контракта пока нет, ведутся переговоры.
К русским тянулся целый лес микрофонов. Марта — она тоже была в шумной, многоголосой толпе журналистов — не стремилась пробраться поближе к советским представителям. Ее явно интересовало другое. Тяжелый «никон» на желтом ремне фиксировал все маневры вертолета.
Вот на внешней подвеске он поднимает в небо мощный гусеничный трактор. Толпа замирает, наблюдая четкую работу экипажа.
Теперь над головами зрителей неторопливо проплывает огромная цистерна, и вертолет с прицельной точностью опускает ее на землю. Туда сразу же спешат эксперты, чтобы сделать замеры. Но измерять отклонения нет необходимости — их просто нет. Еще и еще раз, как на бис, с предельной, ювелирной точностью выполняется работа. Все это бесстрастно и последовательно фиксирует «никон» в руках Марты.
Наконец приземлился и сам вертолет. Экипаж во главе с Эдгаром и с десяток представителей разных заинтересованных фирм выбрались на поле. Зрители встретили летчиков, как артистов, восторженными овациями. Фотоаппарат Марты запечатлел и этот момент. Потом, крупным планом, довольное, улыбающееся лицо Эдгара. Фирмачи уважительно пожимают ему руку.
Тут же к Лапину пробился респектабельный господин в белом пиджаке и черной рубашке.
— Фирма «Кондор», — деловито представился он. — В проспекте утверждается, что ваш В-6 с высокой эффективностью может быть использован на тушении лесных пожаров. А каковы его реальные возможности?
Лапин уже начал уставать от настырности журналистов.
— За три минуты принимает на борт двенадцать тонн воды. Направляет в очаг пламени с прицельной точностью, — он с трудом выдавил из себя любезную улыбку, пока черно-белый быстро чиркал в блокноте.
— Кстати, наш вертолет забирает воду при любых погодных условиях, — вставил подошедший Эдгар. — Американские «Каталины», например, не могут загружаться при встречном ветре.
— Прекрасно, — бизнесмен опять сделал пометку в своих записях. Могу я встретиться с вами в баре через час для более подробной беседы?
Лапин взглянул на часы и кивнул. Черно-белый захлопнул свой блокнот и порысил дальше.
— Ишь ты, — снисходительно улыбнулся Лапин, — деловой какой.
— Реклама двигатель торговли, — как большой спец в этом деле пояснил Эдгар.
Яркий блиц в который раз ослепил его, и он на миг закрыл глаза. А когда открыл, то увидел, что из-за черной коробки фотоаппарата ему улыбаются голубые глаза. За секунду он рассмотрел девушку. Несмотря на сверхсовременный джинсовый костюмчик, легкую спортивную обувь, он увидел в ней что-то неуловимо старомодное, извечно женственное. Может быть, ее делали такой золотисто-медные, гладко причесанные волосы с пробором посредине или родинка около подбородка, слишком уж трогательная для такой эмансипированной девицы.
Эдгар слегка нахмурился, она же опустила камеру и снова ему улыбнулась.
— Вам неприятно, что я вас снимаю? — вдруг обратилась она к нему через переводчика.
От такой прямолинейности Эдгар даже растерялся и не слишком любезно буркнул:
— Видите ли, я учился на летчика, а не на Бельмондо.
— А, по-моему, профессии испытателя и артиста чем-то схожи — вам так не кажется? — с серьезным видом спросила девушка. — Мужество, целеустремленность, владение собой в решающий момент, когда нужно выложиться полностью. Вы отрицаете за собой эти качества?
— Об этом судить не мне, спросите лучше моего командира. — Эдгар кивнул в сторону Лапина, но того на прежнем месте не оказалось.
— Вы чересчур скромны, и этим в самом деле отличаетесь от кинозвезды, — польстила Марта.
Эдгар пропустил мимо ушей эту ее реплику. Он смотрел на Лапина в тесной компании еще с двумя людьми. Они стояли в отдалении около нарядной тележки с напитками и фруктами. Один из этих людей, в сером казенном костюме, ходивший со своим двойняшкой по пятам за делегацией, уже примелькался Эдгару. Второго, самого солидного в компании и наверняка, судя по выпиравшему животу, тоже нашенского, Эдгар видел впервые.