Во время аплодисментов по окончанию речи старика я вышла из комнаты вслед за Адамом. Дверь, через которую он ушел, вела в коридор. Я зашагала по нему, пытаясь найти Адама.
Кто-то сжал руку на моём локте.
— Ну и встреча, — в голосе Джона Томаса звучал надрыв, а его глаза сверкали. Я попыталась вырваться из его хватки, но он сильнее сжал мою руку.
— Большое спасибо, — сказал он, — за то милое представление перед моим отцом.
Его слова прозвучали невнятно. Я взглянула на дверь в бальный зал в надежде, что кто-нибудь её откроет. Но в коридоре были только мы с Джоном Томасом.
— Ты считаешь, что ты такая умная, — сказал Джон Томас. – Думаешь, что ты особенная, Тэсс Кендрик. Тэсс Кейс. Но это не так. Ты – ничто, — он склонился ко мне. Его губы замерли у моего лица. Я почувствовала запах алкоголя. – Ты просто маленькая, напуганная девочка.
Я впечатала свою ладонь в его нос. С силой. Джон Томас отшатнулся и поднёс руку к лицу. Затем он опустил её, увидел на ней кровь и ошарашенно уставился на меня.
— Ты… ты… меня ударила, — тупо произнёс он.
Я воспользовалась его удивлением и зашагала назад к бальному залу. Когда я попыталась открыть дверь, я осознала, что кто-то закрыл после того, как я вышла.
— Не могу поверить, что ты меня ударила. Ты маленькая психопатическая…
Не слушая его, я свернула в коридор, в котором находилось несколько дверей – включая уборную.
Я протянула руку к двери. Из-за угла появился Джон Томас.
— Я же сказал, что Эмилия была только первым залпом, — крикнул Джон Томас. – Подожди и увидишь, что я запланировал для твоего маленького парня.
Я не сразу осознала, о ком он говорил. Генри. Генри Маркетт не был моим парнем. Но эти слова заставили меня замереть на месте.
— Ты спишь с Маркеттом с тех пор, как ты сюда приехала, — усмехнулся Джон Томас. – Интересно, он когда-нибудь упоминал своего отца в ваших постельных разговорах.
Эти слова выбили из меня дыхание.
— Конгрессмен очень наблюдателен, — произнёс Джон Томас. – В этом плане, — пробормотал он, утирая свой окровавленный нос рукавом, — я – сын своего отца.
Я не хотела, чтобы он увидел, что эти слова угодили в цель, так что я открыла дверь, шагнула в уборную и заперла за собой дверь. Мои мысли завертелись круговоротом. Джон Томас знал что-то об отце Генри. Что-то, что могло навредить Генри на выборах. Что-то, что, по его мнению, могло сделать Генри больно.
Проведя в уборной пять минут, я открыла дверь. Джон Томас уже ушел, но в коридоре был кто-то другой. Пара. Рыжеволосая женщина в синем платье и туфлях в тон. Мужчина, примерно того же роста, что и она, но шире её где-то в два раза. Он прижимал женщину к себе, а его руки блуждали по её телу. Я не смогла различить их лица, но я заметила массивное серебряное кольцо на правой руке мужчины, которую он запустил в волосы женщины.
Раздался звук приближающихся шагов, и парочка оторвалась друг от друга. Я сделала шаг назад, позволяя двери уборной закрыться передо мной и надеясь, что они не заметят меня.
Через несколько секунд я услышала, как Адам позвал меня по имени. Когда я открыла дверь, парочка уже исчезла.
— Ты в порядке? – спросил у меня Адам.
Я шагнула к нему.
— А ты?
Только полчаса спустя, когда мы подошли к гардеробу, и я увидела серебряное кольцо на руке мужчины, стоявшего в очереди перед нами, я поняла, кого я видела в коридоре.
Конгрессмен Уилкокс.
А рядом с ним и Джоном Томасом стояла его жена. Её волосы не были рыжими, а платье не было синим.
ГЛАВА 22
В воскресенье утром на нашем пороге появился Уолкер Нолан. Он выглядел так, словно страдал от похмелья, и был готов потерять сознание.
Айви тут же набросилась на меня:
— Наверх, — приказала она. – Сейчас же.
— Всё в порядке, — хрипло произнёс Уолкер. – Она всё равно это увидит. Все увидят.
На миг повисла тишина.
— Увидят что? – спросила Айви.
Несколько секунд Уолкер молча смотрел на неё.
— Уолкер, — резко произнесла Айви.
Он сглотнул и попытался сфокусировать свой взгляд.
— Я могу зайти?
— Меня зовут Даниэла Николае.
Когда Уолкер говорил «это», он имел в виду видео, которое пришло на его электронную почту сегодня утром.
— Я живу по соседству. Вы проходите мимо меня в кофейне. Я – милая девушка. Вы улыбаетесь мне, когда проходите мимо меня, — тёмные глаза террористки контрастировали с её бледной кожей. – Я – врач. Я – ваша соседка. Ваша подруга. И всё, что вы обо мне знаете – ложь.
В голосе Даниэлы слышался едва заметный акцент.
— Меня растили с одной единственной целью. Одним призванием. И когда вы поймете, кто я, будет слишком поздно.
Она записала это ещё перед взрывом, — осознала я. – Когда она ещё не знала, что её план провалится.
— Я – одна из многих. Вы работаете с нами. Машете нам, когда мы поливаем ваши газоны. Мы повсюду. Мы работаем в вашем правительстве, ваших правоохранительных органах, вашей армии. Мы всё видим. Знаем все ваши тайны, — несмотря на то, что нас разделял экран, проницательность её взгляда казалась жутковатой. – И мы выжидаем.
Камера отстранилась, и рука террористки опустилась на её живот – живот явно беременной женщины. Выражение её лица дрогнуло, и на какой-то миг я увидела скрывающиеся под ним эмоции.
— Я хотела бы, чтобы всё сложилось по-другому. Хотела бы, чтобы мой ребенок мог встретиться со своим отцом. Хотела бы, чтобы той части меня, которая любила его, не существовало. Чтобы он не любил меня. Чтобы… — она сглотнула. – Чтобы я не была так хороша в своей работе. Я правда хотела бы этого, Уолкер. Но я – та, кто я есть, а ты – сын президента.
Она убрала руку со своего живота.
— Меня зовут Даниэла Николае. Мы больше не станем ждать.
Внезапно запись прервалась. Экран потемнел.
— Она сняла это, — произнёс Уолкер. – Для меня. Чтобы я увидел это после взрыва.
— Уолкер, — голос Айви был спокоен, но напряжен не меньше, чем голос террористки. – Что ты имел в виду, когда сказал, что это увидят все?
Уолкер выглядел так, словно он не спал несколько дней и больше никогда не уснёт.
— Видео отправили не только мне.
Некоторые секреты не могла похоронить даже великая Айви Кендрик. Кто-то открыл шкатулку Пандоры.
Закрыть её было невозможно. К полудню видео попало в сеть. В десять минут первого его крутили по всем новостным каналам.
— Сын президента пригласил террористку не только в свой дом, но и в свою постель! Стоит задаться вопросом: о чём именно Уолкер Нолан мог рассказать этой женщине? Почему он оказался такой легкой мишенью? И как долго президент знал правду?
На этот раз женщина-эксперт, которая критиковала Ноланов после взрыва, не участвовала в дебатах. Она сидела за столом и говорила, глядя прямо в камеру.
— Мы знаем, что эта группировка специализируются на вербовке людей. Они вербуют американских граждан. Сына президента уже допрашивали? Разве мы можем быть уверенны, что они не добрались и до него?
Так всё и продолжалось. Уолкера выставляли либо сообщником, либо марионеткой. Он сам отказался от личной охраны. Он сделал из себя мишень. И, если президент не мог гарантировать безопасность собственной семьи, как он мог гарантировать безопасность этой страны?
Это был фатальный удар.
Меньше чем час спустя президент выступил с заявлением. Он сказал, что он опечален тем, что жертвой террористов стал его собственный сын, и благодарен Уолкеру за то, что он разгадал их хитрость вовремя, чтобы спасти сотни жизней.
— Позвольте мне прояснить, — закончил президент Нолан. – Соединенные Штаты не ведут переговоров с террористами. Мы их не боимся. Мы не позволим им разделить нас. Наша страна сильна. Мы горды и едины. И мы победим в войне против терроризма.
ГЛАВА 23
В понедельник утром Майя без особого энтузиазма сообщила Эмилии, что рейтинг её популярности среди девяти — и десятиклассниц был как никогда высок. Учитывая то, что обычно Майя Роджас была полна энтузиазма, я догадалась, что её мать — специалист по опросам общественного мнения – как и Айви, работала все выходные. И рейтинг популярности президента Нолана был как никогда низким.
Сидящая напротив Майи Ди перебросила свои светлые волосы через плечо.
— Дайте руки, — сказала она. Из-за её исландского акцента слова прозвучали резче. Мы не пошевелились, и она закатила свои светло-голубые глаза. – Я не кусаюсь, — произнесла она. – Чаще всего. Дайте руки.
Майя протянула ей свои руки, а Ди достала ручку и написала что-то на тыльной стороне её правой ладони.
Затем она посмотрела на меня.
— Руку.
— Я пасс, — сказала я.
— Ты не можешь отказаться, — парировала дочь посла. – Это ты начала всё это.
Я взглянула на руку Майи. Ди написала на её тыльной стороне три буквы. ЯСЭ.
«Я с Эмилией».
— Девятиклассницы пишут это на своих руках, — Ди одарила меня ледяным взглядом. – Теперь мы должны написать это на своих.
Эмилия была необычайно молчалива. Ещё неделю назад она приказала бы мне согласиться.
Я протянула Ди руку, продолжая наблюдать за Эмилией. Сестра Ашера не поблагодарила меня ни разу с тех пор, как я помогла ей вернуться в предвыборную гонку. Я понимала, что она не могла меня поблагодарить – тогда ей пришлось бы признаться в том, что дело казалось не просто выборов, хотя бы самой себе.
Я наблюдала за тем, как Ди вывела на моей руке буквы. ЯСЭ.
— Я пришел с пончиками, — рядом с нашим столиком появился Ашер. – И приносящего пончики поприветствовали шумно и пышно, — он принялся терпеливо дожидаться шумного и пышного приветствия.
Вместо этого Эмилия одарила его взглядом сестры, которая слишком хорошо знала своего брата.
— Что ты натворил? – ровно спросила у него она.
— Ничего, — с очаровательной улыбкой ответил Ашер.
Эмилия едва заметно прищурилась.