— Предупреждаю вас, Джонни! Впустите, или я взорву люк!
Проволока! Теперь нужна проволока — достаточно длинная и крепкая. Поискав глазами, он сорвал со скафандра антенну.
— Вы этого не сделаете, полковник. Это разрушит бомбы.
— Не морочьте мне голову. Вакуум бомбам не повредит.
— Лучше посоветуйтесь с майором Морганом. Вакуум-то им, конечно, не повредит, а вот мгновенное падение давления в результате взрыва приведет к разрушению всех цепей.
Полковник не специалист, и на консультации у него уйдет несколько минут. Тем временем Джонни может продолжать работу.
— Это была наглая ложь, Далквист, — снова заговорил Тауэрс. — Я выяснил у майора Моргана. Даю вам шестьдесят секунд, чтобы надеть скафандр, если он снят. Потом я взорву люк.
— Ну нет, это у вас не выгорит! — возразил Джонни. — Вы когда-нибудь слышали о "приводе мертвой руки"?
Теперь надо быстро найти противовес и веревку или ремень.
— Что вы имеете в виду?
— Я приспособил "номер семнадцатый" для взрыва, но устроил так, что запал не сработа-ет, пока я держу в руке ремень. Если же со мной что-нибудь случится, все взлетит на воздух. Вы находитесь примерно в пятидесяти футах от центра взрыва. Выводы делайте сами.
Короткая пауза.
— Я вам не верю!
— Нет? Тогда спросите у Моргана. Он поверит. И даже может убедиться собственными глазами.
К концу линейки Джонни привязал пояс от своего комбинезона.
— Вы же сказали, что телекамера испорчена.
— Я соврал. И теперь докажу это. Пусть Морган свяжется со мной.
Вскоре на экране появилась физиономия майора.
— Лейтенант Далквист!
— Привет, Вонючка. Секундочку…
С величайшей осторожностью Далквист закончил последнее соединение, по-прежнему продолжая сжимать линейку. Потом аккуратно скользнул рукой по поясу и, зажав его конец в кулаке, сел на пол и включил камеру видеофона.
— Ну как, Вонючка, видно?
— Видно, — сухо отозвался Морган. — Что это вы тут учудили?
— Каков сюрпризец, а?
Джонни принялся без утайки, во всех подробностях растолковывать, какие цепи отрубил, какие закоротил и каким образом приспособил механический привод.
Морган кивнул.
— Понятно. Только вы блефуете, Далквист. Уверен, вы не разъединили цепи "К". У вас не хватит духу взорвать себя.
— Разумеется, нет. — Джонни коротко рассмеялся. — Но в этом вся прелесть. Я не могу взлететь на воздух, покуда жив. Но если этот ваш сукин сын, экс-полковник Тауэрс, взорвет люк, я неминуемо погибну, а вот тогда уж бомба точно взорвется. Мне будет уже все равно, но ему — нет. Так и передайте, — и он дал отбой.
Вскоре из динамика вновь зазвучал голос Тауэрса.
— Лейтенант Далквист!
— Слушаю.
— Вам совершенно незачем жертвовать собой. Выходите, и я гарантирую вам почетную отставку с сохранением полного оклада. Обещаю, вы сможете вернуться к семье…
— Оставьте мою семью в покое! — взбесился Джонни.
— И все-таки подумайте о них, Далквист.
— Заткнитесь. Отправляйтесь назад в свою дыру. Мне невтерпеж почесаться — а тогда вся эта лавочка того и гляди обрушится вам на голову!
II
Джонни вздрогнул и резко выпрямился: хоть он и задремал, однако рука ремня не выпус-тила. Когда он представил себе, что могло произойти, по спине пробежали мурашки.
Может, обезвредить бомбу в расчете, что вытащить его не посмеют? Пожалуй, нет — шея изменника Тауэрса уже наполовину в петле, и он способен рискнуть. Предприми он такую по-пытку, когда "семнадцатая" будет обезврежена, — и Джонни погибнет без толку, а полковник со своей бандой окажется вооружен до зубов. Нет, он зашел уже слишком далеко и ради не-скольких минут сна не допустит, чтобы его девочка выросла при военной диктатуре.
Далквист услышал потрескивание счетчика Гейгера и вспомнил, что включил ограничи-тельный контур. А тем временем уровень радиации в помещении склада все растет — в нема-лой степени еще и потому, что у нескольких бомб разбиты "мозги", а их приборы слишком дол-го находились в непосредственной близости от плутония. Он взглянул на регистрирующую пленку — потемнение неумолимо тянулось к красной черте — и сунул ее обратно в карман. "Ищи-ка выход, дружище, — сказал он себе, — не то начнешь светиться, как часовой цифер-блат!" Разумеется, это была чистейшая риторика — радиоактивная живая ткань не светится, а попросту медленно умирает.
Услышав сигнал, Джонни включил видеофон, — на экране появилось лицо Тауэрса.
— Далквист? Мне нужно с вами поговорить.
— Проваливайте!
— Надо признать, вы поставили нас в неприятное положение.
— Неприятное? Черт возьми, я вас остановил!
— Ненадолго. Я принимаю меры, чтобы доставить сюда другие бомбы.
— Врете!
— Но вы и впрямь нас задерживаете. Я хочу сделать предложение.
— Оно меня не интересует.
— Не спешите. Когда все это кончится, я возглавлю всемирное правительство. Если вы станете сотрудничать со мной, — даже теперь, после всего, что натворили, — я назначу вас премьер-министром.
Джонни грубо посоветовал, куда это предложение следует засунуть.
— Не будьте идиотом, — прошипел Тауэрс. — Много ли вы выиграете, став покойником?
— Ну и негодяй же вы, Тауэрс! Вы тут говорили о моей семье. Уж лучше пусть они погиб-нут, чем окажутся под властью грошового Наполеона вроде вас. А теперь убирайтесь, — мне надо кое о чем подумать, — и Джонни выключил видеофон.
Он снова достал пленку. Хотя затемненная часть, кажется, не слишком увеличилась, одна-ко настойчиво напоминала, что пора уходить. Кроме того, он испытывал голод и жажду. И, в конце концов, нельзя же вовсе не спать! Чтобы прислать корабль с Земли, потребуется четверо суток — до истечения того срока ни на какую помощь рассчитывать не приходится. Но столько ему при всем желании не продержаться: как только затемнение распространится за красную черту, наступит смерть. Единственный выход — невосстановимо вывести из строя все бомбы и выбраться отсюда прежде, чем пленка затемнится еще сильнее.
Прикинув, как лучше это осуществить, Далквист взялся за дело. Подвесив к поясу от ком-бинезона груз, достаточный чтобы удерживать рычаг в нужном положении, Джонни привязал к нему длинный шнур, обеспечивавший необходимую свободу перемещений по складу. А если Тауэрс все-таки взорвет люк, перед смертью можно успеть дернуть.
Существовал простой, хотя и опасный способ покалечить бомбы настолько, что в услови-ях Лунной базы их окажется невозможно восстановить. Сердцевину бомбы составляли два плу-тониевых полушария; их плоскости были идеально отполированы, чтобы обеспечить макси-мально плотное соприкосновение, только и способное привести к возникновению цепной ре-акции.
Джонни принялся вскрывать первую бомбу. Когда он отбил четыре массивных металли-ческих выступа и расколол стеклянный кокон вокруг напичканной внутрь электроники, бомба легко распалась. Глазам Далквиста предстали зеркально-блестящие донья двух полушарий. Удар молотком — и одно из них перестало быть столь совершенным… Еще удар — и с хрустальным хрустом треснуло второе.
Несколько часов спустя, валясь с ног от усталости, Джонни вернулся к своей "семнадцатой" и со всеми возможными предосторожностями обезвредил, а затем два ее серебристых по-лушария также пришли в негодность. Теперь в погребе не оставалось ни одной исправной бом-бы. А вокруг были разбросаны по полу неисчислимые богатства — в виде самого ценного, са-мого ядовитого и самого смертоносного из ныне известных металлов. Джонни окинул взглядом произведенные разрушения.
— А теперь в скафандр, и прочь отсюда, — проговорил он вслух. — Интересно, что скажет на это Тауэрс?
Машинально Далквист направился к стеллажу, чтобы положить на место молоток. Когда он проходил мимо счетчика Гейгера, тот бешено затрещал. Джонни посмотрел на молоток, за-тем поднес его к счетчику — аппарат взвыл. Отшвырнув молоток, он приблизил к счетчику руку — щелчки слились в сплошной вой.
Джонни замер, потом извлек из кармана пленку: она была черна — вся, от края до края.
III
Проникая в человеческое тело, губительные частицы быстро достигают костного мозга. Тут уже никто и ничто не поможет — жертва обречена. Испускаемые плутонием нейтроны уст-ремляются сквозь плоть, ионизируя ткани, превращая атомы в радиоактивные изотопы, разру-шая и умертвляя. Роковая доза ничтожно мала — во времена проекта "Манхаттен" после непо-средственного контакта даже с мизерной крошкой радиоактивного вещества немедленная ампу-тация считалась единственным способом первой помощи.
Все это Джонни знал, но его уже ничто не тревожило. Он сидел на полу, курил и вспоми-нал все подробности своей долгой вахты.
Он глубоко затянулся, дохнул дымом на счетчик и горько усмехнулся, услышав, как тот за-шелся треском. Даже дыхание стало теперь "горячим" — похоже, углерод в молекулах выдыхае-мого углекислого газа превратился в радиоактивный изотоп С14. Впрочем, какая разница?
Сдаваться уже не имело смысла, да ему и не хотелось доставлять Тауэрсу такого удоволь-ствия. Нет, он закончит вахту именно здесь. Кроме того, пусть пребывают в убеждении, будто все здесь готово ко взрыву, — кто знает, не сыграет ли это решающей роли…
Без удивления Джонни осознал, что не чувствует себя несчастным, не испытывает более никакой тревоги — в душе царил полный покой. Физически он чувствовал себя вполне при-лично: боли не было, и даже голод куда-то отступил. Но он уже был трупом — и знал, что мертв, хотя еще сколько-то времени будет в состоянии ходить и дышать, видеть и чувствовать.
Тоски Джонни не испытывал — он был не один. Его окружали друзья: мальчик, затыкаю-щий пальцем отверстие в дамбе; полковник Боуи, слишком больной, чтобы двигаться самостоя-тельно, однако требующий везти его через границу; умирающий капитан "Чесапика" с бес-смертным вызовом на устах; всматривающийся во мрак Роджер Янг — в полутьме бомбового склада все они собрались вокруг лейтенанта Далквиста.