— Возможно, Эмилия знает, что я здесь, — поправился Ашер.
Как только друзья Джона Томаса заметили Ашера, я почувствовала смену настроения в комнате.
Генри добрался до нас быстрее, чем они.
— Нам нужно вывести тебя отсюда, — сказал он Ашеру.
— Я всю свою жизнь ходил с этими людьми в школу, — Ашер ошеломленно перевел взгляд с Генри на меня. – Если они считают, что я способен на убийство, значит, я где-то ошибся в создании образа милого пацифиста.
В один миг Ашер стоял рядом со мной, а через секунду один из друзей Джона Томаса схватил его за лацканы рубашки.
— Недавно я поклялся не участвовать в драках, — сказал ему Ашер. – Это весьма недостойно. Признак слабого человека. А ещё тебя сразу обвиняют в убийстве… которого я не совершал, — поспешно добавил он.
— Отпусти его, — сказал Генри. Небрежная улыбка исчезла с его лица. В этом Генри не было и намёка на небрежность.
Вокруг нас в комнате повисла тишина. Все разговоры умолкли. Единственным звуком был постоянный шум басовой партии.
Парень, схвативший Ашера, выпалил ему прямо в лицо:
— Ты – труп, — сказал он. – Думаешь, люди у власти в этом городе позволят, чтобы какой-то сын дантиста избежал наказания за то, что он сделал с сыном конгрессмена?
Я шагнула к ним. Разрывая хватку парня, державшего Ашера, я увидела в его глазах жестокость. Вот и минус того, чтобы позволить секретам и эмоциям выйти на поверхность.
В любой момент мир мог взорваться.
В окне мелькнула вспышка света, и парень отвел от меня взгляд.
— Охрана! – крикнул кто-то.
В последовавшим за этом безумии каждый был сам за себя.
ГЛАВА 40
— Как ты мог додуматься сюда прийти? – Эмилия одарила своего брата-близнеца самым агрессивным взглядом, который я видела в своей жизни. – Ты наказан, — напомнила ему она. – Ты – главный подозреваемый в деле об убийстве. И я прямо сказала тебе не приходить.
Нам удалось выбраться из туннеля и укрыться в ближайшей кофейне, не попавшись охране Хардвика – скорее всего, потому что охрана не хотела поймать слишком много учеников Хардвика.
— Тогда это казалось хорошей идеей? – Ашер улыбнулся своей сестре сияющей улыбкой.
— Это – само определение плохой идеи, — сказал ему Генри.
Ашер вздохнул.
— Всегда их путаю.
Я обещала Айви, что не стану звонить Ашеру. Обещала, что не буду писать ему и не пойду к нему домой. Формально, я не упоминала о том, что я сделаю, если увидеться решит он.
— Ты в порядке? – спросила у него я.
— Лацканы этой рубашки уже никогда не будут прежними, — со скорбью ответил Ашер. – Но я переживу.
— Нет, — произнесла я. – Ты в порядке? Последние несколько дней…
— О, это история на все времена, — произнёс нараспев Ашер. – Парень, которого по ошибке обвинили в убийстве и сообщение, которое отправила не его сестра.
— Возможно, я тебя на по-настоящему убью, — сказала ему Эмилия. Она повернулась к Генри. – Возможно, я его на по-настоящему убью.
— Лучше не стоит, — сказал ей Генри. – Хоть я тебя понимаю.
— Я по вам соскучился, ребята! – выпалил Ашер. – Кроме Эмилии. Эмилию я всё равно вижу постоянно.
Я вмешалась, боясь того, что Эмилия может физически навредить своему брату.
— Что ты узнала? – спросила я у Эмилии.
Эмилия перевела взгляд с Ашера на меня. Я видела, как она отгораживается от нас, превращаясь из сердитой сестры в человека, которому ничто и никто не мог сделать больно.
— Ничего, что стоило бы повторять, — произнесла она.
Судя по её голосу, сегодня Эмилия что-то узнала. Я гадала о том, что из услышанного показалось ей знакомым. Гадала о том, как она держалась, но я знала, что она не расскажет мне и не раскроет чужих признаний о Джоне Томасе.
— Нашла кого-нибудь с мотивом? – спросила я.
Эмилия пожала плечами.
— С мотивом? Да. С возможностью? Способностью? Не думаю.
— Кстати о способностях, — вмешалась Вивви, — стоит добавить в список хакерство. Если ёжик – ученик, он или она должны были понять, как взломать камеры через беспроводную сеть школы.
— Ёжик? – спросила Эмилия, изгибая бровь.
— Я одобряю! – заявил Ашер. – Хоть меня немного огорчает, что вы охотились на ёжика без меня. Просто потому что человека подозревают в преднамеренном убийстве, не значит, что у него нет чувств.
— Что нужно, чтобы взломать записи с камер наблюдения? – проигнорировав Ашера с компетентностью кого-то, кто стратегически игнорировал его годами, спросил у Эмилии Генри.
— Не знаю, — ответила Эмилия. – Но я могу узнать.
Сказать, что Эмилия была хороша с компьютерами, было бы преуменьшением. Я не сомневалась в том, что, имея время и мотивацию, она могла узнать, как взломать записи с камер.
— Ты что-нибудь узнал у друзей Джона Томаса? – спросила у Генри Вивви.
— Я понял, как Джон Томас узнал о проблемах в моей семье, как он получил медицинские записи учеников Хардвика.
В день смерти Джона Томаса я предположила, что он узнал об отце Генри благодаря своему отцу. Я подслушала достаточно разговоров Айви, чтобы понимать, с какой легкостью человек мог узнать то, что не должен был.
— Конгрессмен Уилкокс хранит файлы, — сказал Генри. – О всех более или менее важных игроках Вашингтона. Не редкая практика в определенных кругах.
Я вспомнила о файлах Айви. Её программе. Клиенты Айви всегда могли рассчитывать на её абсолютную осторожность – до тех пор, пока с ней что-то не произойдёт. Если она исчезнет, программа начнёт раскрывать тайны.
— Необычно то, — продолжил Генри, — что Джон Томас каким-то образом получил доступ к файлам своего отца. Думаю, его отец об этом не знал.
Не удивительно, что Джон Томас побледнел, когда я пригрозила рассказать конгрессмену о том, что он задумал. Было бы плохо, если бы отец Джона Томаса просто проговорился о чём-то перед сыном, но, если Джон Томас нашел информацию без ведома своего отца…
Это закончилось бы для Джона Томаса очень плохо.
— Что ещё могло быть в этих файлах? — с широко раскрытыми глазами спросила Вивви. – В смысле… мы говорим об информации для шантажа, или об ИНФОРМАЦИИ ДЛЯ ШАНТАЖА, большими буквами? – жестикулируя, произнесла она.
— Рискну предположить, — произнёс Генри, — что мы говорим о втором варианте.
ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ ШАНТАЖА, большими буквами. За столиком повисло молчание. Его нарушила Эмилия.
— Если у Джона Томаса был доступ к файлам его отца, — сказала она, — то мы говорим не просто о шантаже учеников Хардвика.
Мы говорили о родителях учеников Хардвика, о политиках, лоббистах и людях с деньгами и властью. Если Джон Томас заговорил…
Мы ищем человека с доступом к Хардвику, — напомнила себе я. Но я не могла выбросить из головы слова Айви: «Хардвик – это и есть Вашингтон».
А я, лучше других, знала, насколько опасен бывает этот город.
ГЛАВА 41
— Прах к праху, пыль к пыли.
Джона Томаса Уилкокса похоронили в субботу утром – меньше чем через двенадцать часов после сорванной вечеринки. На похороны пришли почти все ученики Хардвика вместе со своими родителями. Собралась вся элита общества Вашингтона. А я могла думать лишь о том, что, если Джон Томас прочитал файлы своего отца, он наверняка мог бы шантажировать половину присутствующих.
Я гадала о том, пытался ли он это сделать.
У разрытой могилы стоял священник. Он негромко уверял нас в том, что пути Господни неисповедимы. В нескольких шагах от него стояла семья Джона Томаса. Его мать дрожала, согнувшись, словно её тело вот-вот обрушится. Рядом с ней стояли два мальчика помладше: одному из них было где-то тринадцать, а второму – не больше семи или восьми.
По другую сторону от мальчиков стоял конгрессмен. Его руки были сжаты в кулаки. Он выглядел сломленным горем – морщины, заложенные скорбью в уголках его глаз и рта, нельзя было описать другими словами. Все его лицо выглядело агрессивно, словно единственным, что удерживало кожу на его лице, была напряженная линия подбородка.
Конгрессмен очень наблюдателен. Я вспомнила слова – угрозу – Джона Томаса, и подумала о том, как отец и сын вели себя друг с другом в том бальном зале, и о выражении на лице Джона Томаса, когда Генри произнёс слово «разочарование». Возможно, конгрессмен Уилкокс умел находить скелеты в чужих шкафах, но что-то подсказывало мне, что он не уделял достаточно внимания своему сыну.
По окончанию службы мой взгляд скользнул влево – к Боди. Когда-то Адам сказал мне, что Боди не ходит на похороны, но он был здесь. Со мной.
В отличие от Айви.
Я не сказала ей, что собираюсь идти на похороны. Не сказала, что она мне нужна. Я не попросила её остаться, потому что она бы это сделала. И ей хватило бы одного взгляда на меня – на то, как я наблюдала за конгрессменом и всеми, кто присутствовал на похоронах – чтобы понять, что я пришла сюда не просто так.
— Готова? – спросил у меня Боди.
— Ещё нет, — ответила я, шагая к проходу. В нескольких шагах от меня я мельком заметила знакомую светло-рыжую шевелюру. Эмилия Роудс. Она отделилась от толпы и подошла к дальней стороне могилы. Там она остановилась, опустив взгляд на гроб. Не раздумывая, я зашагала к ней. Когда я подошла к ней, она стояла там с закрытыми глазами, склонив голову. На первый взгляд казалось, что она молится, но подойдя ближе, я расслышала её слова. Они были едва ли громче шепота, но её тело дрожало, когда она произносила их.
— Надеюсь, было больно.
Вот её молитва. Её прощание с Джоном Томасом Уилкоксом.
Через какой-то миг она подняла взгляд от могилы. На её лице застыла скорбь, и она выглядела так же, как и любой другой скорбящий.
Она заметила меня.
— Сколько раз повторять, что мне не нужна твоя помощь? – негромко спросила она.
— Ещё хотя бы дважды, — ответила я.
— Мне нужно идти, — сказала она. – Как и тебе.
Я не последовала совету Эмилии. Вместо этого, я присоединилась к очереди скорбящих, собравшихся перед семьей Джона Томаса. Когда я добралась до начала очереди, конгрессмен Уилкокс взял меня за руку.