— А ведро кто все-таки будет выносить? (Прислушивается к пению.) Неужели Кузьма поет с ребятами?..
Среди поющих голосов действительно выделяется тенор Кузьмы Кузьмича:
И вот мы пляшем и поем,
танцуем и поем,
И в одиночку, и вдвоем, втроем, и
вчетвером,
А впятером — тем более, а лучше —
вшестером!
И стук, и гром, и пыль столбом
В пространстве мировом…
— Распелся… — улыбается Ирина, — смешно… Давно не слыхала… Будет гроза…
— Ирина Николаевна, а правда, что к вам комиссия едет?
— Не просто комиссия — сам Введенский.
— Важный дядечка?
— «Дядечка»… Эх ты, будущий археолог. Академик Введенский! По Введенскому учиться будешь. Наши находки подтверждают, что миграция скифов к побережью относится еще к четвертому веку до нашей эры. Вот, например, каменный лев, которого мы нашли…
— Товарищи, приглашаем на ужин! — кричит, подбегая, Саша. За ним Толя со множеством пакетов в руках.
— Зина, пошли!
— С чего это вы разбогатели? С работы вас, кажется, выставили?
— Не выставили — просто корректно попросили удалиться.
— А вы им еще колючую проволоку набивали. Откуда же богатство?
Саша отвечает таинственным шепотом:
— Дельце провернули. Кокнули с Толькой одну старушенцию.
— А мы еще хотели собрать вам деньги — боялись, что вы умрете от истощения…
Лена с маленьким чемоданчиком в руке выходит из ворот дачи.
И р и н а. Что это значит? Куда ты?
Т о л я. Что случилось?
Л е н а. На автобусную станцию.
З и н а. Говори толком, в чем дело?
И р и н а. Они вас выгнали? Да?
Л е н а. Просто тетя Вера не прислала перевода.
Т о л я. С ума сойти! И твой собственный.
Л е н а (быстро перебивает). Яков Васильевич ничего на знает.
З и н а. Кулачье проклятое! Оставайся у нас. Посмотри на небо!
И р и н а. Да, девочка, сейчас вам никуда нельзя идти.
Т о л я. Я тебя не отпущу.
Профессор идет с Тужиковым по берегу моря. В руке у профессора маленькая книжечка. Из нее торчат белые полосы закладок.
— «А ну, переверните-ка вы каждый континент — и друга отыщите-ка вернее, чем студент…» — мурлычет он, перелистывая книжечку.
— Зачем это вы стали изучать Уголовный кодекс? — спрашивает Тужиков.
— И вам советую. Может пригодиться. В Ялте достал.
Тужиков нагибается, поднимает железный предмет.
— Интересно, как она здесь очутилась?
— Что это?
— Странно… Солдатская каска… Осколком пробита. Земля свежая… Откопал кто-нибудь?
Профессор рассматривает каску.
Они выходят на полянку, профессор увидел Зину.
— А, дежурная! Что в лагере?
— За время вашего отсутствия, товарищ командир, никаких происшествий не произошло, за исключением убийства с целью ограбления неизвестной старухи двумя жителями нашего лагеря. Дежурная Зинаида Курочкина.
— Убийцы обнаружены? — будничным тоном спрашивает профессор.
— Вот они — Миронов Анатолий и Репин Александр.
— Что ж, товарищи, можно считать, день прошел нормально. Прошу быть наготове: наш тайный план будет реализован ночью. Приближается гроза, и это нам в высшей степени на руку. Оружие подготовлено?
— Все спрятано в кустах у большого кипариса.
— Какой такой тайный план? — спрашивает у Толи Лена.
— Эта девушка изгнана из вражеского лагеря и просит политического убежища, — говорит Зина.
— Предоставить, — отвечает профессор.
Тужиков отводит профессора в сторону.
— Товарищ командир, прошу разрешения на переговоры с противником.
— Неужели вы на что-нибудь рассчитываете?
— Это мой долг.
— Что ж, попытайтесь.
Тужиков направляется к даче Потапенко.
— Послушай, Сашка, — говорит Толя, — мы по твоему поводу приняли решение.
— Интересно, какая судьба меня ждет?
— Без шуток. Вопрос серьезный. Нам троим нужно разрешить, может быть, самую важную проблему будущего общества. Это не громкие слова, и нечего тебе ржать. Вопрос стоит так: смогут или не смогут люди, когда исчезнут все другие противоречия, победить в себе зависть, ревность, обиды и прочую гадость.
— И вы решили на мне поставить эксперимент. Нашли кролика.
— Не на тебе, а на нас троих. Мы с тобой друзья. Живем в одной комнате. Между нами ни материальных, ни социальных, никаких различий. И вот является такая Лена, и начинается конфликт. Типичный конфликт будущего человеческого общества.
— Что же вы решили про меня, люди будущего?
— Во-первых, — говорит Лена, — мы уедем отсюда вместе, втроем.
— Лену в коляску, я — на багажнике.
— Трогательный пейзаж, — усмехается Саша.
— Слушай, Сашка, и не возражай. — Толя берет его за руку. — На первый взгляд это, может быть, глупо, и мещанин только посмеется… Но мы сделаем так — Лена переведется в Ленинград. Мы с ней поженимся и мою комнату разделим пополам. В одной половине будем жить мы с Леной, а в другой — ты. Мы по-прежнему будем с тобой всегда рядом… Нет, ты постой…
— Что меня больше всего трогает — это забота о человеке.
— Пойми, чудак, это необыкновенно серьезно. Что же мы, на словах одно, а на деле ничем не лучше этих… (Жест в сторону дачи.)
— Что это вы все «мы» да «мы»… Скажите, пожалуйста! Опыт-то собираетесь на мне одном ставить? Пусть этот Сашка живет рядом. Во-первых, хоть он и дуб, а все-таки приятель. Во-вторых, развлечение — посмотрим, как он будет реагировать на наше семейное счастье. Скажите, какие новые люди!
— Дурак ты, дурак.
— В общем, напрасно вы ко мне вяжетесь. Садитесь в автобус, и привет. Деньги на дорогу теперь у Тольки есть…
— Кстати, откуда у вас действительно появились деньги? — спрашивает Лена.
— Михаил Михайлович одолжил. Сашка проболтался, что мы рюкзак посеяли. Он прямо-таки заставил взять.
— Сашенька, если ты действительно ко мне хорошо относишься…
— Начинается демагогия.
— Пойми, Саша, я никогда не прощу себе, если из-за меня разобьется ваша дружба…
— Боюсь, что ты сильно преувеличиваешь свои возможности.
— Но я ведь серьезно…
— Короче, я иду готовить харчи. Через десять минут приходите ужинать. А что касается ваших утопических предложений, считайте их с благодарностью отклоненными.
Саша уходит.
— Какой дурак… Как же вышло, Леночка, что Дуська тебя выставила? И с отцом ты не простилась?
— Потому и не осталась до утра. Начнутся из-за меня объяснения с Евдокией Ивановной. Я и в палатке не хочу ночевать. Пойду на станцию — устроюсь на турбазе.
— Утром вместе пойдем.
— Нет, нет…
— Тогда я тебя провожу.
— Жаль все-таки, что Сашка не смог подняться над всем этим…
— Я бы остался с тобой сразу на турбазе, но здесь есть дело…
— Тайный план?
— Я по дороге расскажу. Доведу тебя до базы и вернусь. А утром мы с тобой двинемся в путь.
— Итак, начинается наша жизнь. Дай руку, — говорит Лена.
— Зачем? — протягивает он руку.
— Так. Подержать. А у тебя ногти обкусаны.
— Я уже почти отучился. А у тебя очень глупая лапа.
— Ты не представляешь, какое это странное чувство. Наверно, мне его всю жизнь не хватало — отца. И вот… и эта женщина… наверно, я должна ее ненавидеть — она разбила нашу жизнь. А мне ее жалко почему-то… Она ведь отца по-своему любит… Как это все страшно… И отца ужасно, ужасно жаль… Ну, что за жизнь у него. Вечно под каблуком у этой Дуськи, ничего они не видят. И так меня тянет броситься к нему, крикнуть «Папа… это я, слышишь — это я!» А потом думаю — ни за что! Если б я ему была нужна — разыскал бы, о маме бы горевал. Толик, он…
Лена и Толя поспешно уходят в сторону палаточного городка. С противоположной стороны на полянку выходят Потапенко и Тужиков.
Потапенко держит в руках каску.
— Уложило, видно, беднягу на месте… В сущности, мы были здесь все смертниками — кто уцелел, вторую жизнь живет… А где ты ее взял?
— Возле ваших ворот, на земле…
— Странно… как я мог не заметить? Сигарета есть?
— Так вот, друг, не думай, что я всегда этого не понимаю. Другой раз проснешься — особенно вот в такую грозовую ночь… сердце, видно, реагирует на атмосферные явления — лежишь, и такая вдруг тоска нападет. Вокруг люди живут, и только я без толку землю топчу… Вот они какие, мой веселые дела, брат Тужиков. А тут еще девочка эта, до того я к ней привязался… Сегодня узнаю — Дуся ей от комнаты отказала. Ушла и не простилась. Я уж Дусю и так и сяк… Ну, знаешь, женщины — она в слезы… Сама, между прочим, жалеет. В общем, капитулировал. Так-то, брат Тужиков.
— Дуся, Дуся… Поверить трудно… Наша ласточка, легонькая, позовешь, кажется, не подойдет, а перепорхнет к тебе… Другой, раз огонь, бомбежка — конец света, а она спокойно перевязывает: «Потерпи, браток, солдату терпеть положено…» Даже говорок ее — не шибко грамотная речь — и то казался милым… Эх, Яков Васильевич…
— Поверишь, все у меня эта девчонка… Пошла куда-то на ночь глядя. Я уж было машину выкатил — за ней ехать. Да куда поедешь?
— А что у вас с Дусей, детей не было?
— Нет. У меня ведь вообще все нескладно получилось. Винить некого — сам виноват. Я до войны женат был, в общем, тебе моя история известна. У нас ведь не баловство было с Дусей. Может, тебе странным покажется, а она и сейчас для меня та самая ласточка. Из-за нее поселился тут и вот все это… Я же, Тужиков, родился строителем, у меня руки, душа, понимаешь, строителя. Я ведь раньше только стройкой жил… И вот — не вернулся, служу тут в канцелярии, чепухой занимаюсь. Стараюсь не думать, газет, поверишь, не читаю… Так-то, Тужиков. Дела… После войны узнал, что у Маши, у прежней жены моей, ребенок родился — не знаю даже, сын или дочь. Пытался их разыскать — никаких следов. Что за судьба, живы ли…
— Яков Васильевич, я хочу сделать вам предложение. Бросайте вы эту хату, пусть Дуся хозяйничает, если так к ней прикипела, бросайте и бегите, пока не поздно. Приезжайте в Питер. Жить будете у меня — квартира просторная. Поступайте к нам, на Кировский. У нас целое государство — дело для такого инженера найдется. Не захотите у нас — весь Ленинград перед вами. Ну, как?