– Отличный шанс для твоей матери продолжить династию, – пошутила я.
Арден изменился в лице и рыкнул:
– С ума сошла?!
– Ладно, ладно! Шутка. Можно ли точно узнать про Охоту?
– Этим занимаются.
– Хорошо. Предположим, что это действительно был Вердал. Может, он извращенец и ему нравится убивать своих пар? В любом случае, до этого лета о нем, опять же, ничего не слышно. Потом его замечают с поддельными документами и выясняют, что он ничем не пахнет. Попутно погибает Барт Бишиг, да так таинственно, что Ливи уверена: это дело рук ласок. Вердала задерживают, но он обращается медведем и исчезает. П-ф-ф, я ничего не упустила?
– Продолжай.
– Ты приезжаешь в Огиц, – я обвинительно ткнула в Ардена пальцем, – Вердал замечает это, нервничает, роняет на тебя шкаф, а меня пытается запугать взрывающейся банкой. Нападает в переулке и сбегает мышью. И – на закуску – присылает на тайную квартиру Арину го… то есть голову серны.
– Все верно. Мнения?
Я и правда надеялась, что пересказ поможет мне обзавестись каким-нибудь мнением. Но, увы, пока мнения запаздывали.
– Это все очень сложно, – наконец сказала я. – Убийство Барта, умелого колдуна, в тюремной камере. История со шкафом. На артефакт у него были откуда-то документы, которые вообще непонятно, как можно получить. Будучи раненым, он раздобыл где-то голову, узнал адрес квартиры…
Арден бездумно черкал что-то на листе.
– Он получается какой-то… – я невесело усмехнулась, – совсем уж Крысиный Король.
– Да, – тяжело сказал Арден. – Собственно, поэтому дело забрала Служба, и Матильда… ну, ты все поняла про Матильду.
LI
– Подожди-подожди. Ты ведь не всерьез это сейчас?
Арден удивленно поднял брови.
– Что именно?
– Крысиный Король. Ты же не думаешь, что Вердал имеет какое-то отношение к Крысиному Королю?
Он нахмурился:
– Кесс, я не ласка. И даже – пока – не в Службе. Но Матильда думает, что…
– Матильда слегка ку-ку, – вставила я. – Она повернутая на этом своем фольклоре. Но ты же не думаешь действительно… то есть… в смысле…
Арден смотрел на меня с каким-то тяжелым, густым недоумением, как будто я то ли ужасно неудачно пошутила, то ли принялась доказывать, что небо жидкое и зеленое. Я смешалась и принялась вычерчивать на листе схему триклинной сингонии медного купороса.
– Ты помнишь взрыв на перевале Марпери?
– Довольно смутно, – честно сказала я.
Марпери – это совсем недалеко от Амрау, тоже Подножье, только северное; мы стоим на одной железнодорожной ветке, и даже трасса одна, К-3. Если ехать по ней из столицы Кланов, будет сначала зеленый-зеленый, равнинный Луг, потом туманное Заливное, в котором по ночам пляшут дикими звездами светляки, а затем Подножье Южное и Подножье Северное, разделенные каналом. По этому каналу от побережья отправляют через цепь из двенадцати шлюзов тяжелые, широкие баржи. У перевала Марпери они разгружаются, и дальше товары поднимают на механических платформах к лунным.
Ара ездила туда вместе с классом на экскурсию и рассказывала с восхищением и про огромные колеса-шестерни, и про пасти шлюзов, и про застекленные кабинки в вышине, откуда линия канала проглядывается до самого дрожащего в мареве порта и вызолоченной солнцем речной дороги к колдовским островам. В семейном альбоме остались из той поездки плохонькие зернистые фотографии.
Мне было лет шесть, когда перевал взлетел на воздух. Чудесные механические платформы разломились, как сухие ветви, обрушили каменную площадку-основу, а валуны и вода похоронили верхний шлюз.
Тогда все Подножье гремело и плакало. Мама запретила дома радио, потому что по нему говорили только ужасное, но на улице все равно болтали – и от этого никуда было не деться. У моей одноклассницы умерла мама – захрипела и упала: отец работал где-то там, при подъемнике.
И еще помню, что потом приезжали лунные – цветастая, облаченная в газ и перья процессия, в золоте и серебре, в отблесках граненого стекла. Кто-то из них был глазами жрицы, и она повелела закрыть перевал и забыть эту дорогу. Вместе с тем зачах и город; только у самых гор, где был перевал, лунные воздвигли мраморную статую – крылатого мужчину, опирающегося на рукоять гигантского меча.
О причинах наверняка говорили по радио. Но радио не было, а я как раз открыла для себя игру в бусины, которые – в зависимости от материала – то склеивались, то отталкивались друг от друга. В конце концов, мне было шесть. И взрыв при Марпери прошел как-то мимо меня.
– Это… непубличная информация, – нетвердо сказал Арден, – но тогда при некоторых погибших нашли крысиные деньги.
– Чего?
– Старые монеты, особенные. Бывают, например, круглые и очень крупные, чуть меньше ладони. С одной стороны профиль мужчины-человека, с другой – сцепленные хвостами крысы. Взрыв при Марпери – одно из самых крупных событий, в которых был замешан Крысиный Король.
Что-то такое было в ласочьем «музее». Фотокарточки Марпери, кажется, были тоже, – но «экскурсия» была недостаточно подробной, чтобы Матильда упомянула о нем хоть словом. Она говорила все больше про судьбу и предназначение.
– В зашитом рту козы была такая же монета, Кесса.
Я глядела в исчерченный сингониями лист и в хитросплетении линий видела почему-то тень склоненной головы. Узкая, чуть удивленная морда, раскосые глаза; короткие тонкие рога загнуты назад. И лаванда. Много-много лаванды, химический запах кондиционера для белья и густой, тошнотворный – крови.
Может, Матильда и была ласка и посвятила всю свою жизнь великому служению, но как-то так вышло, что про Крысиного Короля Арден рассказывал интереснее и складнее.
Среди колдунов все еще бродят нелепые убеждения, будто крыса – грязное животное; разносит болезни, калечит других, грызется с близкими за теплый угол; и будто двоедушники-крысы такие же – бессмысленно драчливые, подлые и планирующие предательство с первой же встречи.
Крысы входят в Большую Сотню, и двоедушников учат иному: как лисы – это чутье, правда и служение, а мыши – уют, семья и достаточность, так крысы – находчивость, ум и целеустремленность. Чабита Туа была типичной крысой: изворотливой, в чем-то жестковато-эгоистичной, но вместе с тем настоящим мастером своего дела и склонной – где можно – быть по-своему мягкой.
Сказки про злобных крыс – они оттуда, из времен Войны Кланов, когда только Большой Волк сумел остановить бессмысленное кровопролитие и повернуть вспять построенные по воле Крысиного Короля корабли. Тогда пришла Полуночь, и Крысиный Король не родился вновь. Но дело его живо, и многие годы перед казнью преступника можно было услышать: «Во имя Крысиного Короля», и до сих пор то здесь, то там всплывают крысиные деньги.
– Получается, его никто не ловил? – недоуменно спросила я.
– За все время – ни разу. – Арден кивнул. – Каждую Долгую Ночь есть те, кто выглядывает его среди тысяч туманных зверей и смотрит, чтобы он не был пойман. Там, наверху… там он просто большая крыса.
– То есть Вердал никак не может быть Крысиным Королем?
– Конечно. Но ничто не мешает ему быть одним из хвостов. А хвосты – так это, если послушать Матильду, еще хуже…
Подумать только: крысиные деньги из чистого серебра, за которые ничего нельзя купить; чьи-то смерти и чья-то боль; мраморная статуя Усекновителя, глаза лунной жрицы и закрытый перевал; странная страшная сила рода Бишигов и запреты Конклава; корабли, не уплывшие к островам, реки которых рождены из крови замурованных в пещерах колдуний; артефакты и артефакторные принципы, которые нельзя (можно) нарушать; закованное в лед тело девчонки, которая всего-то хотела любви; утопленная в водохранилище лодка; полицейские и их дурацкие взгляды на жизнь; тайная служба при Волчьей Советнице, в которой верят в старые сказки и борются с фольклорным чудовищем, – кому могло бы прийти в голову смешать все это, развести водой, слепить и сказать, будто так и было надо?
Какими странными дорогами ты ходишь, Полуночь! Не лучше ли было бы сложить из этого если не сказку, то пусть хотя бы и песню, горькую-горькую, тягучую, из тех, что хорошо звучат под дудук и редкие скрипы-всхлипы одиноко тронутых струн? Или, если не вышло с песней, можно бы сделать абсурдистскую постановку для современного театра, чтобы пластический танец, канатоходец и отрез белого шифона, медленно планирующий в свете софитов с расцвеченного нарисованными звездами неба в искусственный снег.
Зачем было путать друг с другом Крысиного Короля и мою тихую жизнь, в которой я и хотела-то только получить какой-нибудь диплом и накопить на маленькую квартирку с видом на лестницы Огица?
Или и правда есть у тебя, Полуночь, какой-то великий план, от которого нигде нельзя скрыться, и все внутри меня теперь нацелено на что-то тобой задуманное, и куда бы я ни бежала, где бы ни пряталась, как бы ни билась, течение вынесет меня к нужному берегу?
Или, может быть, и нет никакой цели и высеченного в камне будущего, а есть только я, сделанная из своей дороги – и ею определенная? Она стала мною; она создала меня; собрала из осколков, кусочков, ярких ягод и гнилой листвы, разумных решений и с чего-то случившихся всплесков, из всего неотменяемого и из всего несбывшегося; это я теперь, вот такая; и я какие-то вещи могу, какие-то делаю, каких-то хочу и всякий раз выбираю из тысячи тысяч возможных троп ту самую, что меня продолжает.
– Тебе не обязательно об этом всем думать. – Арден аккуратно переплел свои пальцы с моими. – Тут не о чем особенно беспокоиться, Служба знает, как делать свое дело. Они его поймают, Кесс, и во всем разберутся.
– Но мы же зачем-то здесь, – тихо сказала я.
Он помялся немного и неловко пошутил:
– Мама предложила считать, что это отпуск. Сможешь представить, что мы в санатории? А я буду носить тебе какие-нибудь сплетни из следственной… если сумею их добыть. А потом, когда все разрешится, мы могли бы…