Глава семнадцатая
Матерь! Матерь! Матерь! Матерь!
Концентраты были розданы в пятый и последний раз. На этот раз хватило одного солдата. Идущих осталось всего девятеро. Некоторые, получив пояса, смотрели на них с таким выражением, словно в жизни не видели ничего подобного, а потом просто дали им выскользнуть и упасть на землю. Гэррети потратил, как ему показалось, несколько часов, чтобы завершить сложнейший ритуал оборачивания пояса вокруг талии, а мысль о еде заставила его ссохшийся, скомканный желудок содрогнуться в спазме отвращения.
Стеббинс теперь шел рядом. Мой ангел-хранитель, смутно подумал Гэррети. Заметив его взгляд, Стеббинс широко улыбнулся и отправил в рот парочку крекеров с арахисовым маслом. Он ел, шумно чавкая. Гэррети затошнило.
— Чё такое? — спросил Стеббинс с набитым ртом. — Не лезет?
— А тебе что за интерес?
Стеббинс проглотил еду с — как показалось Гэррети — видимым усилием.
— Да никакого. Если ты свалишься от истощения, мне же только лучше.
— Думаю, мы дойдем до Массачусетса, — едва слышно сказал МакФриз.
Стеббинс кивнул.
— Впервые за семнадцать лет. Они все с ума сойдут.
— Откуда ты столько всего знаешь о Прогулке? — внезапно спросил его Гэррети.
Стеббинс пожал плечами.
— Это ж все записано. Им ведь нечего стыдиться. Или все же есть чего?
— Что ты сделаешь, если победишь, Стеббинс? — спросил МакФриз.
Стеббинс рассмеялся. Под дождем его исхудавшее, покрытое щетиной лицо напоминало львиную морду.
— А сам-то как думаешь? Куплю большой желтый кадиллак с фиолетовой крышей, а домой — по цветному телеку со стереоколонками в каждую комнату?
— Я бы сказал, — сказал МакФриз, — что ты пожертвуешь две-три сотни тысяч Обществу Ужесточения Обращения с Животными.
— Абрахам был похож на овцу, — сказал вдруг Гэррети. — На овцу, которая застряла в колючей проволоке. Так мне показалось.
Они прошли под огромным щитом, надпись на котором гласила, что до границы Массачусетса осталось всего пятнадцать миль — Федеральная дорога № 1 захватывала совсем небольшой участок Нью-Хэмпшира между Мэном и Массачусетсом.
— Гэррети, — любезно сказал Стеббинс, — почему бы тебе не заняться сексом со своей матерью?
— Извини, эта кнопочка уже не работает, — Гэррети медленно вытащил шоколадную плитку и целиком засунул ее в рот. Желудок судорожно сжался, но Гэррети сумел проглотить шоколад. После короткой, напряженной борьбы с собственными внутренностями, он понял, что еду удастся удержать. — Полагаю, я без труда выдержу целый день пути, — мимоходом добавил Гэррети, — а то и два, если понадобится. Смирись уже с этим, Стеббинс. Кончай свою дурацкую психовойну. Это не действует. Пожуй лучше крекеров с арахисовым маслом.
Стеббинс сжал губы — всего на мгновенье, но Гэррети заметил. Ему удалось задеть Стеббинса за живое. Он ощутил небывалое ликование. Наконец-то, он добрался до главной жилы.
— Ну давай, Стеббинс, — продолжил Гэррети. — Расскажи нам, зачем ты здесь. Судя по всему, нам недолго здесь всем вместе куковать. Рассказывай. Только между нами, раз уж мы выяснили, что ты не Супермен.
Стеббинс открыл рот, и из него внезапно исторглись съеденные ранее крекеры с арахисовым маслом, почти целые и лишь слегка тронутые желудочным соком. Он оступился и, всего второй раз с начала Прогулки, получил предупреждение.
Кровь тяжелым молотом рокотала у Гэррети в голове.
— Давай, Стеббинс. Ты блеванул. Теперь раскалывайся. Говори.
Лицо у Стеббинса было цвета старой марли, но хладнокровие он сумел восстановить почти сразу.
— Зачем я здесь? Хотите знать, да?
МакФриз с любопытством посмотрел на него. Рядом никого больше не было; ближе всех находился Бейкер — он шел вдоль края толпы, пристально вглядываясь в ее лица.
— Зачем я здесь или для чего иду? Что именно вы хотите знать?
— Я хочу знать все, — сказал Гэррети. И это была правда.
— Я кролик, — сказал Стеббинс.
Дождь падал ровно, однообразно, струйками стекая с носов, сережками капель повисая на мочках ушей. Впереди босоногий парень (ступни как сплетение багровых вен) опустился на колени, с трудом пополз вперед, неистово мотая головой вверх и вниз, попытался подняться, поднялся. Рванул вперед. Да это же Пастор, с некоторым удивлением подумал Гэррети. По-прежнему с нами.
— Я кролик, — повторил Стеббинс. — Да ты видел таких, Гэррети. Маленькие серые механические кролики, за которыми гонятся борзые на собачьих бегах. Неважно, насколько быстро бегут собаки — кролика им не догнать никогда. Потому что они сделаны из плоти и крови, а кролик — нет. Кролик — это просто картонка, приклеенная к механизму из колесиков и шестеренок. В старые времена в Англии использовали настоящих кроликов, но иногда собаки их ловили. Новый способ куда надежней.
— Он обманул меня.
Стеббинс уставился бледно-голубыми глазами в завесу дождя.
— Наверное можно даже сказать… он заколдовал меня. Превратил в кролика. Помните «Алису в стране чудес»? там был кролик. Но наверное ты прав, Гэррети. Пора прекратить быть кроликами и хрюкающими свиньями, и овцами, и стать людьми… даже если наш максимальный уровень — это шмаровозы, да извращенцы с театральных балконов на сорок второй улице. — Глаза Стеббинса полыхнули такой дикой радостью, что когда он посмотрел на Гэррети с МакФризом, они отшатнулись от этого взгляда. Стеббинс сошел с ума. В то мгновение в этом не было никаких сомнений. Стеббинс был совершенно безумен.
Его обычно низкий голос возвысился до громоподобного гласа проповедника:
— Откуда я знаю столько о Долгой Прогулке? Я знаю все о Долгой Прогулке! Я просто обязан знать! Потому что Мейджор — мой отец, Гэррети! Он мой отец!
Рокот толпы вдруг волнообразно усилился; это могла быть реакция на слова Стеббинса, если, конечно, толпа их расслышала. Грохнули выстрелы. Нет, вот причина. Грохнули выстрелы, и Пастор мертвым упал на дорогу.
По телу Гэррети пробежала внутренняя дрожь.
— Господи боже, — сказал МакФриз. — Это правда?
Он облизал потрескавшиеся губы.
— Правда, — сказал Стеббинс почти добродушно. — Я его незаконнорожденный сын. Видите ли… Я думал, он не знал. Я думал, он не знал, что я его сын. Здесь-то я и допустил ошибку. Он же похотливый старый кобель, этот наш Мейджор. Я так понимаю, у него бастардов дюжины. А хотел я просто-напросто вывалить ему это на голову — ему, а заодно и всему миру. Сюрприз, сюрприз. А когда выиграю, моей Наградой будет — войти в дом моего отца.
— Но на самом деле он знал? — прошептал МакФриз.
— Он сделал меня своим кроликом. Маленьким серым кроликом, который заставляет других собак бежать быстрее… и дальше. Похоже, это сработало. Мы дойдем до Массачусетса.
— И что теперь? — спросил Гэррети.
Стеббинс пожал плечами.
— Оказалось, кролик тоже сделан из плоти и крови. Я иду. Я разговариваю. И, думаю, если все это скоро не закончится, мне придется ползти на животе, как какому-нибудь гаду.
Группа прошла под тяжело свисающими проводами электропередач. Несколько мужчин в ботинках для скалолазания взобрались на опоры, стоящие по обе стороны дороги, и висели над толпой, похожие на богомолов-переростков.
— Который час? — спросил Стеббинс. Его лицо словно растаяло под дождем, и превращалось по очереди в лицо Олсона, Абрахама, Барковича… потом, вдруг, в лицо самого Гэррети, истощенное и лишенное надежды, осунувшееся, изможденное, — лицо полуразложившегося ворона на давно убранном и заброшенном осеннем поле.
— Без двадцати десять, — сказал МакФриз. Он усмехнулся — вот такой призрак остался от его старой циничной усмешки. — Поздравляю вас с пятым днем, сосунки.
Стеббинс кивнул.
— Дождь будет идти целый день, Гэррети?
— Да, думаю да. Похоже на то.
Стеббинс медленно кивнул.
— Да, мне тоже так кажется.
— Ну, тогда укройся с нами от дождя[64], — неожиданно сказал МакФриз.
— Хорошо. Спасибо.
Они шли рядом, почему-то нога в ногу, хотя каждый из трех был навеки заключен в ту, свою собственную, уникальную форму, которая определялась содержанием внутреннего страдания.
Границу Массачусетса пересекли семеро: Гэррети, Бейкер, МакФриз, пустоглазый скелет по имени Джордж Филдер, с трудом преодолевающий каждый метр, Билл Хоф («произноси как Хафф», сказал он Гэррети когда-то давно), высокий накачанный парень по имени Маллиган, который вроде бы до сих пор сохранил неплохую форму, и Стеббинс.
Помпезная встреча на границе осталась группой практически не замечена. Дождь продолжал идти, упорный и однообразный. Ветер выл и бросался на Идущих с бесцеремонной жестокостью юности и весны. Он срывал шляпы со зрительских голов и бросал их короткими дугами в известкового цвета небо.
Совсем недавно — сразу после откровений Стеббинса — Гэррети всем своим существом испытал необычайный душевный подъем. Его ноги как будто вспомнили, какими они были раньше. Ошеломляющие приступы боли в спине и шее стали реже и даже вроде бы слабее, как если бы на них воздействовала анестезия. Гэррети подумал, что так, наверное, выглядит восхождение на самую последнюю из отвесных скал, выход на окончательную вершину — выход из переменчивого тумана облаков на свет холодного солнца, на бодрящий, бедный кислородом воздух… и кроме как вниз дальше идти некуда, да и вниз — со скоростью полета.
Вездеход ехал чуть впереди. Гэррети смотрел на солдата-блондина, расположившегося под большим парусиновым зонтом на платформе, и пытался спроецировать всю свою боль, все пережитое страдание на этого человека. Блондин равнодушно смотрел в ответ.
Гэррети взглянул на Бейкера и увидел, что у него из носа течет кровь. Щеки были густо измазаны кровью, кровь капала у него с подбородка.
— Он ведь умирает, да? — спросил Стеббинс.
— Конечно, — сказал МакФриз. — Они все умирают, ты разве не знал?
Сильный порыв ветра метнул им в лица пригоршню дождя, и МакФриз пошатнулся. Получил предупреждение. Толпа взревела, такая предсказуемая и такая бесчувственная. Ну, сегодня хотя бы нет этих хлопушек. Дождь положил конец этому веселому идиотизму.
Дорога взяла длинный изгиб по насыпи, и Гэррети почувствовал, как быстрее заколотилось сердце. Он расслышал, как Маллиган пробормотал очень тихо «Господи боже!»
Дорога уходила между двух покатых холмов. Словно расщелина между двух вздымающихся грудей. Склоны были черными от людей. Шевелящиеся человеческие тела нависали над Идущими, копошились вокруг них, словно ожившие берега сильно заболоченного речного русла.
Джордж Филдер неожиданно вернулся к жизни. Обтянутый кожей череп, заменяющий ему голову, медленно повернулся на тонюсенькой шее в одну сторону, в другую.
— Они нас сожрут, — пробормотал он. — Они упадут на нас и сожрут нас живьем.
— Думаю, нет, — коротко ответил Стеббинс. — Никогда еще не было…
— Они нас сожрут! Сожрут нас! Сжрут! Сжрут! Сжрут! Онинассжрутсжрут… — Джордж Филдер носился широкими, беспорядочными кругами и безумно размахивал руками. В его глазах горел панический ужас мыши, попавшей в западню. Гэррети он показался похожим на одного из сумасшедших игроманов.
— Сжрутнассжрутнассжрут…
Он визжал на очень высокой ноте, но Гэррети почти не слышал его. Звуковые волны с окружающих холмов падали на группу ударами исполинского молота. Гэррети не услышал даже выстрелов, когда Филдер получил билет, только дикое ликование Толпы. Тело Филдера станцевало неуклюжую, и в то же время странным образом грациозную рубму посреди дороги, — ноги летают, плечи судорожно дергаются. Затем, устав, видимо, танцевать, он сел на асфальт, широко раскинув ноги, и так и умер — сидя, опустив подбородок на грудь, словно маленький мальчик, застигнутый песочным человеком прямо во время игры.
— Гэррети, — сказал Бейкер. — Гэррети, у меня кровь течет.
Холмы уже остались позади, и Гэррети расслышал его почти без проблем.
— Ага, — сказал он.
Ему пришлось напрячься, чтобы голос не сорвался. Что-то внутри Арта Бейкера порвалось и кровоточило. Из его носа лилось потоком. Щеки и шея были покрыты коркой запекшейся крови. Воротник рубашки пламенел красным.
— Это ведь не очень плохо, да? — спросил его Бейкер. Он плакал от страха. Он знал, что все плохо.
— Да нет, не очень, — сказал Гэррети.
— Дождь такой теплый, — сказал Бейкер. — И это просто дождь, я знаю. Это ведь просто дождь, да, Гэррети?
— Конечно, — сказал Гэррети. Его тошнило.
— Вот бы у меня был лед, чтобы приложить, — сказал Бейкер и пошел прочь. Гэррети смотрел, как он уходит.
Билл Хоф («произноси как Хафф») получил билет в четверть двенадцатого, а Маллиган — в половину, сразу после превосходно отрепетированного выступления Летающих Чертей[65] на шестерке истребителей F-11-I цвета электрик. Гэррети думал, что Бейкер уйдет раньше них обоих, но Бейкер упорствовал, хотя теперь уже вся верхняя половина его рубашки пропиталась кровью.
В голове у Гэррети играл джаз: Дейв Брубек, Телониус Монк, Пушечное Ядро Эддерли[66] — все эти Запретные Шумосозидатели, чьи записи хранились в секрете и доставались из-под полы только когда вечеринка становилась слишком уж пьяной и шумной.
Когда-то он, казалось, был любим, когда-то он и сам любил. Но теперь остался только джаз и нарастающий рокот барабанов в голове, и мать была теперь всего лишь соломой для набивки мехового пальто, а Джен превратилась в манекена из универмаговской витрины. Все кончено. Даже если он победит, даже если сумеет пережить МакФриза и Стеббинса, и Бейкера, — все кончено. Он уже никогда не вернется домой.
Гэррети тихо всхлипнул. Его взгляд затуманился, ноги запутались, и он упал. Асфальт был твердым, неожиданно холодным и невероятно успокоительным. Ему вынесли два предупреждения, прежде чем он сумел поднять себя серией неуклюжих, крабьих движений. Он заставил ноги продолжить ходьбу. Из его тела вышел чистый, почти стерильный воздух, не имевший, казалось, никакого отношения к нормальному пуку.
Бейкер пьяными зигзагами шатался от обочины к обочине. МакФриз и Стеббинс шли, сблизив головы, и Гэррети внезапно уверился, что они замышляют убить его, как когда-то некто по имени Баркович убил другого безликого статиста по имени Рынк.
Он заставил себя идти быстрее и вскоре поравнялся с ними. Они молча расступились, пропуская его, (вы больше не хотите говорить обо мне, да? Но вы говорили. Думаете, я не знаю? Думаете, я тронулся?) и в этом было успокоение. Он хотел быть с ними, хотел остаться с ними до самой смерти.
Идущие прошли под знаком, в котором сосредоточилась, как показалось Гэррети, все безумие, какое только возможно во вселенной, запредельный хохот сфер с идиотическими присвистываниями, и знак этот гласил: 49 МИЛЬ ДО БОСТОНА! ИДУЩИЕ, ВЫ СМОЖЕТЕ! Он расхохотался бы, если бы смог. Бостон! Это слово даже звучало как вымысел, как нечто совершенно невозможное.
Бейкер снова оказался рядом.
— Гэррети?
— Что?
— Мы уже?
— А?
— Мы уже? Гэррети, ну пожалуйста, мы уже?
Бейкер смотрел на него умоляюще. Он превратился в скотобойню, в аппарат по выдаче свежей крови.
— Ага. Мы уже. Мы уже, Арт. — Он понятия не имел, о чем говорит Бейкер.
— Я собираюсь умереть, Гэррети.
— Хорошо.
— Если ты победишь, можешь сделать для меня кое-что? Мне страшно просить других, — и Бейкер махнул рукой, одним движением охватывая пустынную дорогу, как будто Прогулка по-прежнему была богата своими дюжинами. На какое-то мгновение Гэррети подумал: а может так оно и есть, может все они по-прежнему здесь, и Бейкер сумел их увидеть в последние свои минуты.
— Что угодно.
Бейкер положил ладонь ему на плечо, и Гэррети вдруг заплакал. Ему казалось, его сердце сейчас вырвется из груди, чтоб омочить ее слезами.
Бейкер сказал:
— Освинцованный.
— Пройди еще чуть-чуть, — сказал Гэррети сквозь зубы. — Пройди еще немного, Арт.
— Нет — я не могу.
— Ладно.
— Может, увидимся, — сказал Бейкер и рассеянным жестом вытер с лица часть глянцевито поблескивающей крови.
Гэррети опустил голову и всхлипнул.
— Ты не смотри, как это будет, — сказал Бейкер. — Это тоже мне обещай.
Гэррети кивнул, не в силах говорить.
— Спасибо. Ты был мне другом, Гэррети, — Бейкер попытался улыбнуться. Он вслепую сунул ему ладонь, и Гэррети пожал ее обеими руками.
— Где-нибудь, когда-нибудь, — сказал Бейкер.
Гэррети закрыл лицо руками и наклонился вперед — по-другому идти он не мог. Рыдания рвались из него, и боль, которую они доставляли, не могла сравниться ни с какой другой.
Он надеялся не услышать выстрелов. Но он услышал.
Глава восемнадцатая
Я провозглашаю Долгую Прогулку этого года законченной. Леди и джентельмены — граждане! — узрите своего победителя!
До Бостона оставалось сорок миль.
— Расскажи нам историю, Гэррети, — неожиданно попросил Стеббинс. — Расскажи нам историю, которая заставит нас забыть обо всех печалях.
Он повзрослел невероятно; Стеббинс буквально превратился в старика.
— Да, — сказал МакФриз. Он тоже выглядел древним и мудрым. — Историю, Гэррети.
Гэррети вяло перевел взгляд с одного на другого, но не увидел в их лицах ехидной подначки, а только одно крайнее истощение. Его подъем уже сменялся спадом: все прежние мерзкие ноющие боли стремительно отвоевывали утраченные позиции.
Он закрыл глаза на одну длинную секунду. А когда открыл их, мир оказался раздвоенным и вернулся в фокус с большой неохотой, и не сразу.
— Ну ладно, — сказал он.
МакФриз серьезно хлопнул в ладоши — три раза. У него было три предупреждения; у Гэррети — одно; у Стеббинса — ни одного.
— Жил-был когда-то…
— Да кому нужны эти ебучие сказки! — сказал Стеббинс.
МакФриз хихикнул.
— Будете слушать то, что я вам рассказываю! — сварливо сказал Гэррети. — Хотите слушать или нет?
Стеббинс, который шел спиной вперед, лицом к Гэррети, споткнулся, и оба получили по предупреждению.
— Нверна, сказка все-таки лучше чем ничего.
— Да это и не сказка вообще-то. То, что все происходит в несуществующем мире, не значит, что это сказка. Это не значит…
— Ты будешь рассказывать или как? — раздраженно спросил МакФриз.
— Жил-был когда-то, — начал Гэррети, — белый рыцарь, и отправился он однажды в Священный Поиск. Он оставил свой замок и пошел через Заколдованный Лес…
— Рыцари скачут на лошадях, — заметил Стеббинс.
— Значит, поскакал через Заколдованный Лес. Поскакал. И у него было много странных приключений. Он побеждал троллей и гоблинов тысячами, и волков одолел целую херову тучу. Ясно? И вот он добрался в замок короля и попросил разрешения сводить Гвендолин, знаменитую Прекрасную Леди, на прогулку.
МакФриз прыснул.
— Но король не врубился, насколько это круто, он думал, что ни один человек на свете не достоин его дочери Гвен, всемирно известной Прекрасной Леди, но Прекрасная Леди так сильно любила Белого Рыцаря, что пригрозила убежать в Дикий Лес, если… если…
Неожиданно нахлынувшая волна головокружения едва не опрокинула его; ему показалось, что он плывет. Рокот толпы доносился до него издалека, словно шум моря в дальнем конце сужающегося тоннеля. Потом все прошло, но — медленно.
Он огляделся. МакФриз уронил голову на грудь и шел прямо в толпу; он спал.
— Эй! — закричал Гэррети. — Эй, Пит! Пит!
— Оставь его, — сказал Стеббинс. — Ты дал обещание, как и все остальные.
— Пошел. На хер, — раздельно произнес Гэррети и бросился к МакФризу. Он прикоснулся к плечу друга, пытаясь придать ему верное направление. МакФриз посмотрел на него сонно и улыбнулся.
— Не надо, Рей. Настало время присесть.
Безумный страх заколотился у Гэррети в груди.
— Нет! Никогда!
МакФриз смотрел на него секунду, потом снова улыбнулся и покачал головой. И сел на дорогу, скрестив ноги. Он был похож на измученного миром монаха. Шрам на его щеке выделялся в дождливом сумраке белым росчерком.
— Нет! — закричал Гэррети.
Он попытался поднять МакФриза, но тот хоть и был худым, был также очень тяжелым. МакФриз даже не взглянул на Гэррети. Его глаза были закрыты. И вдруг двое солдат оттаскивают его в сторону. И вот они приставляют стволы к его голове.
— Нет! — снова закричал Гэррети. — Меня! Меня! Убейте меня!
Но вместо этого ему вынесли третье предупреждение.
МакФриз открыл глаза и снова улыбнулся. В следующее мгновение его не стало.
Гэррети на автопилоте пошел вперед. Он смотрел пустыми глазами на Стеббинса, который с любопытством смотрел на него. Гэррети был наполнен странной, рокочущей пустотой.
— Кончай эту историю, — сказал Стеббинс. — Кончай уже эту историю, Гэррети.
— Нет, — ответил Гэррети. — Я так не думаю.
— Ну тогда забей, — сказал Стеббинс и победительно улыбнулся. — Если существует такая вещь как душа, его — все еще где-то рядом. Ты легко нагонишь.
Гэррети посмотрел на Стеббинса и сказал:
— Я втопчу тебя в эту землю.
Эх, Пит, подумал он. У него не осталось даже слез.
— Серьезно? — сказал Стеббинс. — Ну, посмотрим.
К восьми вечера, когда они шли через Денверс, Гэррети наконец понял. Все практически кончено потому, что Стеббинса нельзя победить.
Я слишком много времени потратил на мысли об этом. МакФриз, Бейкер, Абрахам… они ни о чем таком не думали, они просто шли. Как будто это естественно. А так оно и есть. В каком-то смысле, это самая естественная вещь на свете.
Гэррети плелся вперед, широко раскрыв глаза, в его открытый рот пригоршнями залетала дождевая вода. На одну смутную, мимолетную секунду ему показалось, что он увидел кого-то, кого знал как себя, этот кто-то плакал и манил его из темноты впереди, но все было зря. Он не мог идти дальше.
Надо только сказать Стеббинсу. Стеббинс шел чуть впереди, довольно явно теперь хромая, и выглядел измученным. Гэррети очень устал, но страх из него ушел. Он ощущал спокойствие. Он чувствовал себя хорошо. Он заставил себя ускориться, пока протянутая рука не легла Стеббинсу на плечо.
— Стеббинс, — сказал Гэррети.
Стеббинс повернулся и посмотрел на него широко распахнутыми глазами; его блуждающий взгляд некоторое время ничего не мог ухватить. Потом пришло узнавание, и он схватил Гэррети за рубашку с такой силой, что отлетевшие пуговицы полетели в темноту. Толпа взревела, негодуя на это вмешательство, но только Гэррети находился достаточно близко, чтобы увидеть ужас в глазах Стеббинса, ужас и тьму, и только Гэррети знал, что эта его хватка была последним отчаянным рывком к спасению.
— Гэррети! — крикнул Стеббинс и упал.
Рев толпы приобрел апокалиптические масштабы. С таким звуком рушатся горы, трясется земля. Грохот с легкостью придавил Гэррети к земле. И уничтожил бы, если бы Гэррети его услышал. Но он не слышал ничего, кроме своего собственного голоса.
— Стеббинс? — с легким удивлением спросил он.
Он нагнулся и как-то умудрился перевернуть его. Стеббинс смотрел на него с тем же выражением, но отчаянье уже покинуло его лицо. Голова невыразительно болталась на тощей шее.
Гэррети приложил сложенную лодочкой ладонь ко рту Стеббинса.
— Стеббинс? — еще раз спросил он.
Но Стеббинс был мертв.
Гэррети утратил интерес. Он поднялся на ноги и пошел. Земля полнилась приветственными криками, а небо — фейерверками. Впереди на дороге показался движущийся в его сторону джип.
Никаких автомобилей на дороге, ты, чертов дурак. Это серьезное нарушение, тебя за это могут пристрелить.
В джипе стоял Мейджор, приложив напряженную ладонь к виску — готовый исполнить первое желание, каждое желание, любое желание, последнее желание. Награда.
Солдаты сзади пристрелили и без того мертвого Стеббинса, и теперь на дороге остался только один Гэррети, и он шел вперед, туда, где джип Мейджора остановился поперек белой разделительной полосы, а сам Мейджор выпрыгнул из машины и шел ему навстречу, с лицом одновременно добрым и неприступным, скрытым за преградой зеркальных очков.
Гэррети сделал шаг в сторону. Он не один. Темный силуэт вернулся, — там, впереди, совсем рядом — и он манил. Ему знаком этот силуэт. Если удастся подойти поближе, возможно получится разглядеть черты. Кто же еще мог остаться? Баркович? Колли Паркер? Перси-как-там-его? Кто это?
— ГЭРРЕТИ! — бессвязно орала толпа. — ГЭРРЕТИ, ГЭРРЕТИ, ГЭРРЕТИ!
Кто это — Скрамм? Гриббл? Дэвидсон?
Рука легла ему на плечо. Гэррети нетерпеливо стряхнул ее. Темный силуэт манил, застыв под дождем, манил к себе, манил идти, звал сыграть в игру. И вот уже пора начинать. Ведь идти еще так далеко.
Молитвенно сложив руки, Гэррети слепо двинулся вперед.
А когда рука опять прикоснулась к его плечу, он нашел где-то силы и побежал.