Как невовремя, не к месту появилась Маринка с её взрослением, гиперсексуальностью, с её страстью, с истеричной влюблённостью, грозившей проблемами. Маринка с её играми, звонками, письмами. Маринка с её худыми тонкими лопатками, которые он так полюбил целовать. Маринка с влажной прядкой рыжих волос, прилипшей ко лбу, и капельками пота на верхней губе, когда она лежала голая на простыне после того, как всё случалось. Лежала, вытянувшись, выгнувшись долгой запятой, обещающей сладкие причастия к своим тайнам. И Валентин, даже если бы и захотел, не смог бы найти в себе силы отказаться от рухнувшего на него искушения.
9. Я и Лёха
Зря мы вина купили. Надо было пивом ограничиться. А тут разморило. Ну, куда идти? Лежу в лодке, в такт мыслям волны, в так волнам тошнота. Свитер свернул, под голову сунул. Солнце жарит, — нос точно обгорит. Лёха брюки закатал, по воде бродит, высматривает что-то. Не то камушек красивый, не то стеклышко. Молчаливый. На него такая задумчивость редко нападает. Его, как правило, не угомонить, ему не спротивиться. Это что с ветром в тополе спорить. Всё равно пока дует, листва шумит. А тут молчаливый.
Ему в армии за болтовню вечно доставалось по-первости. Ещё в Иолотане, в учебке. Сержант взвод построит, орёт, глазами вертит, а Леха во второй шеренге обязательно ляпнет что-то.
— Паратаенко!
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть!
Ладонью мне по плечу. Я в сторону. Он два шага отбухал, развернулся. Замер по стойке смирно. Сержант перед ним встал, на каблуках качнулся и в грудак ему со всей дури. А он уже готов к этому — мышцы напряг. Боксом на первом курсе занимался. Привычен. Сержант хоть и здоров, а пробить в солнечное сплетение не получается. Не сгибается Лёха. Он ему ещё, а Лёха стоит.
— Вернуться в строй!
— Есть!
Поворачивается. А тут и пендель сапогом со всей мочи. Но зла на сержанта не держали. Сука он, конечно, но не по злобе, а по должности. Когда в часть отправляли, зазвал нас с Лёхой в каптёрку, коньячный напиток «Стругураш» по кружкам разлил. Жуткое пойло, мы его «Кандагар» называли. С ног только так валил.
— Чтобы вы, суки-чижары, живыми вернулись! Жопу не подставлять, шакалам не верить. Давай, бухарики! Студентозы грёбаные.
Хороший парень. Потом с ним из части переписывались. Когда я в госпиталь попал, он даже приезжал. Уже по гражданке одет, в кроссовках белых. Модный такой. Блок кишеневского Marlboro мне привёз, вина домашнего. Молдаванин.
А шакалы — это, значит, офицеры. И хрен разберёшь, откуда слово такое взялось. Лейтёх, что с нами служили, словом таким и называть не хотелось. Нормальные ребята. Они в часть за полгода до нас попали. Старше, дай бог, года на три. Даже замполит и тот нормальный. Из Риги парень. Там же и политучилище закончил. На гитаре блюзы играл. Битлов наизусть знал. Нормальные пацаны. Не шакалы. А замполита потом убило. Это уже осенью, в ноябре, в том самом конвое. Как раз год отслужили. Вру. Приказ раньше был. Неделю со звёздами на жопе проходили. Ну и что? Нормально. Положено так. А это через пару месяцев случилось, уже совсем холода начались. Ноябрь. Палатки углём отапливали. Чижи, по неумелости, пыли угольной натащат, в печку засыпают. Взвесь в воздухе, чихаешь. Кулаками научишь, если с первого раза не поймут. Это нормально. С кулаком лучше запоминается.
И в двадцатых числах царандоевскую колонну сопровождать послали. Один БТР спереди, один сзади, и мимо всех застав по Салангу. Колонны опять грабить начали. И хрен знает, кто. И вроде не Ахмад Шаха братва — с тем командование договорилось. Какие-то другие грабят. Да разве их там разберёшь? От заставы до заставы совсем ничего, так нет же: успевают как-то. Похватают из кузовов, царандонов постреляют, машины пожгут и в зелёнку. Царандоевское командование попросило помочь. А нам до отправки в союз меньше месяца. Все уже знали, что Новый год дома встречать будем. Из Джабаль Усараджа и не вылезали. Так, по мелочам. Патрулирование да по кишлакам пройтись на всякий случай. И вдруг эти конвои. И что сделаешь? Молодых отправить? Так нет молодых, не присылали уже, только водилы на замену.
Мы с Лёхой в замыкающей машине. Нормально ехали. С хорошей скоростью, не останавливались. Мост у сорок второй заставы миновали, а тут уже всё родное. Лёха с остальными на броню вылез, а я внутри голос Америки по рации слушаю. Была у меня такая причуда. Мне отец из Амдермы приёмник прислал «Нева» и наушник — ещё в учебку. По ночам слушал. Пристрастился. Но там частоты узкие, не то что в танковой рации. А по голосу Америки как раз какая-то музыкальная передача, рок наш гоняют — Гребенщикова. Это же совсем нереально. Жопа мира, вокруг горы, а в наушниках Боб. Почти стерео. Я даже выстрелов сначала не различил, решил, что это барабанная партия такая.
Водила по тормозам. Он только из учебки, чиж из Москвы — студент историк, Илюха. Здоровый такой, доброволец. Мы его слоном звали. Незлобивый парень, но резкий. А его в учебке как учили? До автоматизма довели: попал под обстрел — меняй скорость и траекторию движения. Ну только какого чёрта так тормозить? Скулой о железку какую-то ударился. Наорал на него. А что орать? Как тут траекторию поменяешь? Вся дорога шириной метров пятнадцать. Слева скалы, внизу ущелье. Напротив, за ущельем, кишлак дувалов десять. Бьют оттуда. Открыл десантный люк сзади. Кубарем вниз свалился. Наши все уже за машину попрятались. А бьют из миномёта и из ДШК. И этих ДШК у них штуки четыре. Лупят так, что не высунуться. Значит, и патронов до хрена. Где они набрали столько? Точно, продал кто-то на ход ноги. Всё равно, мол, уматываем из страны. Рано продали. Ох, рано.
Взводного в первой машине, как оказалось, сразу убило. И замполит в той машине ехал. Его тоже. Там вообще только двое в живых осталось. Залегли под колёсами и палили куда-то в сторону кишлака длинными очередями. У всех от РПК магазины — учёные. Наш КПВТ две точки погасил. Хрен ли, — пулеметная пара! А нам не высунуться. Сидим в «лифчиках», гранаты в подствольники запихнули. А что гранаты? Там метров четыреста как минимум— не добить. Ну, постреляли навесом куда-то вниз, на случай, если там кто залёг. Всё едино, не лишним будет. И колонну нам всю не видать. Они уже за поворот скрылись. Только один КАМАЗ перед нами горит, что там дальше творится, никто не знает. Лёха кричит водиле, мол, давай, объезжай погорельца и вытягивайся к повороту, там встанешь, до остальных ДШК дотянемся. Илюха по газам. Мы за бронёй вдоль скал. Только из-за уступа высунулись, так сразу и долбануло. Хрен его знает, из чего. Видать, по киризе кто поднялся под самую дорогу и дал кумулятивным. Я к люку бросился, кричу, мол, вываливайтесь, черти, а поздно. Второй удар. И тут то ли граната, то ли это меня крышкой, но ударило так, что отлетел метра на три. И всё. Только ощутил, что горячо сзади и мокро. Смешно, но почему-то тогда решил, что это я сам от страха обгадился. Мне теперь думается, что я и сознание от стыда потерял. Хотя, говорят, что контузия была. А осколок потом вынули. В заднице застрял, в сантиметре от копчика.
С Лёхой уже до дембеля не увиделись. Меня из госпиталя домой комиссовали, в часть не вернулся. Поездом ехал. С соседями по купе пошёл в вагон-ресторан. Нажрался. Они меня на себе через половину состава тащили. Хорошие люди попались. Геологи.
Лёха матюгнулся. Ногу наколол, что ли? Так и есть. Выбрался из воды, сел на песок, пятку разглядывает. Машка подошла. Очки на кончике носа, руками ногу обхватила, соболезнует. Осколок вытащили. Пластырем палец заклеили. На меня смотрят. А я что? Я лежу. Предупреждал же, что не надо в меня это винище из пакета лить. У меня с вином вообще отношения сложные, а с пакетным тем более. Никогда не поймёшь, сколько выпил, а сколько внутри осталось. Лёха ботинки зашнуровал, дохромал до лодки, сел рядышком. Молчит. Мысли мои, что ли, почувствовал?
Есть мысли, по которым нас узнают друзья. Не слова, не поступки, даже не жесты, а именно мысли. Достаточно подумать в толпе о том, о чем пристало думать в этот миг близким между собой людям, и откуда-то с дальнего конца перрона к тебе стремится он. Или она. Какая, в сущности, разница, кто стремится? Важно, что к тебе. И обнимешься, друг другу в глаза нырнешь, как в целебный источник, растечёшься друг по другу словами и словосочетаниями. Как родился. Или как не умирал. Но не всегда так. Дни какие-то для того специальные. когда близкие близко. А иной раз думай, не думай — никого.
Помню, как из Америки вернулся. Ну, не смог я в той Америке. Словно задохнулся ещё в аэропорту, да так и не вздохнул уже. И вроде улочки по фильмам понятные, горбатенькие, вниз к морю, мост этот вантовый, который на всех картинках, друзья, родственники, коллеги, ещё по конференциям знакомые, а не то. Не то, не моё. Отъикался, прокашлялся, проблевался, пронёсся ветром да и выдулся. Купил билет до Монреаля, оттуда до Хельсинок. В Хельсинках на автобус и домой. Утро. Суббота. Иду по городу, зноблю похмельем. А как ещё лететь так долго, если не пить? Мне вообще в самолёте дурно становится. В будку телефонную зашёл, набрал Лёху — у него не снимают. Набрал Зойку — у той тишина. Ещё в пару мест: кто на даче, кто спит, кто послал меня просто. Плюнул, выбрался на Невский, сел в десятку и на Ваську. У меня же в кармане ключи от квартиры бабушкиной. Продал комнаты, а ключи на память оставил. Брелок кожаный с тиснением «Ленинград — город герой». Это я ещё сам, в детстве, бабушке дарил, когда на каникулы к ней приезжал. В парадную вошёл, как на меня пахнуло этим запахом… Форточка где-то наверху от сквозняка хлопнула, стекло задребезжало, а мне что пощёчина: «Где шлялся? Мы глаз не сомкнули, все морги обзвонили. Где был?» А где был? Не знаю, как в тумане, как и не со мной. Ключом дверь в коммуналку отпер. Никого. Соседи спят ещё. На комнаты новые хозяева замков не навесили, да и не хозяева, а перекупщики. Не успели ещё вломить за «центр города у Невы». Прошёл по коридору, на кухню вышел. Там плита и чайник. Заглянул в кладовку, нашёл пачку краснодарского на верхней полке. Полки пустые, я же всё на помойку выкинул. А пачка эта завалилась. И как знал, что она там. Когда выбрасывал, лениво за стулом идти стало и не сходил. А теперь и рад. Заварил в чашке. В синей чашке с отбитой ручкой. Почему не выбросил? Почему оставил? Заварил крепко, зло, так, чтобы горечью себя наказать. И всё… Дома.