Фон Биллинг на секунду задумался, и Рихард решил воспользоваться паузой:
— Прошу простить — я хорошо знаком с основными положениями национал-социализма и целиком с ними согласен. Но меня сейчас волнует не теоретическая концепция вашей партии, а конкретная судьба моего народа. Назвав поляков, русских, югославов и прочих, как вы выразились, полуобезьяньим племенем, вы ничего не сказали о прибалтах. Это акт вежливости гостеприимного хозяина или?..
— Странно, что вы задаете такой вопрос, господин Лосберг. Отношение к Прибалтике, и, в частности, к латышам, сформулировано фюрером с предельной ясностью и точностью. Судьба этих государств навеки и неразрывно связана с судьбой германского народа.
— Тогда как же все-таки объяснить появление в Латвии двух военных баз Кремля? — не сдержался Лосберг. — И вашу индифферентность в этом вопросе?
— Скажите, господин Лосберг, чего вы ждете от нашей встречи? — прищурился фон Биллинг. — Каких практических результатов хотели бы добиться? Допустим, отважусь на некоторые откровения. Можно ли рассчитывать на вашу ответную любезность? Не согласитесь ли вы более ясно изложить цель своего визита?
Рихард ждал этого вопроса — он не застал его врасплох.
— Видите ли… Вы очень точно сказали, господин фон Биллинг: бациллы торгашества, коррупции и стяжательства… Они разъедают и мою родину. Мы с горечью наблюдаем, как нынешнее правительство Латвии толкает страну в пропасть. Господин Ульманис или пропьет ее в скором будущем, или продаст русским на вынос и в розницу.
— Что же вы предлагаете сами или хотите от нас? Кстати, что значит «мы»? Вы все-таки представляете какую-то организацию?
— Мы условились, что я — частное лицо, — уклонился от прямого ответа Рихард. — В данный момент я выражаю точку зрения наиболее прогрессивной части моих соотечественников.
— Мнение или намерения?
— А разве это не одно и то же?
— Далеко нет. Если эта ваша… прогрессивная часть имеет какие-то возможности, средства для реализации своих намерений — это одно. Но тогда при чем тут мы, немцы? Если же это только мнение, или, простите, благое пожелание, не подкрепленное ничем конкретным, тогда невольно напрашивается вопрос — чего хочет представляемая вами «прогрессивная часть» ваших соотечественников?
— Может, я покажусь вам примитивным или хуже того, но, думается, нам не следует играть друг с другом в прятки. Предполагаю, что, соглашаясь на встречу со мной, вы догадывались, о чем пойдет речь. Значит, эта беседа вам так же важна, как и мне. — Рихард взял сигару, раскурил ее, мысленно собираясь для решительной части разговора. — У меня на родине есть люди, которые располагают решимостью принять на себя всю полноту власти. Думаю, вам небезразлично, если в Латвии, а затем и во всей Прибалтике установится настоящий порядок. Но все это, разумеется, возможно лишь при одном условии…
— При каком же? — Хозяин смотрел на собеседника с едва заметкой иронией.
— Безусловно, русские попытаются воспрепятствовать перевороту. Более того, найдутся и силы, которые сделают попытку сформировать красное правительство… И чтобы не допустить этого, должны будем вмешаться мы, немцы? Не так ли?
— А разве такой поворот событий не отвечает нашим общим интересам?
— То есть порвать с русскими договор, вышвырнуть их военные базы, чтобы посадить в президентское кресло кого-то из ваших «прогрессивных друзей»?
— Господин фон Биллинг, по-моему, я не давал повода… — кровь бросилась Лосбергу в лицо.
— Вы напрасно обижаетесь, мой молодой друг. Мне импонируют и ваша страстность, и ваш порыв. Но вам как начинающему политику не хватает, простите за откровенность, спокойствия и расчета. Что значит — принять на себя власть? Насколько я располагаю информацией, господин Ульманис сидит в своем кресле довольно крепко. Нет, господин Лосберг, мудрость политика не в том, чтобы каждый раз бросаться в драку, а в том, чтобы, проявляя выдержку, копить силы, выжидать удобный момент. И уж тогда бить наверняка! Более того, скажу вам как частное лицо в частной беседе. Мне весьма симпатична ваша организация. Даже ее название «Гром и Крест».
— Видите ли, собственно, я… — попытался было вставить Рихард, но хозяин, не слушая его, продолжал:
— И самое главное, у вас много общего с программой нашей партии. Расовая чистота, политическая бескомпромиссность… И эмблема — та же свастика… Правда, — он усмехнулся, — перевернутая в другую сторону. Я считаю большой ошибкой вашего президента Ульманиса, что он оттолкнул от себя «Гром и Крест» вместо того, чтобы сделать его своей боевой опорой.
— К сожалению, это не единственная его ошибка. Заключить договор с русскими и кокетничать с Западом…
— Да, да… Наивное желание усидеть сразу на двух стульях. Надеюсь, ваши соотечественники понимают пагубность такой политики? — Фон Биллинг тяжело вздохнул. — Беда в том, что мы с вами живем почти рядом, а информация из Латвии, скажу откровенно, далеко не достаточна. Особенно сейчас, когда бушует война и настоящие патриоты Латвии могли бы восполнить этот пробел.
Рихарда покоробила прямолинейность немца, но он ответил сдержанно:
— Мои друзья в Риге готовы пойти на самые тесные контакты. Но прежде всего мне поручено узнать. В случае критического положения у нас насколько реальна ваша поддержка?
— Мой друг, — снисходительно улыбнулся фон Биллинг — ему явно начинала надоедать назойливость гостя, — говорят, хорошие всходы бывают там, где зерно бросают в подготовленную почву.
— Вы хотите сказать?..
— Я хочу сказать, господин Лосберг, — голос Биллинга прозвучал сухо, с металлическим оттенком, — что ваша судьба находится в ваших собственных руках. Да, мы сегодня сильны, как никогда. Но даже нам приходится рассчитывать свои силы. Разумеется, Германия не останется равнодушной к судьбе Латвии. Но для начала важнее всего наладить контакты и… информацию. Информация и взаимопонимание — это ключ ко всему.
— Но все-таки конкретно… — Рихард из последних сил попытался вернуть разговор в желаемое русло. — Что я могу передать людям, которые поручили мне связаться с вами?
Фок Биллинг встал, давая понять, что аудиенция окончена.
— Конкретно? Конкретно, я был очень рад познакомиться с вами лично. Если у вас есть настоящее желание сотрудничать с нами, то практическую сторону всех вопросов вы уладите со штандартенфюрером Дитрихом. Это большой специалист по вопросам Прибалтики.
— То есть вы предлагаете мне?.. — Лосберг подавленно топтался на месте.
Я предлагаю вам дружбу, — сурово и высокомерно отрезал фон Биллинг. — Настоящую солдатскую дружбу. Которая не знает корысти и не задает лишних вопросов. Подумайте хорошенько об этом на досуге. Вы ведь деловой человек, господин Лосберг. Да, чуть было не забыл… Завтра первая партия вискозы отправляется в Ригу.
— О-о! — Рихард никак не ожидал этого сообщения от хозяина кабинета. — Благодарю вас, господин фон Биллинг!
— Пустяки! Просто мне было приятно оказать вам маленькую услугу. Всего доброго. Я всегда был убежден, что мы обязательно найдем общий язык.
Тускло отсвечивая медью, в высоком узком футляр мерно раскачивался маятник старинных часов известной фирмы Густава Беккера. В тишине спальни их четкий звук раздавался с однообразной настойчивостью, Марта лежала неподвижно, с плотно закрытыми глазами, и, хотя дышала глубоко и ровно, Рихард знал: жена не спит.
— Марта!
Она не шевельнулась.
— Ты же не спишь… Я знаю.
Она опять не ответила. Они лежали рядом, близко, почти соприкасаясь, но Рихард мучительно ощущал разделяющую их черту отчуждения.
— У тебя был сегодня доктор Хаггер? Что он сказал?
— Ничего. Посоветовал больше гулять. Прописал новое лекарство.
— И все? Больше ничего? — Не выдержал, проговорил с досадой: — Ну что ты все молчишь? Думаешь всю жизнь так отмолчаться?
Стучал маятник. В неплотно прикрытой форточке посвистывал вьюжный ветер. Рихард встал, включил ночник, заметил на столе стакан с водой, отхлебнул глоток.
— Со мной Хаггер беседовал обстоятельней. Дал ясно понять, что тянуть больше нельзя. Надо решать, Марта.
Она безучастно спросила:
— Что решать?
— Хаггер считает, что рожать тебе опасно.
— Не надо об этом, я не хочу.
— Ты думаешь, мне приятно об этом говорить? Но ведь и с тобой, и с ребенком может случиться что угодно.
— Странно, что Хаггер говорит твоими словами. Даже твой тон я слышу в его голосе.
Рихард нервно прошелся но комнате.
— Ты не веришь Хаггеру, не веришь мне. Думаешь, мы сговорились. Тогда поезжай в Мюнхен, в Берлин, куда хочешь! К лучшим специалистам. Клянусь, я думаю только о тебе, о твоем здоровье.
Она ответила тихо, но непреклонно:
— Не надо никуда ехать. Я буду рожать.
Лицо Рихарда помрачнело. Он стиснул зубы, отвернулся к морозному окну, долго молчал. Потом грустно произнес:
— Если бы ты относилась ко мне хоть наполовину так, как я… Сегодня разговаривал с Ригой. Твоего Артура освободили. Его призвали в армию. Крейзис все-таки выполнил мою просьбу.
Лосберг набросил на плечи халат и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Марта лежала, не шелохнувшись, в той же позе — и лишь две капли-слезинки медленно поползли по ее щекам. Мерно, монотонно стучал маятник, безрадостно отмеряя время…
Так же безрадостно стучало ее сердце. Мысли сплетались в плотный клубок, затем стремительно разбегались в разные стороны, то уводя ее в далекое детство, то возвращая в эту чужую и ненавистную для нее комнату. Зачем она здесь? Какая страшная и непонятная сила затащила ее сюда? После разрыва с Артуром Марта жила, словно в тумане. Все происходящее в ней и вокруг нее отныне преломлялось в сознании будто в кривом зеркале, приобретало иной смысл, другую окраску. Это был взгляд нездорового человека, для которого весь мир неожиданно сделался больничной палатой. И теперь, когда самое страшное миновало и было уже позади, она с удивлением оглядывала себя в зеркале — странную, незнакомую и ничего не понимала. Что же все-таки произошло? Неужели такая незначительная нелепость, как та злосчастная автомобильная прогулка с Рихардом, могла так круто изменить ее судьбу, растоптать самое дорогое и заветное, что она хранила в своей душе? Память тревожно воскрешала искаженное гримасой ненависти лицо Артура, его отчужденные глаза, его холодный и незнакомый голос. Будто между ними прежде ничего и не было: ни томительного ожидания встреч, ни той старой мельницы, ни ласковых слов, ни заверений в любви. Так — случайно встретились, поссорились, разошлись.