Я прыгаю.
Вода заливается в пасть, льдины с треском сталкиваются над головой и с оглушительным скрежетом расходятся. Я барахтаюсь, гребу, пытаюсь нырнуть, врезаюсь до крови в лёд, цепляюсь за него когтями, пытаюсь вдохнуть, кричу, но мой крик тонет в тёмной ледяной воде.
Где-то там, на берегу, оглушительно воет волк. Что-то плещет, какие-то звуки, но я их не слушаю.
Я не знаю, сколько я плыву, но в какой-то момент ласка прыгает, её когти вцепляются в дерево, и мы кое-как устраиваемся на ветке.
Потом всё как-то смазывается. Что-то шумит вдали и трещит, и ласка полусонно дёргается, но обнаруживает себя вдруг в больших мозолистых ладонях. Они пахнут дровами и медведем. Меня греет чужое дыхание, меня качает, и так мы долго-долго едем, закрытые от мира квадратными пальцами. Какой-то шум; запах печи и пирожков; кто-то испуганно взвизгивает; пальцы гладят меня между ушей; мне предлагают обратиться, но я всё никак не могу сосредоточиться на голосе.
— Пусть поспит, — говорит кто-то. — Превратится сама.
Меня кладут на подушку, я барахтаюсь и перебираюсь поближе к тёплому боку резиновой грелки, — и всё заполняет темнота.
Мудрый голос был прав. Я просыпаюсь человеком, и несколько мгновений лежу, принюхиваясь. Пахнет нашим домом и людьми. В углу комнаты шепчутся женские голоса.
Открываю глаза. Вокруг мама, тётя Рун, лекарка Ваффа и кто-то ещё, они все улыбаются мне, и начинают говорить наперебой.
— …из волчьей семьи.
— Из самой столицы! Сможете уехать вместе, как раз удачно, что ласки…
— Он очень переживает, милая.
— Хорошенький такой!.. он наверняка тебе понравится.
— …пара и не может не нравиться!
В висках стучит.
— Кесса, хочешь, я поприсутствую, когда вы встретитесь? Если ты волнуешься. И нужно найти то твоё платье жёлтое, приличное.
— Главное, чтобы девочка сейчас не разболелась…
Это всё ошибка, хочу сказать я. Ошибка! Это не моя пара, не моя; это всё ласка! Я взяла её нечаянно, я не хотела!
Получается только хрип. Мама подносит к губам кружку с каким-то кислым раствором, и я закашливаюсь.
Она берёт меня за руку:
— Твой лис придёт послезавтра, уже заходили его родители. Хочешь, папа заберёт из банка те накосницы, что подарила бабушка? Они тебе так хорошо!
И я вдруг понимаю: они все — рады. Они считают, наверное, что бежала я чисто из вредности, а в реку кинулась от нестерпимого счастья. Они не понимали вчера, не поймут и сейчас.
Я киваю. Да. Пусть будут накосницы.
Ночью, когда меня, наконец, оставляют в покое, я забираю из папиного бюро приданые — моё и Ары, потому что ей оно уже ни к чему. И накосницы я забираю тоже.
Ныряю в чужую машину. А потом, в лесу, создаю свой первый артефакт.
Меня потрясли за плечо, и только тогда я сообразила: приехали.
На этой улице горели фонари, а тротуары были дочищены до кирпича. Я не узнала место, но судя по едва уловимому запаху воды, мы недалеко от канала; это хороший район, дорогой.
Вышла из машины. Водитель подал мне чемодан. Мастер Дюме отпер входную дверь, и в клетке железного лифта мы поднялись на шестой этаж. В подъезде глянцевая зелёная плитка на стенах и редкие крашеные барельефы.
В квартире он показал мне жестом, где разуться. Забрал чемодан, оставил в сторону, и сразу проводил меня на тесную тёмную кухню. Арден сидел за столом, голый по пояс и бледный, и зашёптывал рваную рану на левом предплечье.
Я встала в дверях, а мастер Дюме резко щёлкнул выключателем и вытащил из кармана тетрадь.
Несколько мгновений мы с Арденом смотрели друг на друга. А потом одновременно глянули на клетчатый лист. Там было написано:
«Объясни: почему престарелый учитель решает твои проблемы с девочками?»
Потом мастер подмигнул мне и вышел.
Глава 21
— Снимай.
Это было первое, что мне сказал предназначенный мне Полуночью человек, которого я — теоретически — люблю больше воздуха.
— Чего?
— Снимай эту дрянь, — мрачно повторил Арден. — Артефакт. И дверь закрой.
Он так и сидел за кухонным столом. Правая рука его уже выглядела совершенно здоровой, а вот наполовину залеченная рана на левой сочилась кровью пополам с сукровицей. Из одежды на нём были лёгкие пижамные штаны.
Влажные волосы уложены неаккуратным узлом, на плечи наброшено полотенце, — тень от него подчёркивала рельеф мышц. Руки и бритая грудь покрыты сплошным узором татуировок, а от границы рёбер вниз шли рыжеватые кудряшки.
Красивое, в целом, тело. Ливи присвистнула бы и сказала что-нибудь сальное, про статуи лунных и мужской стриптиз, но у меня мерзкие шутки всё никак не склеивались.
— Налюбовалась? Закрой дверь и сними, наконец, эту дрянь!
— Дай угадаю: потом лечь на стол и зажмуриться?
Арден гаденько улыбнулся.
— О нет, милая, ночь любви придётся отложить. Это, знаешь ли, блюдо, в которое не принято добавлять яйца всмятку. Ты снимешь наконец или нет?!
— Нет.
Арден прошёлся по мне взглядом, — по растрёпанным волосам, расстёгнутому пальто и шапке, которую я нервно мяла в руках, и в его глазах я читала горькую усталость, крепко замешанную с тусклой ненавистью и пренебрежением. Казалось, вот сейчас он рухнет на колени и вознесёт страстную молитву Полуночи, чтобы та всё-таки смилостивилась и предложила ему кого-нибудь другого.
Вместо этого он встал, прошлёпал босыми ногами к двери и с треском её захлопнул. Вырвал у меня из рук шапку, стряхнул пальто и швырнул их грудой в дальний угол.
— Где он?
Его рука — правая, левую он берёг, — прошлись по моему телу, проинспектировали карманы и дёрнула пуговицы ворота. Тут я, наконец, опомнилась и с силой оттолкнула его от себя.
— Ты больной?!
— Я-то? Да я здоров как бык, твоими стараниями! Сними сама, или мне придётся раздеть тебя силой.
— «Придётся»!.. Я же вынуждаю тебя одним своим существованием, да?
— Привязываться к словам — это всё, что ты умеешь? Ладно ты в четырнадцать была дурочка, но столько лет прошло! Хватит уже. Всё, нагулялась. Я честно старался смягчить и дать тебе время, оценила ты это конечно на пять с плюсом. Сними артефакт и дай мне, наконец, тебя понюхать. Там, глядишь, всё и сложится.
Ласка ощерилась. Она ненавидела артефакт и насланный им сонный туман, но сейчас готова была драться за него вместе со мной.
Я вдруг вспомнила, как билась жилка у лиса под челюстью. У Ардена-человека есть похожая, — вот она, неровно пульсирует на линии между ухом и кадыком. Я вцеплюсь туда мёртвой хваткой, я буду грызть через кожу до мяса, до треска и осколков костей в пасти, и пусть вся эта полупустая тесная кухня утонет в густой венозной крови. Пусть только подойдёт ближе, и тогда…
— Ну?!
— Да пошёл ты!..
— Я?! И куда мне по-твоему идти, если ты вроде как предназначена мне судьбой?
— Нахер!.. Нахер тебе идти, Арден. Показать тебе, где это? Никакая. Это. Не судьба! Это ВЫ так решили. Что раз я что-то одно, то я обязательно что-то другое, и послезавтра счастливо сдохну во имя Кланов, потому что посмотри на меня — да я же готовая шпионка, что, не похожа?! Ах нет, подождите-ка! Послезавтра никак не получится. Мне же нужно успеть родить тебе парочку каких-нибудь зверей и популярно объяснить дочерям, что если тебе кажется, что мальчик хочет тебя убить, то это тебе кажется, это просто такая большая любовь!..
— Убить?! Ну конееечно. Этому тебя тоже мама научила, раздувать изо всякой херни проблему размером с клановый дворец?!
— Херни?!
— А папа твой, папа тебе наверное рассказывал про технику безопасности: видишь собаку — беги, собаку это ооочень успокоит! Да, так оно всё было? Д-д-дебилы!..
— А ты, выходит, псина? Мохнатый мешок из инстинктов! И ещё меня называешь дурой?!
— А кто ты, или скажешь, ты охренеть как умна? Ну испугалась, мелкая была, бывает! Как только выживала все эти годы совсем без мозгов?!
— Твоими молитвами!
— Оно и видно! Но теперь-то у тебя должен уже был проклюнуться разум?! Никто не пытался тебя убить! Да, мы тупанули с ребятами и не поняли, что ты не заигрываешь, что ты это всё всерьёз. Но убить свою истинную — это надо быть совсем отбитым. Это было тупое совпадение, сейчас-то ты понимаешь или нет? Не-до-по-ни-ма-ни-е!..
— Не бывает! Совпадений.
— Действительно! То есть совпадений не бывает, но в судьбу ты не веришь, и мне пойти нахер, да?!
В его голосе появились густые рычащие ноты, как бывает с хищниками за секунды до самопроизвольного оборота. Глаза его пожелтели, — но мне было наплевать.
— Ублюдок, — прошипела я, и пальцы напряглись, готовясь взорваться когтями, — чтоб тебя тёмные…
Он зарычал в голос, ласка оскалилась, — и в этот момент раздался ровный, глуховатый металлический стук.
Я вздрогнула и замолчала. Арден дёрнулся. Стук продолжался. Мы переглянулись; Арден отошёл к окну и выглянул на улицу, я помотала головой.
Он сообразил первым:
— Батарея. Мастер Дюме предлагает нам держаться в рамках.
— О, я к ним ещё даже и не подходила!
Арден скомкал и бросил на пол, к моему пальто, мокрое полотенце и взъерошил волосы пальцами.
— Кесса. Пожалуйста, сними артефакт, и давай поговорим, как нормальные люди. Или мне всё-таки надо содрать его самому?
— Только попробуй, — с расстановкой сказала я. — Только попробуй меня тронуть, и я найду способ превратить твою жизнь в ад.
Арден посмотрел на меня с недоумением, а потом вдруг отступил и расхохотался. Хохотал долго, с чувством, захлёбываясь; потом кое-как успокоился и рухнул на кухонный стул; глянул на меня и снова засмеялся.
Смех был… здоровые люди так не смеются.
— Кесса, ты тупая? — наконец, сказал Арден, утирая глаза. — Нет никакой «моей жизни», которую ты во что-нибудь превратишь, и «твоей» отдельной жизни, в которой ты будешь радостно гарцевать «на воле».
Все кавычки он издевательски показывал жестами, и каждый раз, напрягая левую руку, морщился.