— Есть, мэм!
Арден отсалютовал шутливо и щёлкнул каблуками, но всерьёз, ясное дело, не принял.
— Всё неправильно, — он тряхнул головой, — это я должен бурчать, что ты по такой погоде и на каблуках!
— Я похожа на дурочку?
— А я на дурачка?
Я вздохнула.
— Ладно. Ладно, молчу. Пойдём, наверное, к лестницам? Там красиво.
Для своего университета Амрис Нгье выбрал треугольник, ограниченным по длинным сторонам Великим Лесом и горами и морским берегом по короткой. В его времена вся эта местность была испещрена меандрами — многочисленными излучинами реки, похожими на кружево или морозные узоры. Амрис в своей монографии назвал их «кольчугой большой змеи». С тех пор петли меандров кое-где прорвались, испрямив русло, но университет, и вместе с ним Огиц, остался стоять в кольце.
Берега Змеицы круты и холмисты, и во всём городе есть ровно одна прямая улица. Она так и называется — Прямая, дорогу для неё местами проломили прямо через горную породу. В остальном же горожане подстраивались к тому, что дано им природой, а оттого и карта — даже туристическая, упрощённая, — похожа на хаос детских каракулей.
Я повела Ардена кружным путём. Показала ему видовую площадку и красный мост, облепленную каменными горгульями резиденцию рода Бишиг, и — издалека, близко к нему посторонних не пускали, — хрустальный дворец старших лунных. Университет он ведь, наверное, догадался осмотреть самостоятельно?
По пути болтали. Арден дурачился, черпал снег с перил и подоконников, лепил снежки и кидал то в деревья, то в меня. Я изловчилась и спихнула его в сугроб, но он потянул меня за рукав, — и я рухнула частично на него, а лицом прямо в снег.
— Почему артефакторика? — спросил Арден, когда я отплевалась.
Мы играли в вопросы, и я судорожно придумывала, что бы наврать про запах, — но он так и не спросил.
— Штуки, — неловко улыбнулась я. — Сделал штуку, и она вот, стоит, настоящая, можно потрогать. А ещё знаешь, в ней всё совершенно логично, никакой тебе ерунды. Взаимосвязи, противовес на каждую силу. Можно просто взять и выучить, и этого достаточно. А ты к нам каким ветром?
И кивнула на знаки на пальцах.
Руки он, к слову, так и не отморозил, хотя и окунал их в снег безо всякого повода, — только татуировки как будто немного посинели.
— Расширение кругозора, — обезоруживающе улыбнулся он. — Мой мастер настоял, что мне следует… как он это выразил… «смещать горизонты». Предлагал вообще поступить в полицию на пару лет, но мама воспротивилась.
«Мой мастер», мысленно повторила я. Что он из непростой семьи, было понятно даже по пальто: его наверняка шили на заказ. Но личный наставник и «в полицию на пару лет» — до этого даже моя буйная фантазия не дошла.
Поэтому, видимо, и Огиц, и вечернее: старшие решили, что «мальчику пора взрослеть», но обставили это со всем возможным комфортом.
— И надолго ты сюда?
— Э нет, — Арден погрозил мне пальцем, — моя очередь спрашивать. Скажи, что тебе нравится в Огице? Или ты местная?
— Нет, я из Амрау, это на Подножье. У нас там даже приличных школ нет, а я хотела учиться. Пыталась поступить в университет, но не прошла по баллам.
Это была правда, — по крайней мере, частично. Мне почему-то ужасно не хотелось ему лгать, тем более что он явно старался не задавать неудобных вопросов.
Стоило подумать об этом, как Арден мазнул по мне неясным взглядом и всё испортил:
— Странно, что родители отпустили тебя так далеко. Наверное, они очень тебе доверяют.
Я скрипнула зубами.
— Я была убедительна.
Арден хмыкнул, снова зачерпнул снег и принялся мять его в ладонях.
Мы шли вдоль трамвайных путей: справа сплошной ряд склеившихся друг с другом двухэтажных домиков, укутанных снегом и будто сошедших с открыток, а слева — кованый забор и крутой склон за ним.
Ничерта я не была убедительна. Убеждать — вообще не мой конёк. Я просто собрала вещи, залезла в багажник чужой машины и уехала. Самым сложным было поменять документы: за них пришлось нацедить очень сомнительному колдуну в очень негостеприимном подвале целую пинту крови, и сейчас я ни за что не пошла бы на это. Но тогда я была парализована ужасом, от этого сделалась совершенно бесстрашной, и мимолётная рекомендация поверхностно знакомого двоедушника мне показалась достаточной.
Точно знаю: меня искали. Однажды я даже видела лисицу, — она приехала в город спустя ровно восемь дней после того, как я отправила родителям первую и последнюю открытку. Но я была не дура, и к тому времени уже носила артефакт. Он был далёк от совершенства и весил почти три фунта, зато мой зверь спал, и его личный запах, отрезанный от меня туманом, был неслышен для двоедушников.
— Не куксись, — Арден легонько подтолкнул меня плечом.
Я вскинула на него взгляд, и он протянул мне ледяную фигурку белки. Она сидела у него на ладони, совсем как живая: маленькое тельце, крошечные лапки и пушистый хвост, свисающий к земле.
— Ты её… слепил?
Даже касаться белки было страшно: казалось, протянешь руку — сломается. Лёд был прозрачный, а шерстинки в хвосте — тончайшими, тоньше вышивальной иглы.
— Сделал, — Арден прищурился, словно это ничего такого, но было видно, что он на самом деле доволен. — Снег на словах.
— Словах?! Да ты гонишь. Покажи!
Арден огляделся, — мы всё ещё были на той же пустынной улочке, и где-то вдали громыхал трамвай. Он аккуратно ссадил белку на забор, так, чтобы она любовалась заснеженным склоном и далёкими оранжевыми крышами, а затем зачерпнул полную пригорошню снега, — я, торопливо стянув варежки, сделала то же самое.
— Это не сложно. Сначала превращаем в воду…
Это я умела, но дала ему возможность сказать первым, и не разочаровалась.
— Впитай три мои вдоха, чтобы это стало дышать, и собралось из воздуха каплями, чтобы чистая вода стала быть вместе, а всё лишнее ссыпалось на дорогу пылью, чтобы вода стала непроливаемым шаром над моей ладонью, безопасным для людей и зверей и послушным моей воле…
Или что-то вроде того — честно говоря, я поняла около трети слов.
— Зачем, — я моргнула, — через возгонку?
— Это проще, чем плавить, а потом дистиллировать, — охотно пояснил Арден.
Проще. Проще, рыбы его сожри!
Я картинным жестом ссыпала свой снег и отряхнула руки.
— А дальше, наверное, ты просто превратишь воду в лёд в форме белки. И как же будет белка?
— Амрас, — кажется, он удивился. — «Маленький зверь с хвостом-тенью». Твой родной Амрау — «дом белок». Ты не знала?
Я развела руками:
— Институтов не кончали.
Стало неуютно. Наверное, мне и правда стоило бы это знать, как знать ещё сотню-другую разных умеренно бесполезных вещей. Нет ничего такого в том, чтобы не иметь особых способностей, но безграмотность — безграмотность отлично лечится старанием.
— Хочешь, будет не белка? Придумай кого-нибудь другого.
— Летучая мышь.
— Эмм… не знаю, как будет летучая мышь. Но могу попробовать описать.
Он пыхтел над водой минут пять. Сперва я вслушивалась, потом окончательно запуталась и перестала. Мимо проскрежетал трамвай; они в Огице напоминали жизнерадостные красные сосиски и ходили связкой из трёх или четырёх крошечных коротких вагончиков. Только так получалось маневрировать на извилистых улицах.
Наконец, Арден счёл формулировку достаточно точной, отпустил заклинание — и вода смёрзлась… ну… скажем, это было отдалённо похоже на огурец с ушами. Арден выглядел уязвлённым и смотрел на своё творение обиженно, а я кусала губы, чтобы не засмеяться.
— Ты это всё на ходу сочиняешь? — спросила я, пока Арден устраивал огурец по соседству с белкой. — И вот это вот про… «чтобы корень горя был вырван окончательно и безболезненно» — тоже?
Он едва заметно поморщился.
— Да это так, лингвистическое упражнение. Заклинать на возврат по правде лучше бы как-нибудь по-другому. И где обещанные красивые лестницы? И виды? Если надо, могу ради них ещё как-нибудь опозориться!
Я не выдержала и рассмеялась.
Он был очень забавный: глаза улыбались, а длинная тёмная коса распушилась. С ним было немного, как-то по-хорошему неловко, а ещё — очень легко.
Я аккуратно погладила ледяную белку и улыбнулась:
— Уже совсем близко.
Глава 5
Если по правде — Огиц весь состоит из лестниц. Чтобы добраться до мастерской, я каждый день сначала выхожу на балкон своего третьего этажа, спускаюсь оттуда по уличной лестнице во внутренний двор, а из двора потом поднимаюсь по другой лестнице на улицу. Там трамваи едут по крутому склону, а люди шагают по тротуару, составленному из широких ступеней. Мне — вниз, до проспекта. Там два квартала по прямой (но чтобы перейти мост, нужно сначала подняться по лесенке, а потом спуститься), затем на перекрёстке направо и вверх по узкой лестнице четыре пролёта. Потом высокое крыльцо — и я на месте.
Словом, в Огице никого не удивить лестницами. Но то всё лестницы утилитарные, а есть ещё другие — для красоты.
Вообще, мы могли бы по ним и подняться, от часовой башни это почти по прямой. Но тысяча двести заснеженных ступеней вверх — то ещё удовольствие, поэтому я повела Ардена кругом, и вот теперь мы наконец добрались до верхней площади.
Здесь склон становился чуть более пологим и оттого — застроенным. Забавные дома — с одной стороны в три-четыре этажа, с другой в один, — лепились к земле, а между ними вились десятки лестниц.
— Они выложены цветной плиткой, — пояснила я, когда мы подошли к перилам. — Вон, где почистили, немного видно. Летом здесь очень красочно.
— И так хорошо.
Это и правда было хорошо. Солнце разбросало по снегу золотые блики, а ветер гнал по склону блестящий серебром позёмок. По правую руку горел фонарями кампус, а слева мигал трамвайными огнями серпантин.
— А вооон там, — я перегнулась через перила и вытянулась, — такое тёмное, видишь? Это станция канатной дороги. Её уже много лет строят, но так и не запустили.