– Не совсем, – пугающе улыбнулась сова. – Это не совсем корректная формулировка. Это не столько невозможно, сколько несовместимо с жизнью. Здесь есть определенная разница…
Они все посмотрели на меня с каким-то нездоровым препарирующим интересом, и я пробормотала смущенно:
– Я жива.
– Но проблемы с оборотом, разумеется, есть.
– Совсем небольшие, – торопливо сказала я.
А сама постаралась задвинуть в сторону навязчивое воспоминание: заснеженная поляна, разорванные трупы птиц и Трис, швыряющая в меня трусы.
– Да-да. Чувствуешь себя прекрасно.
– Нормально, – с небольшим сомнением сказала я. – Иногда от артефакта бывает неприятно, но по большей части…
– Вероятно, вы привыкли к нему, Кесса, – ласково сказала Селини-Ёми.
– Совершенно потрясающе, – недовольно бормотал мастер Ламба, раскатывая по столу чертеж, – удивительный прецедент! Не думал, что когда-то… на моем веку… с нарушением Гиньяри…
– Так почему она все-таки не умерла? – прогудел квадратный.
И посмотрел на меня так, словно хотел бы немедленно это исправить.
– Разберемся, – все тем же раздраженным тоном сказал Ламба. – Если рассматривать этот процесс как нарушенный обмен, тогда, конечно… совершенно чудесно! И пугающе противоестественно. Что-то такое могло бы быть в доохотных экспериментах, если получить допуск…
Меня замутило.
– Мастер Ламба, – мягко позвала Селини-Ёми, – я так понимаю, все прояснилось и завтра вы сможете подробно объяснить произошедшее Советнице?
– Да-да, – рассеянно сказал тот.
– В таком случае предлагаю всем остальным заканчивать на сегодня. Мастер Неве, ваша помощь была неоценима.
Сова гулко расхихикалась в свой чай. Брас торопливо попрощался, и Селини-Ёми, шепнув что-то Ламбе, ушла тоже. Я и сама заторопилась – смотреть на гневно-воодушевленного мастера было почему-то неприятно, – но в дверях сова неожиданно цепко схватила меня за локоть.
– Я бы рекомендовала тебе это снять, – хрипло сказала она, подцепив длинным кривым ногтем цепочку моего артефакта. – Он душит тебя.
– Спасибо, – вежливо сказала я, – но нет.
Она клацнула ногтем по стеклянному шарику с ртутью:
– Как знаешь.
И пожала плечами.
LXI
Несколько дней ничего не происходило.
Что именно разнюхал мастер Ламба, я не знаю: эта встреча была исключительно высокоуровневой. С самого утра в резиденции появились странные люди, просматривающие коридоры во все стороны, а затем в ворота заехали подряд две длинные черные машины с непрозрачными стеклами.
Сами машины мы видели с балкона, и Арден даже предлагал кинуть в них снежком («это, скорее всего, даже не будет считаться попыткой покушения!»). Шутка была несмешная, тем более что вокруг машин развернули звенящие от напряжения охранные чары. Через их марево я даже не смогла разглядеть, кто именно приехал, – но легко было догадаться, что это кто-то из волков.
Потом они уехали, и резиденция как-то расслабилась, ожила. В столовой шутили, травили неправдоподобные байки о «во-от такой пушке», которую обещают поставить к весне, болтали о киновечере и о крысиных деньгах.
Монета, которую достали из отрубленной головы козы, пользовалась теперь в резиденции нездоровой популярностью. Матильда выставила ее в холле на всеобщее обозрение, – в резиденции не бывало лиц без достаточного допуска, а каждое новое доказательство интриг Крысиного Короля встречалось ею с энтузиазмом и нуждалось в популяризации и доведении до понимания узкого круга избранных – и, за неимением более интересных экспонатов, монету и правда разглядывали.
Видела я те «крысиные деньги». Совсем не такие, как рассказывал Арден. Деньги как деньги, обыкновенные, просто сторона монеты, где вычеканен Большой Волк, стесана до гладкого металла.
– Может, он никакой и не хвост, – с сомнением сказала я тогда Ардену.
Но тот только пожал плечами: у Матильды, мол, нюх на такие вещи.
Летлима окончательно отстранила Ардена от дела и запретила ребятам из следственной делиться хоть чем-нибудь, – даже Будрас, с которым они вместе учились и неоднократно нарушали друг ради друга устав, виновато развел руками. Арден страшно взбесился и даже ходил ругаться, шипя возмущением; вернулся смурной и недовольный и потом долго сидел на ковре, неразборчиво ругаясь, пока я заплетала ему полдюжины кривых кос по девичьей моде Подножья.
– Мне давно уже не пять лет, – обиженно бурчал он.
– Наверное, она желает тебе добра, – с сомнением сказала я, пытаясь создать у него на голове хоть какое-то подобие симметрии.
– Не буду же я вечно прятаться за ее юбкой!..
– Ты не прячешься, это просто…
Но, по правде, я его понимала. Служба Волчьей Советницы не столько «забрала дело», как изначально заявила Летлима, сколько навязала Сыску свое всестороннее сотрудничество и повсеместный надзор. Если бы Арден был простым стажером Сыска, он бы бегал сейчас по Огицу в мыле, вынюхивая и раскапывая, или стоял в наблюдении, – нудятина, но хоть какое-то занятие. Но Летлима включила его в списки для работы на территории резиденции под надуманным предлогом, а потом из этой работы исключила, мотивировав «соображениями безопасности».
– А что говорит мастер Дюме?
Арден недовольно встряхнул головой:
– Что она перебесится. И когда это произойдет, нужно будет обсуждать с ней вопросы границ и моей работы.
– И произойдет это когда?..
– Да хрен ее знает!
На второй день после беседы со Ставой Летлима даже нашла время для совместного ужина, – правда, до неприличия позднего. Она была рассеянна, но довольно мила, несколько раз назвала меня «очаровательной девочкой» и никак не прокомментировала мой категорический отказ работать на Матильду. Мы обсудили с ней погоду, традиции фестиваля Долгой Ночи в разных регионах родных сердцу Кланов и слухи об истончании северного месторождения чароита.
Арден в разговоре не участвовал: сидел букой и ковырял вилкой в салате.
– Все-таки очень интересно, как мастер Ламба описал механизм действия артефакта, – сказала я, когда Летлима скрестила приборы на тарелке. Никакой прислуги, кроме бытовых служб, в резиденции не было, и никто не мог бы сменить для нее блюда; это была, видимо, просто въевшаяся привычка.
– Полагаю, ближе к весне в «Артефакторике сегодня» выйдет аккуратная статья о не-гиньярьевских дугах. Конечно, после качественного рецензирования.
Видимо, это нужно было понимать, как «после вычеркивания всего, что мы сочтем нужным засекретить» или даже «после вычеркивания всего осмысленного». Меня тоже заставили подписать некоторое количество бумаг.
– Но я хотела бы уже сейчас…
– Насколько мне известно, Комиссия настоятельно попросила тебя передать свой образец на ответственное хранение – Летлима промокнула губы салфеткой.
– Мама!..
– Добрый вечер, дорогой. Рада, что ты все-таки со мной разговариваешь.
– Они не могут заставить Кессу…
– Я же так и сказала: «настоятельно попросили».
В общем, ужин прошел отвратительно, но был, к счастью, непродолжителен.
Я пыталась разузнать что-то напрямую у мастера Ламбы, но он потерял ко мне всяческий интерес и даже не предлагал больше чай. Сова уехала. Матильда выглядела нездорово оживленной, а мастер Дюме начал вдруг пользоваться одеколоном и сделал маникюр.
На четвертый день безделья я вспылила, вооружилась книгами и решила, что не встану, пока не разберусь.
Когда я делала артефакт, я была… не совсем в себе. Было ужасно холодно; страх взлетел экспоненциальной функцией, застрял в горле колючим болезненным комком, а потом пересек невидимую границу, за которой я вовсе перестала понимать, что мне страшно; мысли метались глупыми, суетливыми рыбами, заблудившимися в водах родного водоема.
Мне было море тогда по колено, и вместе с тем я могла бы утонуть в столовой ложке расплавленного в тигеле снега.
Я не думала тогда о невозможном. Я не думала о магии, о запретном, о принципах и аксиомах, – мне просто было очень нужно, чтобы это работало.
Может быть, я даже молилась, не помню. Имя Полуночи казалось мне тогда ругательным, и я не знала точных слов, которыми обращаются к Тьме или Луне; и все равно в той моей работе было куда больше шаманства, чем инженерии.
Наверное, поэтому все и получилось. Потому что дуракам везет; потому что, если бы я остановилась хоть на секунду, если бы я осмелилась думать, – я бы ни за что не решилась. Но тогда я криво накромсала в тигель олово, с какой-то мрачной решимостью высыпала формовочный песок в углубление на снегу и выбирала из коробки целые закрепки негнущимися от мороза пальцами.
Но с тех пор-то я поумнела! И сделала не один десяток новых версий: заменила олово на медь, выровняла камни, поправила углы и переписала слова. В конце концов, я носила его шесть лет, и все шесть лет эти дуги были у меня перед глазами; а еще – кому лучше меня знать, каково это, когда он действует?
Может быть, Ламба профессионал и ворон, но что-то же я могу понять и сама. В конце концов, это же наука! А то началось, тоже мне: «пришла Бездна», «тянуло вниз»…
Я раскрыла методичку, – а потом захлопнула ее, дошла до Арденовой комнаты и постучала.
– М-м? – он казался взъерошенным, был в одних штанах, а часть знаков на теле сияли.
– Арден, – решительно сказала я, – расскажи мне про твое место.
– Мое место?..
– Да.
– Ну ладно, – он пожал плечами, как будто я не задала только что один из самых неприличных вопросов среди двоедушников. – Заходи, сейчас я только закончу…
Я закрыла за собой дверь и устроилась на ковре, наблюдая, как Арден сосредоточенно доплетает сложную и бессмысленную на вид сеть чар. Знаки на коже легко отзывались на прикосновение, а иногда, кажется, даже на взгляд; пальцы быстро-быстро перебирали воздух – казалось, он не чаровал даже, а играл на невидимом орга