— Мы тут у одной хозяйки работали, тактичная была женщина… Раньше чем про цену говорить, позвала к столу, выставила кое-что.
— С моим удовольствием.
— Это другой разговор.
— Сейчас я соберу.
Саша отвечает солидно и даже немного басовито:
— Действуйте.
И Дуся торопливо удаляется.
Теперь, когда она ушла, Толя обеспокоенно говорит:
— Что за авантюра? Нас же побьют.
— Все частные плотники так морочат голову. Еще и почище.
— Но мы никогда топора в руках не держали.
— Вот и пора покончить с отсталостью.
— Да она сразу все поймет.
— Я в драмкружке королей играл, а то плотника… Главное — пить водку и ни черта не делать. Неделю она вытерпит, а там смоемся.
— Авантюрист!
— Товарищи, заходите! — открыв дверь, приглашает Дуся.
— Пошли, — говорит Саша и застывает на месте, увидев выходящую из дома Лену. Он хватает Толю за руку.
— Евдокия Ивановна, я у себя кровать передвину, можно? — спрашивает Лена.
— Двигайте. Если она не развалится…
— Что с тобой? — спрашивает друга Толя.
— Она!
Увидев ребят, Лена восклицает:
— А, туристы…
— Какие туристы? — обеспокоенно спрашивает Дуся.
— Мы базу для туристов строили. Девушка нас там встречала, — говорит Саша, делая Лене знак молчать.
— Ну что же, ребята, заходите.
Дуся открывает калитку.
— Сейчас, — отвечает Саша и обращается к Лене: — Вы отца нашли?
— Отца? Вы что-то путаете.
Лена тоже делает Саше знак молчать.
— Ну, ребята, закусывайте, а там к делу, — торопит «плотников» Дуся и уходит в дом.
— Как вы меня разыскали? — спрашивает Лена.
— Интуиция.
— С чего это вы назвались плотниками?
— Фирма обанкротилась. Между прочим, знакомьтесь.
— Анатолий, — подавая руку, представляется Толя.
— Основное достоинство — близорукость. С трудом отличает мужчину от женщины.
— Минус девять.
— У нас в школе физик был, — говорит Лена, — стекла в очках вот какие.
— У меня тоже… смотрите.
— Ваши даже толще. А вы меня без очков видите?
— Ориентировочно.
— А что это у вас? — она берет у Толи книгу. — А… Прочли?
— Только что.
— Как странно, правда? Почему она ушла? Ведь она любила его, верно?
— По нормальной логике уходить ей, конечно, было незачем.
— А разве есть еще ненормальная логика? — говорит Саша.
— Тогда почему же?
— По-моему, она боялась, что все рухнет.
— Наверно, вы правы…
— Толька давал мне читать одну петрушку — как человек сделался жуком… Он меня в коридор выгонял — так я ржал. Чуть не умер от смеха, — говорит Саша и тихо Толе: — Иди вперед, я догоню. Как здорово, Леночка, что мы встретились.
Толя уходит в дом.
— Ваш приятель тоже медик?
— Толька? Медик, конечно. Если бы я не встретил вас — все равно искал бы, пока не нашел. Это точно.
— У него есть родные?
— У Тольки? Мать, Анна Андреевна. Леночка, я так себя ругал, ничего ведь не успел вам сказать.
— А что вы собирались сказать?
— Ну… одну очень важную штуку.
— Какую штуку?
— Ну… да вы сами, наверно, понимаете…
— Нет.
— Почему это девчонкам обязательно нужны слова?
— Не хотите — не говорите. Что — этот ваш приятель Толик… У него есть девушка?
— Да что вы все Толька да Толька! Дался он вам! Леночка, неужели вы не понимаете, что я хочу сказать?
— Нет.
— Ну, что ты будешь делать! Кто же теперь объясняется впрямую? Ребята считают — это мещанство, все эти тексты. Надо говорить подтекстами.
— Можете подтекстами. Пожалуйста.
— Да… а где их возьмешь… Вы хотели кровать передвинуть? Давайте помогу.
— Ничего, она легкая. Просто хочу ее поставить так, чтобы я ночью вставать не могла.
— Чтобы не могли вставать?
— Дело в том, что я немножко сумасшедшая.
— Думаете, я шуток не понимаю?
— Нет, правда. Сколько раз тетя Вера заходит ко мне ночью, а я сижу одетая, вещички уложены, и чего-то жду. А это я все во сне одевалась, укладывалась. Окликнут меня — проснусь. И все помню: как вставала, как сидела, ждала чего-то. А вот чего именно ждала — ни разу не смогла вспомнить. Ну, верите теперь, что я немножко того?..
Слышится шум подъехавшего автомобиля и голос Потапенко: «Дуся! Дуся!» И ответ из дома: «Иду, Яша, иду!»
— Он! — вскрикивает Лена. — До свиданья!
Она бежит к калитке, сталкивается с Евдокией Ивановной.
— Простите, я сейчас…
Убегает.
Саша с недоумением смотрит ей вслед. Уходит в дом вслед за Толей.
Потапенко идет навстречу Дусе.
— Видел его? Был в санатории?
— Исчез профессор.
— Как это — исчез?
— Вместе с женой. Директор даже в милицию заявил. А потом смотрит — и вещи и машина тоже исчезли. Видно, удрал. Шесть дней только пожил по путевке. Наверно, вернулся домой, в Ленинград.
— Тогда звони в Ленинград. Подвозил кого-нибудь?
— Да, одного чудака с пацанами. Стоят, понимаешь, в ряд и все «голосуют»… Смешно. «Спасибо, — говорит, — выручили».
— Я думаю — выручил. Эх ты, лопух! Вчера опять кто-то в сад лазил, а ты хоть бы что.
— Слушай, Дуся, давай один раз поговорим серьезно.
— Давай, давай. У меня к тебе тоже серьезные разговоры.
— Только, пожалуйста, спокойно. Знаешь, иногда ты меня ставишь в неудобное положение…
— Говори, говори…
— Вот видишь…
— Ну, говори. Кому я сказала? Говори.
— Нет, если так — кроме скандала, ничего не получится.
— Из-за меня, значит, скандал? Да? Во всем я виновата, да?
— Чепуха.
— Конечно, я чепуху несу. Я — деревня, я — дура, я у тебя — гиря на ногах.
— Дуся…
— Что «Дуся»? Что «Дуся»? Истерзал ты мою душу, изверг. Взял на фронте молоденькую девочку, я еще совсем жизни не знала, пошла добровольно, думала дать пользу Родине. Я ни о чем таком не думала, знала, что санитарке положено, а тут, пожалуйста, явился, любовь закрутил… И я, дурочка, зачем его полюбила…
— Ну, успокойся, пожалуйста.
— И где твоя совесть? Умеешь только сироту обижать. Разве я не для тебя стараюсь? Хочу, чтобы у тебя гнездо было. Если б я, дуреха, тебя не любила… Все же для тебя… И отчего я такая несчастная… Боже мой, боже… Хоть бы сдохнуть скорее. Вот умру, тогда ты меня вспомнишь…
— Слушай, Дуся…
— Оставь меня в покое. Изверг, злодей — вот ты кто!
— Дуся, Дусенька… перестань, пожалуйста. Ты ведь знаешь — я твоих слез не могу видеть. Ну, дорогая моя, ласточка моя…
— Да… ласточка, — говорит Дуся сквозь слезы, — как обижать, так не ласточка… а… крокодила…
И они оба рассмеялись.
— Ну, зачем нам ссориться, Дусенька? Вспомни, что только мы с тобой перенесли… И для того живы остались, чтобы ссориться? Ласточка ты моя…
Дуся шмыгает носом и улыбается сквозь слезы.
— Ну, а зачем ты меня обижаешь? Знаешь, Дуська безответная.
— Вот, вот… ужасно мне нравится, когда ты так носом шмыгаешь… прямо девчонка…
— Ну, уж девчонка.
— А помнишь, как ты в соломе сидела?
— Это в сарае, когда крыша на нас свалилась?
— …артналет, бежать надо, а ты сидишь, в волосах солома, глазенки растопырила и носом водишь, как мышонок… Ах, Дуся, Дуся…
— Какое время было, Яшенька… Услышу другой раз — кто-то по траншее идет, насвистывает — сердце запрыгает, дышать не могу… Яша мой… А помнишь — самолет за тобой прислали? Как услыхала — приказ привезли: комбата в штаб забирают — чуть не померла со страху. Бегу на капэ, падаю, опять бегу — опоздаю! Не увижу, не попрощаюся… Что ж ты теперь никогда не свистишь, Яшенька? Ну, для меня…
Потапенко начинает негромко насвистывать мелодию. Дуся слушает, потом тихонько запевает:
…Только что пришла с передовой
Мокрая, замерзшая и злая,
А в землянке нету никого,
И, конечно, печка затухает.
Так устала — руки не поднять,
Не до дров — согреюсь под шинелью.
Прилегла, но слышу, что опять
По окопам нашим бьет шрапнелью…
Потапенко вторит:
…И за то, что снова до утра
Смерть ползти со мною будет рядом,
Мимоходом «Молодец, сестра!»
Крикнут мне товарищи в награду.
Да еще сияющий комбат
Руки мне протянет после боя:
«Старшина, родная, как я рад,
Что опять осталась ты живою!»
Потапенко протягивает Дусе руки, и она кладет в них свои. Он насвистывает тихо и мелодично. Закрыв глаза, без слов Дуся напевает мотив песни, и они с Потапенко под этот мотив кружатся.
На полянке появляется профессор с Татьяной Ивановной.
Танцующие останавливаются. Потапенко смущенно откашливается.
— Извините, пожалуйста… вы хозяева этой дачи? — обращается к ним Татьяна Ивановна.
— Да. А в чем дело?
— Мы путешествуем, вот остановились тут. Хотим попросить у вас воды.
— Прошлый год, то же самое, такие автотуристы остановились, — говорит Дуся, — до того нагадили, что из дачи, извините за выражение, выйти нельзя было.
— Позвольте, мы вовсе не собираемся тут гадить, как вы изволили выразиться, — вмешивается в разговор профессор.
— Мишенька, ты обещал не волноваться.
— Никакой воды, а то соберутся тут кучей.
— Я, собственно, обращаюсь к вам, товарищ, — игнорируя Дусю, поворачивается Татьяна Ивановна к Потапенко.
— К нему нечего обращаться. Что я сказала, то и будет.
— Видите ли, — говорит Потапенко, — в прошлом году действительно…
— А почему мы должны отвечать за прошлый год? Меня удивляет, что есть еще кулаки, которые отказывают людям в воде, — вспыхивает профессор.
— Миша, ради бога! У тебя сердце…
— Кто кулаки? — кричит Дуся. — Сам кулак!
— Позвольте, как вы смеете?
— А вот смею! И чихать мне на вашу интеллигенцию. Скажите, пожалуйста, они мне будут указывать, как выражаться у меня дома. Да плевать я на вас хотела!
— Ах ты, дрянь такая! — вскрикивает профессор.