ого не было. Громкий смех Бориса уверенно и смело отражался от домов и возвращался скорым эхом. Наконец Борис умолк, обнял Татьяну за талию и пошёл рядом молча, укоротив, укротив шаг так, чтобы Татьяна могла идти с ним в ногу.
Они миновали Площадь у Никитских ворот, перешли улицу Герцена и на некоторое время остановились в начале бульвара у освещённого фонарём стенда, разглядывая помещённые за стёклом фотографии из «Огонька».
— Смотри, Остров! — удивилась Татьяна, разглядев на одной из фотографий знакомый силуэт Соловецкого кремля.
— Это он тебе таким образом привет шлёт, — обрадовался Борис.
— Это он говорит, чтобы не задерживалась, — возразила с улыбкой Татьяна.
— А ты задержись. Задержись здесь, задержись здесь навсегда.
— Смешной, — Татьяна провела ладонью по щеке Бориса, — ты и сам знаешь, что это невозможно.
— Девочка моя, рискую показаться банальным, но поведаю тебе известную мне научную истину: ничего невозможного не бывает. Всё когда-то происходит, если ты этого хочешь. Может быть, не сразу, может быть, не в тот самый миг, когда мы об этом просим, но происходит. Поверь учёному-историку, старому и мудрому человеку.
— Мудрому, но вовсе и не старому, — улыбнулась Татьяна.
— Старому-старому, — Борис показал на свою поседевшую бороду. — Веришь, но сейчас действительно ощущаю себя мальчишкой тридцатилетним. Я совершил межгалактическое путешествие к прекрасной и далёкой звезде. Совершил его на сверхсветовой скорости. И, согласно Эйнштейну, мой сын теперь значительно старше меня. А согласно ещё какой-нибудь теории, уж точно умнее. По крайней мере, в житейском смысле этого слова. А всё ты. И я рад, что так. Всё у нас с тобой ещё будет, Танюша, — целая жизнь.
Татьяна видела, что Борис сам верит в сказанное. Ей показалось, что вовсе не внезапно принял он для себя какое-то очень важное решение. И это решение касалось и её тоже. Не стала спрашивать. Не решилась разглядеть в открытых и счастливых глазах Бориса ответ на вопрос, который она боялась себе и ему задать. Не посчитала себя вправе. Она лишь обняла его, прижалась и уткнулась лбом в колючий подбородок любимого человека.
8. Валентин
В тот вечер группа подобралась особенно тяжёлая. Девушки казались занятыми собой и на слова Валентина практически не реагировали. Некоторые из тех, кто уже бывал раньше, сразу устремились вперёд по залам к первому фуршетному столу. Оставшиеся вяло бродили от картины к картине, потягивая сухое вино. Валентин не чувствовал обычного вдохновения лектора и отбывал программу экскурсии, надеясь, что вопросы задавать не станут. Днём он переволновался на факультете, оказавшись втянутым в одну из обычных теперь интриг. Переходя от картины к картине, он мечтал скорее закончить, взять такси и поехать домой отсыпаться. Как на грех, в некоторых залах шла смена экспозиции, и Валентину пришлось вести группу не по обычному маршруту, а плутать переходами Третьяковки. На такие переходы у него в запасе существовало несколько коротких исторических анекдотов, которые обычно имели успех. Но в этот раз и анекдоты не шли. Когда на подступах к «девятке» заиграл струнный квартет, а халдеи в накрахмаленных манишках начали разливать шампанское в широкие бокалы на высоких ножках, он с облегчением вывел группу на коду. Попрощался под вялые аплодисменты и поспешил уйти, оставив жующих девиц на откуп сотрудникам агентства. Работа эта, спустя полгода, навевала на него скуку и апатию. Поначалу всё казалось новым и занятным, но уже через пару месяцев он перестал получать удовольствие от сравнения нарядов девиц и галстуков условно молодых людей из аппаратов президента, думы и прочих мест для граждан с нелегкой судьбой. Эйфория от собственного присутствия в залах музеев после закрытия улеглась ещё раньше. Третьяковка угнетала и давила, ГМИИ раздражал эхом, исторический музей душил пылью и приторным запахом мастики. Однако стабильность дохода и возможность позволить себе то, на что раньше не хватало времени, держала Валентина в команде. Эскин замышлял какие-то сложные экспедиционные туры за границей Золотого кольца, рассчитывая на Валентина и его профессиональный интерес.
— Вижу, что это музейное барахло не для тебя — киснешь. Ничего-ничего. Мы тут готовим к лету синтетический продукт с элементами приключения на тему русской истории, — говорил дядя Сеня, передавая Валентину очередной конверт с деньгами. Думаю, что тебе понравится. Как только утрясём формальности, подключишься. За разработку отдельная оплата. Здесь уже труд интеллектуальный, практически по специальности. Скучно не будет.
Валентин переоделся в кабинете, отведенном для ведущих ночных мероприятий. Вошёл Сева — начальник охраны агентства, вернувшийся из Исторического. Он по очереди объезжал все четыре группы, движущиеся по четырём музеям, личным присутствием не давая охране расслабиться. Группы проходили маршрут где-то к трём часам ночи, чтобы встретиться в атриуме на Никольской и спешно сгореть до утра в алкогольно-культурологическом экстазе.
— Валя, там тебя Марина внизу дожидается. Попросила сюда привезти, домой ехать отказалась. И звонить не позволила. Я, конечно, Эдуардыча набрал, но мобила выключена. Отвезёшь её домой? Я такси вызову. А то меня Эскин прибьёт.
Валентин не сразу понял, какая Марина. Почему-то ему представилась Марина Артуровна — женщина весомых достоинств, работающая в агентстве у Эскина главным бухгалтером. Дожидающаяся его в два часа ночи Марина Артуровна не предвещала ничего хорошего. Она имела на Валентина виды. Это казалось забавным, но иной раз утомляло. В конторе постоянно сплетничали о Марине Артуровне и её атаках на мужчин.
Валентин спустился на первый этаж и прошёл узким коридорчиком к служебному входу. Однако у турникета он увидел не бухгалтершу, а Маринку, которая балансировала на длинных шпильках, кокетничала, крутила сумочку и щебетала под одобрительный хохот местных увошников. Светлый плащ накинут поверх вечернего платья. Рыжие волосы собраны под аккуратный обруч с двумя симметричными спиралями прядей. Газовый платок вокруг шеи. Пронзительный аромат духов, заполнивший узкий тамбур.
— Вот и мой герой! — Маринка, бросилась и обняла Валентина за шею. — Я говорила, что меня ждёт герой и рыцарь. Нет, это я жду рыцаря, и он спускается ко мне в сиянии своих лат под звуки труб. Мальчики, оставляю вас наедине с искусством разгадывать кроссворды. Не рехнитесь между клетками. Помните, что крах и полный провал, шесть букв, вторая «и», — это вовсе не то, что первым приходит в голову. Валечка, веди же меня!
Охранники качали головами и то ли с сочувствием, то ли с завистью смотрели, как Валентин, приобняв девушку за талию, аккуратно ведёт её к выходу. А в это самое время девушка норовит подвернуть ногу, сломать каблук, обхватить Валентина за шею, подпрыгнуть, достав до датчика пожарной сигнализации сумочкой, удариться о вращающуюся дверь, зацепиться плащом за дверную ручку, чуть не упасть на колени перед самым входом, побежать куда-то по переулку, раскинув руки падающему дождём чёрному московскому небу.
Маринка была пьяна. Её хмель аукал в глазах, искрился на кончиках выбившихся из причёски рыжих волос. Бесенята, уже не хоронясь, ласточками качались на её ресницах, перекидывали друг дружке комочки туши.
— Зонтик! У тебя есть зонтик? У моего рыцаря и героя есть ли зонтик?
Обхватила локоть Валентина двумя руками, прижалась. Примолкла. Шла, ловя ритм шагов. То и дело касалась кончиками пальцев его кисти. Считала шаги шепотом. Напевала про себя что-то нездешнее. Одним дыханием. Так, что мелодия лишь угадывалась в ритме вдохов и выдохов. В переулке пахло сыростью и матчем между «Спартаком» и «Локомотивом». Они вышли на набережную и направились к мосту. Валентин сквозь рукав пиджака ощутил, что Маринку потряхивает. Он остановился, вручил ей зонтик, застегнул на ней плащ, замотав газовый шарфик вокруг шеи, поднял воротник.
— Дурочка.
— Дурочка, — согласилась Маринка и шмыгнула носом.
— Надо такси поймать. Замерзнешь.
— Не надо. Меня вытошнит.
— Может быть, тебе сразу вытошнить?
— Может быть, но как?
— Два пальца в рот, и всё искусство.
— Не могу так.
— Помочь?
— Валечка, мне очень плохо. Мне очень и очень плохо. Меня тошнит, и я тебя люблю.
Валентин отвёл Маринку к парапету, нагнул вниз, вынул из кармана чистый носовой платок.
— Открывай рот.
— Мне стыдно.
— Открывай, говорю. Сейчас легче станет.
Маринку тошнило красным вином и фруктами. Она содрогалась в конвульсиях, всхлипывая после каждого спазма.
— Ну, тихо-тихо. Уже легче. Дыши, Мариночка, дыши, девочка.
Валентин вытер Маринке лицо, высморкал нос и выкинул платок в Москва-реку. Маринка выпрямилась, достала из сумочки салфетку, вытерла рот. Отвернулась, щёлкнула пудрой с зеркальцем.
— Ну вот. Опозорилась. А я мечтала с тобой целоваться сегодня. Куда уж теперь целоваться.
Остановился частник на «форде». Предложил подвезти. Забрались на заднее сидение. Девушка сразу уронила голову Валентину на грудь. Он обнял её за плечи. Зажал в ладони холодные влажные пальцы. Маринку била крупная злая дрожь. Пока они ехали через перекрёстки с мигающими светофорами, разворачивались на перекрытой Варварке, поднимались к Китай-городу, Маринка сопела Валентину в лацкан пиджака, пряча лицо от мелькающего электричества улиц. На углу Новой Басманной остановились на светофоре. Маринка забеспокоилась, задышала тяжело, дёрнулась, открыла дверь и выскочила на проезжую часть, где сразу согнулась в очередном спазме.
— Ты следи за ней, — сказал водитель, принимая спешно вынутые Валентином четыре сотни, — Ей сейчас горячего чаю нужно выпить, а завтра с самого утра — супа.
— Спасибо, разберемся. Удачи, — Валентин захлопнул дверь и подошёл к Маринке, к тому времени уже выбравшейся на газон и обнимающей за ствол дерево.
— Дойдёшь?
— Дойду. Только ты меня не бросай.
Валентин вспомнил, как впервые напился сам. Это случилось ещё на Острове после девятого класса, когда летом устроился подработать на реставрации в монастыре. Сухого закона на Острове никогда не было, а с приездом студентов и сезонных рабочих тем более. Даже в тяжелые годы борьбы с пьянством алкоголь находился всегда. В этот раз кто-то из старшекурсников отправился утром на карбасе в Кемь. Вернулись с целым рюкзаком креплёного вина «Таврида». Пузатые бутылки тёмно-зеленого стекла с высокими горлышками стояли неровной шеренгой в тени дизельной, напоминая провинившихся прапорщиков. Девочки принесли чашки с отбитыми ручками, порезали батоны и колбасный хлеб. Командир с комиссаром сходили в магазин за «славянской трапезой» и консервированными голубцами. Валентин сел за стол наравне со всеми, принятый в стаю ещё ранее, уважаемый за трудолюбие и достойное поведение. Сладкий терпкий напиток со вкусом изюма, когда словно детство выдыхаешь вместе с воздухом после протяжного глотка с прикрытыми глазами. Звон крылатой мелочи в пронизанной вечерним солнцем траве. Дымная полоска вдоль дороги. Звук далёкого железа на пристани. С каждым новым стаканом, когда произносимые студентами тосты оказывались всё более вит