Трис, старшая сестра для четырёх девчонок, была не так категорична. Она даже с юным наследником Бишигов управлялась легко, и Ливи всерьёз уговаривала её съехаться. Правда, не усматривая проблемы в детях, Трис бурчала на другое: всем мужикам только одно и надо, и мы-то, девчонки, влюбляемся, — а он встретит свою истинную и упорхнёт в далёкие дали, забыв попрощаться.
Я не стала ей напоминать: вообще-то, это как раз она встретила на Охоте безусого юнца и сразу же рассталась с обаятельным беркутом, с которым встречалась до того почти три года.
«Я не хочу портить ему жизнь обречёнными отношениями, — сказала тогда Трис. — Так для всех будет лучше.»
Ливи назвала её дурой, но Трис не прислушалась: у колдунов не бывает парности, колдуны отрицают судьбу, а оттого свободны в своём выборе.
«Да я, блин, вольна как птица! Как целый сучий альбатрос!» — веселилась тогда Ливи.
Но это, конечно, ничего не изменило.
И вот теперь Трис снова канючила: ты понюхала? понюхала? может быть, он хоть чуточку тебе понравился?
А я закатывала глаза и отбрыкивалась.
Бенера взирала на этот цирк со своей извечной одухотворённой улыбкой и молчала. Зато она сделала-таки сияющую призму.
— Она усилит твой свет, — обещала лунная. — Она напомнит тебе, кто ты такая.
Призма излучала мягкое сиреневое сияние и ставилась в изголовье кровати, чтобы светить на меня-настоящую, меня-без-публичного-лица, меня-не-умеющую-лгать-даже-себе, — иными словами, на меня-во-сне, но такого имени у лунных предусмотрено не было.
Я поспала с ней два дня, но не почувствовала никаких изменений. Да и какая, по правде, разница, кем быть, — если мы выбираем дорогу, а, значит, и то, где окажемся?
— Не парься, — беспечно сказала Ливи в среду, заметив, как я обшариваю взглядом полупустую аудиторию, — от пары синяков ещё никто не умирал.
Но я, конечно, всё равно волновалась.
Арден всё-таки пришёл, — ко второму семинару, пропустив «Материалы». Был он помят, несвеж и мрачен.
— Привет, — робко сказала я, вглядываясь в его лицо.
Нападение стеллажа не прошло бесследно: синяк на скуле переливался от жёлтого к фиолетовому, на лбу образовалась небольшая шишка, на носу — тонкие свежие царапины.
Арден смерил мня колючим, недружелюбным взглядом, прошёл мимо и сел в дальнем ряду.
— Я что-то пропустила? — удивлённо спросила Ливи.
— И я видимо тоже.
Я помрачнела.
Не то чтобы я так уж хотела каких-то любовей. Не то чтобы я увидела его и растеклась розовой лужицей, или чмокнула разок и потеряла голову. В этом и прелесть не-парных отношений у двоедушников: вы всегда знаете, что это временно и никуда не идёт, и просто проводите вместе тот отрезок времени, который удастся украсть у судьбы, — ко взаимному удовольствию.
Иногда, конечно, это приводит к тем ещё драмам. Я даже видела однажды, как волк жил на две семьи, «истинную» и «по любви», — но на то он и волк, что волкам кое-что можно, что не полагается всем остальным.
Ерунда это всё. Передумал — ну и ладно. Не больно-то и хотелось.
— Кесса, — строгим голосом сказала Ливи.
— Мм?
— Рот, — так же строго сказала Ливи.
И для наглядности ткнула себя пальцем в лицо.
— Что — рот?
— Он у тебя на голове, — ласково, как дурочке, объяснила дорогая подруга, — чтобы через него разговаривать.
— Ещё чего не хватало, — пробурчала я.
Тут пришёл преподаватель, и разговор сам собой увял, к большой моей радости.
Скажет тоже: разговаривать. Нет, я совсем не против разговоров, речь вообще грандиозное изобретение человечества, и дело не только в словах. Где бы мы были все, если бы не коммуникация? Наверное, так и бегали по лесам, пушистые и тупые.
Но одно дело — договориться о чём-нибудь там полезном, и совсем другое — прийти к мальчику после не слишком удачного свидания и сказать: с хера ли ты со мной теперь не здороваешься?
Может, я у него со шкафом ассоциируюсь. А что? Гипотеза не хуже прочих.
В общем, я мялась и сомневалась, но после занятия, когда все стали потихоньку собираться и расходиться, не выдержала.
— Как ты себя чувствуешь?
Встала в проходе и напустила на себя независимый вид. А что ладошки потеют, это никому не видно.
— Жить буду, — мрачно сказал Арден. — Нюх пока не вернулся, если ты об этом.
— Да нет, — я растерялась. — Я в целом. А что с нюхом?..
Арден разглядывал меня внимательно, будто пытался найти в моём лице следы то ли коварства и злодеяний, то ли раскаяния. Я не находила в себе ни того, ни другого, а Арден смотрел так колюче-зло, что мне захотелось извиниться и поскорее уйти.
Я сцепила руки и больно вдавила ногти в ладонь. Ливи, может, иногда та ещё сучка, но здесь она права: мы люди, и мы умеем разговаривать. Я достаточно в своей жизни бегала от разговоров, так может стоит прервать этот порочный круг — хоть бы и в мелочах?
Арден вздохнул. Прикрыл глаза, перебросил косу вперёд. Встал рядом со мной, оперевшись на подоконник, сложил руки на груди.
Мы смотрели вместе, как слушатели расходятся по своим делам. Последней из аудитории вышла Ливи, и она, подмигнув мне, плотно прикрыла дверь.
Конечно, она дождётся меня в коридоре, а чуть что — влетит в комнату с посохом наперевес. И это почему-то придало мне мужества.
— С нюхом, — наконец, сказал Арден, — чёрный перец. А также цитрусовая цедра, мята, имбирь, какая-то дрянь типа махорки и рыбы знают что ещё.
— Ну да, — собразила я, — воняло там знатно.
— Я надышался этим так, что обжёг горло, — в его голосе слышались обвинительные интонации. — Сходил-таки к эскулапу, он матерился как чёрт и выписал всяких микстурок. А вчера я выехал из города и пару часов рыл носом снег. Полегчало, но не особо.
Он бросил на меня неясный взгляд и, чуть смягчившись, добавил:
— К счастью, это поправимо. Нюх должен восстановиться за несколько недель. На том, как говорится, спасибо…
— Ох, — я и правда расстроилась: для двоедушника мало что хуже, чем остаться без запахов. — Эти ребята, из кафе. Они хоть сделали что-нибудь? Там не знаю, хоть врача бы оплатили…
Арден пожал плечами.
— Да нет. Я не сразу понял, что это так серьёзно, хозяйка ещё и предъявила, что я помял её банки и привёл что-то там в негодность. В общем, разошлись без взаимных претензий.
— Ну это не дело, — я сжала кулаки. — Это же реальная травма! Может, обратиться в полицию? Пусть хотя заставят их всю мебель прикрутить понадёжнее, это же может очень плохо кончиться!
— Полиция не заставляет просто так, — он покачал головой, — полиция сперва разберётся, кто всё это устроил, и не было ли среди специй каких-нибудь артефактов, которых там быть не должно…
— Ну и пусть разбирается! В чём проблема-то?
Арден прищурился.
— Хочешь сказать, это не ты?
— Я?! Мне-то это зачем?..
— Да вот и я думаю, — он усмехнулся. — Вроде как незачем?
Я тряхнула головой.
— Слушай, — осторожно сказала я, готовясь если что отпрыгнуть и завизжать, — а ты не думал, что у тебя… ну… мания преследования? Типа, знаешь ли, не то чтобы весь мир вращался вокруг тебя, и шкафы, они иногда это… падают. Сами.
— Ага. На всё воля Полуночи.
Скепсис в его словах был неприкрытым.
— На тебя вот много шкафов упало за последние… скажем лет пять?
— Два, — с вызовом ответила я. — Навесной в мастерской, он сорвался с петель, кучу посуды перебило. И платяной на квартире, там ножка подломилась. И вообще, даже если представить, что у тебя завёлся таинственный недоброжелатель… это ведь на редкость дурацкое покушение!
Арден с сомнением перебирал пальцами, а потом вдруг чихнул. И ещё раз, и ещё, и чихал он почему-то смешно и как-то очень мило.
Я порылась в сумке и подала ему платок.
— Извини, — он шумно высморкался. — Я и правда с чего-то решил, что… в общем, всякие глупости. Ты знаешь, что красавица?
Я неловко рассмеялась.
Ара. Ара была красавица. А я…
Но Арден не дал мне додумать эту мысль: его пальцы легонько подхватили мой подбородок, он сам оказался вдруг очень близко, и я откинулась на стену.
Мы смотрели друг на друга, глаза в глаза. Я могла бы, наверное, отстраниться, но вместо этого привстала на цыпочки, и Арден понял меня правильно: склонился и поцеловал.
Он теперь немного пах лекарством, а в остальном ничего не изменилось: те же мягкие, чуткие губы, смешение дыханий, чужое тепло. Я немного освоилась и отвечала увереннее, и, может быть, поэтому получилось интереснее: я тянулась ему навстречу, а Арден не слишком осторожничал, но и не напирал.
Дышать стало вдруг тяжело, и я отстранилась.
— Ливи, — вспомнила я. — Меня ждёт Ливи.
Арден выглядел разочарованным, а потом вдруг прищурился:
— Ты ведь помнишь, что у меня руки из жопы?
Я кивнула, неуверенно трогая губы пальцем: они казались слегка припухшими.
— Может быть, ты, как прекрасная и премудрая принцесса, спасёшь меня от позора и поможешь с практикой? В субботу. Мне кажется, ты из тех девчонок, которых это повеселит!
— Мне кажется, или ты только что назвал меня занудой?
— Ну нееет, — его глаза смеялись. — Ты всё перепутала. Я назвал тебя принцессой! Соглашайся?
Я посмотрела в его лукавые глаза и на испещрённые знаками пальцы, вспомнила, как эти пальцы касались моего лица… и пожала плечами:
— Ладно.
Глава 7
Чабита Ту была крысой, и этим, в целом, было всё сказано.
Среди колдунов бродят нелепые убеждения, что крыса, мол — грязное животное. Что крысы разносят заразу, калечат друг друга, грызутся за тёплый угол; и что двоедушники-крысы такие же — бессмысленно драчливые, подлые и планирующие предательство с первой же встречи.
Наверняка, эти стереотипы не взялись из воздуха. Когда-то давно, до прихода Полуночи, в Кланах были совсем другие порядки. Тогда у волков рождались только волки, а у крыс — только крысы; и мой родной Амрау был, видимо, ещё из тех времён, когда весь населяющий его род был белками. Тогда судьба определялась не Охотой, но самим фактом рождения, а дорога твоя была определена с первого шага.