— Ну, Валька, ну ты же знаешь мою историю! Я жертва обстоятельств, — кипятился Воскресенский.
— Знаю-знаю. Это история герметичного расслаивания.
— Совести у тебя нет! Лидка тогда меня на беременность поймала. А я вообще не уверен, что это мой ребёнок. Ты видел эту дылду? Это же гренадёр, а не девочка. А Лидка плюгавая, и я тоже не гигант. Я скорее поверю, что это Илюхина дочка.
— Придумаешь тоже.
— Понятно, что не Илюхина. Я для примера привёл, чтобы ты масштаб оценил. Я её с тренировки встречал накануне дня рождения. Валька, она на голову меня выше! А потом, Лидка — стерва и мерзавка. Она же меня и бросила. Если бы не Ленка, я бы тогда точно руки на себя наложил.
— Ты руки на Лену наложил, да так, что она тебе двойню родила.
— Ленка — это святое, — Воскресенский заулыбался. — Это была любовь без всякого брака. Если бы в очередь на квартиру не вставали, мы бы и не женились. Возможно, что так бы сейчас и жили. Ребята у меня славные. И вообще, у нас прекрасные отношения с ней. И всегда были прекрасные отношения.
— Даже тогда, когда она приехала из отпуска с больными дизентерией Андреичами, а ты в это время…
— Каюсь. Свинья. Но я же и говорю, что брак противен человеческой природе. Природа захотела любви, радости, ласки. Что в этом такого удивительного? Мне, знаешь, и по сей день как-то неловко из-за банальности ситуации. Ленка же меня прекрасно понимала. Я, например, слова ей не сказал, что она в отпуск поехала не с мужем и детьми, а с детьми и мужем подруги. Тот, конечно, тоже с детьми, но это же мужчина. Допускаю, что у них там что-то такое на юге было. И что? И нормально. Это никак не мешало бы нашим отношениям. Вообще, Ленка просто предлог нашла, чтобы меня унизить. А не было бы брака, так и не было бы никакого адюльтера.
— Идеалист ты. Или дурак.
— Лучше идеалист. Так не обидно.
— Андрей, Лена твоя — святая, — Ольга выключила газ под голубцами, сняла передник и присела с сигаретой у холодильника. Она звонит мне иногда, и ни разу про тебя плохого слова не сказала. И Дурнова тоже.
— Дурнова — это ошибка. Это настоящая ошибка. Имею право.
— Ошибка, что ты на ней женился или что ты с ней развёлся? — встрепенулся Валентин.
— И то и другое. Нельзя жениться на женщине, от одного вида которой у мужиков начинаются эректильные позывы. Её хотел весь университет. Оль, ты сама же всё видела. Каждый раз кто-то новый провожал, пока я на работе.
— Зачем женился тогда, если знал, что так оно и будет?
— Говорю, что по ошибке.
— Как можно жениться по ошибке? — Ольга удивлённо смотрела на Воскресенского.
— Элементарно! Нас с ней по ошибке поселили в один номер, когда мы в Ялту на конференцию ездили.
— И по приезду вы сразу подали заявление, — рассмеялся Валентин.
— Говорю — по ошибке. Роковая случайность.
Когда переносили вещи из джипа Воскресенского, тот успел поведать Валентину, что у жены нынче бурный производственный роман с финансовым директором. Все знают и смотрят на Воскресенского участливо. А тот делает вид, что ему эта ситуация глубоко параллельна.
— Представляешь, они уже два раза в Питер ездили якобы на подписание. Я понимаю, что этот едет по делу, но Лариска там зачем? Возвращается довольная, сука, активная. Третьего дня говорю: «Я хочу понять, что между нами происходит», а она мне: «Между нами ничего не происходит. Происходит всё в другом месте. Так что можешь собираться и уматывать».
— А ты что? — Валентин стоял в лифте, держа в руках пылесос.
— А что я? Собрал манатки, отвёз к тётке на квартиру.
— Больше жениться не будешь?
— Больше точно не буду. Хватит. Ещё и работаем вместе. Уйду, нафиг, в другое агентство. Спецы моего уровня на дороге не валяются. У меня одних топовых клиентов два десятка.
Валентин подумал, что при всей своей дурости Воскресенский безобиднейший тип. Простак, сильнее которого оказывается любая женщина. Пытается создать имидж покорителя женских сердец, а сам волокита. Друзей за всеми своими романами растерял. Вот, к ним с Ольгой прибился. Они же плотно только последние годы начали общаться. Оказалось, что Воскресенский даже талантлив. Однажды принёс целый диск с роликами, снятыми по своим сценариям. Почти все Валентин раньше видел в телевизоре, но не знал, что это работы Андрея.
— Монстр, — сказал Валентин, когда диск закончился
— А то! — гордо хохотнул Воскресенский. — Есть что предъявить человечеству. Вообще, хочу кино сделать. Деньги только найду и обязательно сниму. У меня даже синопсис есть.
— Что у тебя есть?
— Всё у меня есть, только денег на кино нет. У тебя как там со знакомыми олигархами?
— Кроме тебя никого, — засмеялся Валентин.
— Жаль, — совершенно серьёзно опечалился Воскресенский, — И у меня нет. Не с теми мы дружим. Не с теми и не по тому поводу.
— Как можно дружить по поводу? — удивился Валентин. — По поводу — это уже не дружба, а пользование.
— Брось ты. Все друг другом пользуются. Чем больше пользы, тем крепче дружба.
— Хорошо, а у нас как с тобой?
— У нас с тобой тоже польза. Я с тобой дружу, потому что вы с Ольгой мне не даёте сойти с ума и слушаете мое нытьё. Кстати, я ценю, не думай. Ты со мной дружишь, потому что тебе со мной интересно. Я прекрасный собеседник и душа компании.
— Мне кажется, что это не повод.
— Это повод, но это не тот повод, по которому сейчас принято дружить. Например, повод — это когда есть общий интерес по поводу огромных денег или в одном клубе по утрам в теннис игра, или общий бизнес, связи, возможности. Мы с тобой дружим, потому что у нас равные возможности, хотя у меня есть машина, а у тебя нет машины. Но ты, чисто теоретически, можешь купить. А я теоретически, если сильно напрягусь, могу заработать на квартиру в области. Если бы я мог заработать на самолёт, то я бы с тобой не дружил. И не потому, что мне с тобой было бы как-то особо противно дружить, а потому что я больше времени уделял бы людям, которые тоже могут купить самолёт, или тем, у которых самолёт уже есть, а они собираются купить пароход или остров небольшой. Мы бы играли с ними в гольф, а потом на бирже. А на разговоры про жизнь у меня бы времени не оставалось. Ты бы мне звонил, а я был бы занят. Ходил бы на всякие приёмы, тусовался в модных местах на халяву. Ты знаешь, что чем больше денег, тем меньше ты их тратишь? Богатых людей кормят бесплатно, так же бесплатно их и развлекают. Нужно только одеваться прилично.
— Мечтаешь стать своим среди олигархов? — удивился Валентин.
— Поздно уже. Раньше надо было становиться. Теперь поздно. Теперь надо успевать урвать своё у тех, кому сейчас двадцать — двадцать пять. У этих, конечно, опыта никакого, но зато ни стыда, ни рефлексий. Поэтому и говорю, что снимать кино надо. Если повезёт, автоматом в бомонде окажешься, а олигархи сами твоей дружбы искать будут, чтобы тёлок своих в кино снять. И тут замкнутый круг. Денег нет — кино не снимешь, кино не снимешь — денег не получишь.
— И что ты им кроме опыта можешь противопоставить?
— Меня любят женщины.
— А их не любят?
— Нет. Ты не понимаешь. Меня женщины любят сразу, как только видят. Я внушаю им одновременно материнские и сексуальные чувства. Это такой природный дар. Во мне есть что-то, о чем они всегда мечтают. Потому если решение у заказчика принимает женщина, то это мой заказчик. Стопроцентная гарантия результата.
— Значит, твоя аудитория — жёны богатых людей. Тут тебе и деньги на кино.
— Думал я над этим, — Воскресенский печально посмотрел в глаза Валентину, — опасно. Убить могут. А у меня дети.
7. Татьяна
Поезд опаздывал. Проспал на каком-то полустанке больше положенного, теперь останавливался каждые тридцать минут, пропускал составы, идущие по расписанию. Уже в Москве, на подъезде к вокзалу замер на час. Вздыхал и вздрагивал, потеряв интерес к дороге. Татьяна через запотевшее окно разглядывала мокрую от дождя крышу пакгауза, освещённую жёлтым светом одинокого фонаря. Попутчики обречённо играли в подкидного дурака. Где-то на вокзале ждал Борис. Татьяна представила себе, как он ходит по перрону и нервно хлопает по бедру свернутой в трубку газетой. Он, наверное, в плаще, какие сейчас модны: светлом с поясом. И в шляпе. Она помнила его фотографию в шляпе с широкими полями на ступенях Университета. Хорошая фотография. Вот сейчас он подходит к окну справочной: «Девушка, не подскажете, мурманский надолго опаздывает?» А ему в ответ: «Мужчина, следите за табло. Там всё написано». И он смотрит на табло, вышагивает по залу, то и дело посматривая на часы, словно время на наручных часах идёт быстрее.
Прислал телеграмму: «приезжай москву четырнадцатого». Она ждала эту телеграмму. Прислал за три недели, чтобы Татьяна успела оформить отпуск. На следующий день в магазине подошёл Чеберяк и предложил вяленой рыбы
— Татьян, рыбу у меня брать будешь? Лучший гостинец из наших мест.
— К чему мне рыба? Видеть уже её не могу, — пыталась она слукавить.
— Ты же в Москву собралась. Привези своему профессору.
— Откуда взял про Москву?
— Ну, мать, как не на Острове живёшь. Будешь брать или нет?
Накануне отъезда Чеберяк приехал на газике в Ребалду. Зашёл к Татьяне, положил на кухонный стол несколько рыбин, завёрнутых в крафтовую бумагу. Выпил чай с пирогом и, краснея, вынул из кармана пиджака вручную точённый можжевеловый мундштук с двумя каменными и одним медным кольцом.
— Сувенир для Бориса. Скажи, мол, тёзка передал. Он обрадуется.
— Борис Иванович, вы меня смущаете.
— Не смущайся. Всё нормально. От людей хорошее не стоит скрывать. Людям хорошего всегда не хватает. А скрывай не скрывай, всё равно языками треплют. Пусть уж лучше завидуют. Здесь зависть белая — северная. К тебе на Острове особое отношение. Мужиков ни у кого не уводила, добром на зло отвечала. Ребёнка одна тянешь. Сама сирота. Кто о тебе нехорошо скажет?
— Спасибо, Борис Иванович, — Татьяна почувствовала навертывающуюся слезу и спешно отвернулась, изобразив внезапный интерес к плите. — Я сглазить боюсь.