– Шесть лет назад, – продолжала лиса, – сестра погибшей, Кесса Данала из Амрау, бежала от пары и из родного города. Чтобы скрыться от преследования, она случайно воспользовалась запретной магией и создала артефакт, запирающий зверя в лиминале. Ее след был на этом утерян. Вы оба обращались за документами к Барту Вне Рода, ты не видела его там?
– Н-нет, – с некоторым сомнением сказала я. – Я не уверена, что я бы его узнала, но, думаю, нет.
– Он бы узнал тебя, – покачала головой молчавшая до того Матильда. – Ты все-таки очень похожа на Ару.
Я сглотнула и повторила с нажимом:
– Думаю, мы не встречались.
– Хорошо. – Лиса кивнула. – В таком случае следующее, что мы знаем: три года назад Фетира Ска с берегов Хладного озера поймала зверя, встретила пару и ужасно его испугалась. Она пыталась обратиться в полицию и бежать, а для того попросила помощи в артефакторной лавке, где Кесса передала ей артефакт. Скрыться ей не удалось, Фетира была убита, а артефакт исчез. Предположительно, убийцей был Вердал Кебра, к тому моменту он уже восемь раз участвовал в Охотах под разными именами.
– Каждый год? – уточнила Летлима.
– Верно, – кивнула лиса. – Один из служителей храма даже узнал его на фотографии: он запомнил его, потому что юноша показался ему слишком взрослым для Охоты. После убийства Фетиры его поддельные имена больше не встречались в документах по Охоте, и храмовники не вспоминали такого.
– Но он же взял откуда-то мышь! – возмутился Арден. – То, что я его не видел, еще может быть крутым маскировочным заклинанием, но мышь?!
Движение остроносой туфли вдруг остановилось, а Советница глухо щелкнула пальцами.
– Кесса, – Летлима резко обернулась ко мне, и вслед за ней, как верные подсолнухи за летним солнцем, развернулись все собравшиеся, – я думаю, тебе подойдет в этом году корона Принцессы Полуночи.
LXXII
Я глупо моргнула и нахмурилась, а в ушах, словно сквозь вату, звенели обрывки чужих реплик.
– Принцессы?..
– Госпожа, в вашем распоряжении полный состав ла…
– Привлекать гражданского?
– Мама!..
– В храме могут быть против.
Я молчала.
Принцесса Полуночи? При чем здесь Принцесса Полуночи и при чем здесь я?
Это Ара была прекрасна, как Принцесса Полуночи, и всякий в Амрау знал, что, когда зенит дойдет до Подножья, Ара поедет к храму, обернется в газовый платок и встанет в очередь соискательниц; и не найдется девушки, которая будет краше и лучше нее, и в ее белых волосах будет гореть огнями Волчья Корона.
Я мечтала вырасти похожей на Ару.
– Мы не станем рисковать, – деловито сказала Летлима, и носок ее туфли вновь закачался. – Мастер Ламба, верно ли я понимаю, что маскировочные свойства артефакта связаны с лиминалом?
– Все так, Советница.
– Возможно ли такое, что Кесса меньше им подвержена, потому что тоже имеет своеобразные с ним отношения?
Мастер Ламба пожевал губу, а потом тряхнул головой, звякнув россыпью закрепленных над пенсне сменных линз:
– Это одна из гипотез, Советница.
Летлима кивнула.
– Мы не станем рисковать, – повторила она. – Мне не нужно, чтобы по моей стране еще год бегал неуловимый сумасшедший, который топит своих пар и имеет связи в преступном мире. Я хочу видеть его в застенках и на закрытом судебном процессе, а если юристы смогут протащить это мимо международного моратория, то и в расстрельном списке. Здесь все?
– Мне все ясно, Советница, – склонила голову лиса в мундире с нашивками.
Летлима сверилась с часами, цокнула ногтем по рации, и это стало почему-то сигналом: мастер Ламба, бормоча себе под нос что-то восторженное, свернул чертежи в рулон, заскрипели стулья, а Дола выключила пыхтящую под кастрюлей с кофе плиту.
Если лисе и было все ясно, мне ясно ничего не было.
Увы, все как-то вдруг заторопились; Арден, сверкнув глазами, умчался вслед за лисой куда-то к лестнице и вниз, артефакторы собрались вокруг разобранного образца, а в дверях грохнула ведром раздраженная техничка.
– Ты настоящая ласка, милая, – похвалила Матильда.
Подмигнула мне и вышла раньше, чем я успела у нее хоть что-то спросить.
До самого обеда я сидела в опустевшей лаборатории, помогая мастеру Ламбе маркировать чертежи. Он разглядывал тонкие листы полупрозрачной кальки, подавал мне и диктовал номера слоев, а я аккуратно проставляла их красными чернилами в каждом углу.
– Я не хотела, чтобы артефакт убивал, – тихо сказала я, прищепками привешивая очередной лист на веревке сохнуть. – Я даже не думала, что это возможно.
– О, такое случается регулярно, – добродушно сказал мастер, легким движением набрасывая на глаза зеленые линзы и рассматривая через них что-то вроде исчерченного векторами бублика. – Это слой номер двадцать восемь, отвесь его в сторону, пожалуйста. В этом потрясающая красота нашей науки. Когда я с вершины своего опыта говорю, что нечто возможно, я, конечно же, прав. А когда говорю, что невозможно, – вероятнее всего, ошибаюсь. За иллюзией системы, логикой, взаимосвязями и противовесами на каждую силу стоит Бездна, и через ювелирный микроскоп мы смотрим в ее глаза.
– А вы поэт, – неловко пошутила я, борясь с листом, который все время пытался свернуться.
– Ты можешь гордиться, что эта идея выбрала твои руки.
Я пожала плечами.
Я любила артефакторику за логику, за системность и за то, что ее можно взять и выучить, – и вот они, штуки, их можно потрогать, и они работают по понятным законам. Я выбрала артефакторику, потому что она – в отличие от чар – не требовала таланта.
– Почему же тогда он не работает?
– О, но ведь он работает! Мы показали это в убедительнейшем эксперименте.
– Почему он работает не для всех? – упрямо спросила я.
Мастер Ламба лукаво глянул на меня поверх линз: его пенсне сползло на кончик носа и опасно покачивалось. У него было отчего-то хорошее настроение.
– Ну, это, право слово, совсем легко.
Я нахмурилась.
Если бы я не разбила тогда капсулу с ртутью, Става перестала бы быть лаской. Ее зверь не перенес бы насильного утаскивания в лиминал, вырывания из своего места; и сама Става, вполне возможно, погибла тоже – не каждому везет на достаточно железное сердце, чтобы суметь остаться живым однодушником.
Моя ласка тоже не была в восторге, – но для нее такая жизнь давно стала по-своему привычной. Я не помнила, чтобы хоть один раз мне стало от артефакта больно. И Фетира, когда я напоила ее кровью знаки изначального языка, только тряслась от холода и благодарила нервно.
Это было зимой, на третий или четвертый день после Долгой Ночи. И она была совсем юной, эта Фетира.
– Охота, – медленно сказала я, слишком сильно сжав в руке ручку. – Он не опасен, если надеть его сразу после Охоты.
– Ну конечно, – легко согласился мастер Ламба. – Восхитительно, не правда ли? Мы привыкли считать переходный период у подростков рядовой неприятностью, но в ней есть своя сила. Связь еще не устойчива, свое место не обрело очертаний, а зверь податлив и легок. Все это дает нужную артефакту пластичность. Это слой номер девять, не забудь поставить точку.
Я машинально проставила «IX» и только потом, опомнившись, написала в остальных углах «9».
– Это все так странно, – тихо проговорила я, – что именно он, именно Фетира, именно в той лавке, именно тогда… ведь не бывает же таких совпадений!
– Совпадений не бывает, – легко согласился Ламба, – как не бывает свободы выбора. Бывают только дороги. Как может не знать этого будущая Принцесса Полуночи?
До Долгой Ночи оставалось два дня, и резиденция бурлила так, что странно, если из-под крыши башни не вырывался видный из самого Огица пар. В столовой напряженные двоедушники мрачно двигали челюстями, а колдуны за отдельным столом гомоня разливали по пивным кружкам странное красноватое зелье. Даже единственная на всю Волчью Службу лунная, Манра-которая-проснулась-в-новоночие, выглядела сегодня взволнованной.
Она сидела на столе, завернутая в розоватые шелка, а тоненькие пальчики перебирали струны золоченой цитры. Мелодия лилась тихая, волшебная, а Манра пела что-то о судьбе и о путешествии света через одиннадцать линз.
– Ты можешь отказаться, – настойчиво говорил Арден, зажав в руке вилку и сидя так перед остывающим супом. – Тебя не могут заставить…
– Я пока не поняла даже, чего от меня, собственно, хотят.
Арден зачерпнул вилкой суп, положил ее в рот, удивился и попробовал еще раз.
– Лисы считают, что Вердала будет затруднительно найти просто так, – мрачно начал он, наконец осознав проблему и сменив прибор на ложку. – Но полагают, что в Долгую Ночь он попробует вновь участвовать в Охоте.
– Опять? Зачем? Он же понимает, что его ищут!
– Вероятно, он считает себя достаточно неуловимым. Прямо скажем, – Арден снова нахмурился и посмотрел недовольно куда-то за мое плечо, – небезосновательно.
Я обернулась. Чуть в стороне стояла улыбаясь Матильда – идеальная и одухотворенная; она притащила от другого стола стул и, не спросив разрешения, села к нам третьей.
– Вообще-то, мальчик, я могла бы рассказать ей все самостоятельно, – укорила она.
– Вы не очень-то торопились, – возразила я, украдкой пнув зарозовевшего Ардена под столом.
Матильда улыбнулась хищной улыбкой.
– Ты настоящая ласка, Кесса. Ласка живет в тебе, и наша клятва продолжается в твоей крови. Ты ведь помнишь нашу клятву? Великую клятву убить Крысиного Короля?
Я нахмурилась.
– Но при чем здесь…
Я не договорила. Потому что я вспомнила и я поняла.
Зачем бы могло понадобиться участвовать в Охоте одиннадцать раз? Зачем отказываться от зверей, зачем убивать свою пару, зачем из года в год ездить в города зенита под разными именами? Чем так уж плох тур – отличный, могучий зверь, – что можно убедить свою пару броситься с моста, лишь бы остаться однодушником?