— Олсон, — шепнул он. — Олсон.
Возможно, глаза Олсона зажглись на мгновение. Как будто изношенный стартер разбитого автомобиля выпустил одну-единственную искру.
— Скажи мне как, Олсон, — шептал он. — Скажи, что надо делать.
Школьники и школьницы (Неужели я ходил когда-то в школу? — подумал Гаррати. Или мне это приснилось?) остались позади, но продолжали кричать.
Глаза Олсона тяжело задвигались в провалившихся глазницах, как будто они заржавели и нуждались в смазке.
— Да, вот так, — оживленно зашептал Гаррати. — Говори. Говори со мной, Олсон. Расскажи мне. Расскажи.
— А, — сказал Олсон. — А. А.
Гаррати придвинулся еще ближе, положил руку Олсону на плечо и оказался в зловонном облаке пота, несвежего дыхания и мочи.
— Прошу тебя, — сказал Гаррати. — Постарайся.
— Га. Го. Госп. Господень сад…
— Господень сад, — неуверенно повторил Гаррати. — Так что про Господень сад, Олсон?
— Он. Зарос. Сорной. Травой, — печально сказал Олсон. Голова его свободно болталась. — Я.
Гаррати молчал. Он не мог говорить. Начался еще один подъем, и он опять задыхался. А Олсон, казалось, вообще уже не дышал.
— Я не. Хочу. Умирать, — закончил Олсон.
Взгляд Гаррати буквально прикипел к черному сгустку плоти, в который превратилось лицо Олсона.
— А? — Олсон со скрипом повернулся к нему и медленно поднял разваливающуюся голову. — Га. Га. Гаррати?
— Да, это я.
— Сколько времени?
Гаррати уже успел заново завести часы и установить их на истинное время. Одному Богу известно зачем.
— Без четверти девять.
— А? Всего? Не. Не позже? — По изможденному старческому лицу Олсона пробежало легкое удивление.
— Олсон… — Гаррати осторожно потряс Олсона за плечо, и все тело Олсона зашаталось, как подъемный кран при сильном порыве ветра. — В чем здесь дело? — Он вдруг хихикнул, как ненормальный. — В чем здесь дело, Олфи?
Олсон намеренно пристально взглянул на Гаррати.
— Гаррати, — прошептал он. Изо рта у него воняло, как из канализационной трубы.
— Что?
— Сколько времени?
— Черт тебя побери! — заорал на него Гаррати и быстро оглянулся, но Стеббинс смотрел на асфальт. Если он и смеялся над Гаррати, то в темноте этого не было видно.
— Гаррати.
— Что? — уже спокойнее спросил Гаррати.
— Хрис. Христос спасет тебя.
Олсон снова поднял голову и свернул к обочине. Он направлялся к автофургону.
— Предупреждение! Предупреждение семидесятому!
Олсон не сбавлял шага. В его фигуре чувствовалось какое-то посмертное достоинство. Толпа умолкла. Зрители следили за происходящим во все глаза.
Олсон двигался уверенно. Он ступил на обочину. Положил обе руки на борт фургона. Неуклюже полез вверх.
— Олсон! — в изумлении закричал Абрахам. — Эй, это же Хэнк Олсон!
Четверо солдат совершенно синхронно направили на него дула карабинов. Олсон ухватился за ближайшее дуло и вырвал ружье у солдата с легкостью, как будто доставал ложечку из стаканчика с мороженым. Оно полетело в толпу. Зрители бросились от него врассыпную, как будто им швырнули живую гадюку.
Одно из оставшихся трех ружей выстрелило. Гаррати ясно видел вспышку. Видел, как порвалась рубашка Олсона в том месте, где пуля вошла в его живот, и как этот кусочек металла вылетел из его спины.
Олсон не остановился. Он протянул руку к ружью, которое только что прострелило его, и направил его дуло в небо в ту самую секунду, как оно выстрелило во второй раз.
— Бей их! — дико завопил идущий впереди Макврайс. — Бей их, Олсон! Убивай их! Убивай их!
Два других карабина выстрелили в унисон. Две пули крупного калибра отбросили Олсона от фургона, и он рухнул навзничь, раскинув руки, как распятый на кресте человек. Один его бок почернел; пули вырвали оттуда кусок мяса. Еще три пули ударили в его тело. Солдат, которого Олсон разоружил, уже достал (без всякого труда) из глубины кузова новый карабин.
Олсон сел. Руки его были прижаты к животу, и он спокойно смотрел, как солдаты, стоящие в открытом кузове приземистого грузовичка, молча оценивают ситуацию. Солдаты тоже смотрели на него.
— Сволочи! — всхлипнул Макврайс. — Кровавые мерзавцы!
Олсон начал подниматься. Очередная серия пуль вновь уложила его.
За спиной Гаррати послышался какой-то звук. Гаррати не нужно было оборачиваться, чтобы понять: Стеббинс. Стеббинс тихо смеялся.
Олсон опять сел. Дула карабинов были по-прежнему направлены на него, но солдаты не стреляли. По их позам можно было подумать, что им любопытно понаблюдать.
Медленно, задумчиво Олсон поднялся на ноги. Руки его были прижаты к животу. Он, казалось, нюхал воздух, чтобы определить направление движения. Затем он медленно повернулся в нужную сторону и заковылял вперед.
— Освободите его! — в шоке хрипло прокричал кто-то. — Ради Христа, освободите его!
Синие, похожие на связки сосисок внутренности Олсона медленно вываливались из живота между его пальцев. Теперь они болтались, как змейки, у него между ног. Олсон пытался затолкать их обратно (затолкать обратно, подумал Гаррати, ошеломленный и напуганный до предела). Он отшвырнул в сторону большой сгусток крови и желчи. Он опять шел вперед, только согнувшись. Лицо его было безмятежно.
— Боже мой, — пробормотал Абрахам, поворачиваясь к Гаррати; он зажимал рот обеими руками. Лицо его побелело, глаза выкатились, и в них светился сумасшедший ужас. — Господи, Рей, какой отвратительный кошмар, Господи Иисусе!
Абрахама вырвало. Блевотина текла по пальцам.
Итак, старина Аб потерял свое печенье, рассеянно подумал Гаррати. Дружище Аб, не получается следовать Совету Тринадцатому.
— Они выпустили ему кишки, — сказал Стеббинс за спиной Гаррати. — Да, вот именно. Причем сделали это намеренно. Чтобы отбить у остальных охоту ссориться с Караулом из Легкой бригады.
— Убирайся от меня, — прошипел Гаррати, — иначе я вышибу тебе мозги!
Стеббинс быстро отстал.
— Предупреждение! Предупреждение восемьдесят восьмому!
До него донесся негромкий смех Стеббинса.
Олсон упал на колени и уперся руками в асфальт. Голова его повисла.
Взревел карабин. Пуля ударилась об асфальт возле левой руки Олсона и отскочила. Медленно, неуклюже Олсон снова стал подниматься на ноги. Они играют с ним, подумал Гаррати. Им было чертовски скучно, вот они и затеяли игру с Олсоном. И как вам Олсон, ребята? Хорошо вас Олсон развлекает?
Гаррати плакал. Он подбежал к Олсону, опустился возле него на колени, прижал его усталое, горящее в лихорадке лицо к груди. Зарылся, всхлипывая, в иссохшие, отвратительно пахнущие волосы Олсона.
— Предупреждение! Предупреждение сорок седьмому!
— Предупреждение! Предупреждение шестьдесят первому!
К нему приближался Макврайс. Снова Макврайс.
— Поднимайся, Рей, поднимайся же, ты ему не поможешь, ради Бога поднимайся!
— Это нечестно! — кричал Гаррати сквозь слезы. На его скуле осталось липкое вонючее пятно — кровь Олсона. — Это же нечестно!
— Я знаю. Идем. Идем.
Гаррати поднялся. Они с Макврайсом пошли спиной вперед, не сводя глаз со стоящего на коленях Олсона. Олсон поднялся на ноги. Встал на белую полосу на дороге. Воздел руки к небу. Толпа тихо ахнула.
— Я НЕ ТАК СДЕЛАЛ! — прокричал Олсон и рухнул на дорогу, недвижимый, мертвый.
Солдаты выпустили в него с фургона еще две пули, затем деловито убрали тело с дороги.
— Да, вот так.
Минут десять все шли молча. Гаррати испытывал странную радость от присутствия Макврайса.
— Я начинаю видеть кое-что во всем этом. Пит, — сказал он. — Тут есть порядок. Не все здесь бессмысленно.
— Да? Не стоит на это рассчитывать.
— Он говорил со мной, Пит. Он не был мертв, пока они не застрелили его, Пит. Он был живой. — Сейчас это обстоятельство представлялось ему самым важным в истории Олсона. И он повторил: — Живой.
— Думаю, это не имело никакого значения, — сказал Макврайс, утомленно вздыхая. — Он был всего лишь номером. Пунктом в списке. Номер пятьдесят три. И это означает, что мы чуть ближе к завершению, ничего больше.
— Ты же на самом деле так не думаешь.
— Не надо мне объяснять, что я думаю, чего не думаю, — сердито сказал Макврайс. — Оставим этот вопрос, хорошо?
— По-моему, до Олдтауна осталось миль тринадцать, — сказал Гаррати.
— Да начхать!
— Не знаешь, как там Скрамм?
— Я ему не доктор. Может, сам с ним понянчишься?
— Черт, да что тебя грызет?
Макврайс громко рассмеялся:
— Мы с тобой здесь, мы здесь, и ты еще спрашиваешь, что меня грызет! Вопрос о подоходном налоге в будущем году, вот что меня грызет. Вопрос о ценах на зерно в Южной Дакоте, вот что меня грызет. Олсон, у него вывалились кишки, Гаррати, в самом конце он шел, а у него кишки вываливались, вот что меня грызет, вот что меня грызет… — Он замолчал, и Гаррати заметил, что он борется с позывами к рвоте. Потом Макврайс резко произнес: — Скрамм плох.
— Правда?
— Колли Паркер потрогал его лоб и сказал, что он весь пылает. И он бредит. Говорит что-то о жене, о Финиксе, Флагстаффе, что-то бормочет об индейцах хопи, о фарфоровых куклах… Трудно понять.
— Он еще долго сможет продержаться?
— Да кто же знает? Он может всех нас пережить. Он сложен как бык, и он страшно старается. Боже, как я устал.
— А как Баркович?
— Начинает понимать кое-что. Он знает, что многие из нас были бы рады видеть, как он покупает билет и отправляется на ферму. Он настроился пережить меня, маленькое дерьмо. Не нравится, как я колю ему глаза. Да ни к чему, конечно, вся эта хренотень. — Макврайс опять издал громкий смешок. Гаррати не нравился этот его смех. — Но он боится. С легкими у него получше, а вот ноги почти обессилели.
— У нас у всех так.
— Ну да. Впереди Олдтаун. Тринадцать миль?
— Правильно.
— Гаррати, можно я тебе кое-что скажу?
— Конечно. Я унесу это с собой в могилу.