Кузьма Кузьмич выходит из палатки.
— А я было к Ирине собрался — там у них какое-то несчастье случилось.
Потапенко сидит на крыльце. Он сумрачен, курит.
Держа в руке белую майку, стоит перед ним Дуся.
— С ума сошел? Мы за этим профессором ищем по всей стране, я его едва уговорила, а ты не пойдешь?.. Яшенька, родной мой, ну, для меня… пожалуйста… Что только с тобой стало! Ходишь — думаешь, думаешь, сигаретки изводишь… Яшенька… Нет, Яшка, с тобой по миру пойдешь. Нам такой убыток сделали, а он даже не смотрит. Дела, дела… Не одни, правда, убытки — вот наследство получили. Ленка майку забыла — это ж надо, штопка на штопке — смотри, прямо штопка на штопке. Жалко мне ее как-то… А по курортам ездит. Нынешние девчонки. Смех прямо. На половую тряпку пойдет. У нас как раз прохудилась. Яша, пойдем к профессору… Ой, что это? Гляди… очки! Капитану надо отдать… Товарищ капитан… Смотрите, туточки лежали около забора… Собаку нужно теперь, пускай нюхает.
Капитан кладет очки в планшет.
— Ладно, разберемся.
Он уходит.
— Что это за «разберемся»? Надо по горячему следу пускать. Милиция… Да, совсем забыла. (Достает из кармана извещение.) Можешь представить, какая глупость. Я Ленке отказала, а ей перевод пришел. Вот. «Поселок Первомайский, дача Потапенко. Елене Яковлевне Потапенко». Что такое? Почта у нас — не могут, чтоб не напутать — и дача Потапенко, и перевод Потапенко…
Потапенко уставился на Дусю диким взглядом, вскакивает, выхватывает бумажку из рук.
— Дай! Дай сюда!
Он читает извещение, руки его дрожат — все понял.
— Да что с тобой? Чего ты расстроился? Ну, спутали: чего-то, а тебе что…
И вдруг Дуся тоже поняла. Вскрикнув, закрывает рот рукой.
— Яша… неужели… Она?..
Потапенко не отвечая уходит. Дуся стоит потрясенная открытием.
Шум мотора. Из кузова подъехавшего грузовика соскакивают Ирина Николаевна и Зина. Бросаются ко льву.
— Вот он!
— Ну, конечно, так и есть!
Ирина срывает со льва мешковину.
Лев ярко раскрашен. Туловище серебряное в яблоках, грива желтая, губы красные, глаза синие, хвост золотой.
Дико вскрикнув, Ирина падает. Зина подхватывает ее и осторожно опускает на землю.
— Помогите! Товарищи, помогите!
Все сбегаются.
— Воды! Скорей, воды!
Дуся поднимается на террасу, приносит графин с водой и протягивает Татьяне Ивановне, которая расстегивает воротник Ирининого платья. Однако Толя, опередив Дусю, подоспевает с ведром воды и кружкой.
Татьяна Ивановна зачерпывает воду и брызгает в лицо Ирине, Дуся так и осталась с графином в руке.
Профессор держит Ирину за руку, считает пульс.
— Ничего, ничего, сейчас это пройдет… А что, собственно, тут случилось?
З и н а. Вот, смотрите! Я утром проснулась, выхожу из палатки и вижу… представляете? Зрелище…
П р о ф е с с о р. Какой ужас! (Дусе.) Вы с ума спятили? Вы знаете, что это такое? Дикари!
З и н а. Я как увидела — бросилась за Ириной Николаевной, а она уже ушла. Я в экспедицию, а там уже паника — лев пропал.
И р и н а. Ты, Кузьма?.. Спасибо, Татьяна Ивановна, мне лучше… Боже мой, не могу смотреть…
Т а т ь я н а И в а н о в н а. Это уголовное дело. (Дусе.) Что ж вы молчите? Почему не ругаетесь?
П р о ф е с с о р. Украшение им понадобилось для помещичьей усадьбы, мещанам чертовым. Видали? И они тянут к себе скифского льва третьего века до нашей эры…
И р и н а. Четвертого.
П р о ф е с с о р. Тем более.
И р и н а (поднимается). Через два часа Введенский приедет!
К у з ь м а К у з ь м и ч (нюхает льва). Может быть, ацетоном отмоется или бензином…
Т у ж и к о в. Вы на грузовой приехали?
И р и н а. Да.
Т у ж и к о в. Разбираться потом будем. А сейчас давайте Лёву на грузовик. Надо отмыть его.
Мужчины поднимают льва.
И р и н а. Боже, какой кошмар!
П р о ф е с с о р. На базар бы. С руками отхватят.
Льва уносят. Ирина, бросив на Дусю уничтожающий взгляд, уходит.
Дуся остается одна. Она стоит несколько мгновений задумавшись, с ненужным графином в руке. Выливает из него медленно воду и идет на дачу.
Льва грузят в машину.
— Осторожнее…
— Снизу, снизу поддавай… так… так… взяли…
— Поехали.
Гудок. Машина ушла.
Кузьма Кузьмич обращается к оставшимся:
— Товарищи, я предлагаю сейчас же перебазироваться. Я нашел местечко — отсюда семь километров. Маленькая бухточка. Рабочий поселок. Ирине до экспедиции полчаса ходу. Как вы?
П р о ф е с с о р. Я — за.
С а ш а. А мы с Анатолием уезжаем домой.
Т у ж и к о в. Адрес записали? Помните, жду в гости.
Т о л я. Обязательно, Петр Андреевич.
Т а т ь я н а И в а н о в н а. И к нам милости просим.
П р о ф е с с о р. Ну, давайте собираться. У нас с Таней еще целая неделя впереди.
Все принимаются за сборы. Саша с Толей укладывают свои вещички в коляску мотоцикла.
Т у ж и к о в. Жаль мне все-таки Якова Васильевича…
С а ш а (Толе). Клади к одной стороне, а то ей будет неудобно сидеть.
П р о ф е с с о р. Ну, друзья, все готово?
К у з ь м а К у з ь м и ч. Готово. А товарищ капитан…
К а п и т а н. Уезжаете?
П р о ф е с с о р. Да, решили перебазироваться. Мы вам еще нужны?
К а п и т а н. Нет. Пожелаю всего лучшего… Между прочим, профессор, у вас ничего не пропало?
П р о ф е с с о р. У меня? Ничего… (Он проверяет содержимое карманов.) Вот тебе раз! Бумажник-то… Гм… И здесь нет…
К а п и т а н. Вот он. С паспортами, с аккредитивом и с деньгами.
П р о ф е с с о р. Ну, как мне вас отблагодарить? А я-то хорош — даже не заметил… Позвольте, позвольте… а где же я его обронил?
К а п и т а н. Возле этого забора.
П р о ф е с с о р. Да? (Берет бумажник.) Мокрый…
К а п и т а н. От дождя, видимо. Как раз у столбика лежал, возле поваленных ворот.
П р о ф е с с о р. Гм… подумайте… какое совпадение!
К а п и т а н. Счастливого пути.
П р о ф е с с о р. До свидания. Спасибо.
Тужиков молча пожимает руку капитана.
К а п и т а н (Толе). Для вас, между прочим, тоже есть кое-что. (Протягивает очки.) Ваши?
Т о л я (берет очки, ощупывает, надевает). Как здорово.
Крепко пожимает руку капитана. Саша вслед за ним проделывает то же самое.
К а п и т а н. Тоже, между прочим, возле забора нашлись…
П р о ф е с с о р. Гм…
К а п и т а н. Что ж, до свиданья, товарищи, привет Ленинграду.
Машина отъезжает. «До свиданья, до свиданья». Толя сел на багажник мотоцикла, обнял Сашу.
Т о л я. Спасибо за все, товарищ капитан!
Уехали. Ушел капитан.
По опустевшей полянке, где был палаточный городок, проходит Дуся.
— Уехали… скажите, пожалуйста… как от зараженных. Что это? — Она принюхивается, почувствовав какой-то запах. — Что такое?
Она встревоженно оглядывается, замечает мужа, обливающего дом содержимым канистры, и бросается к нему.
— Ой! Сумасшедший! Что ты делаешь?
У него взлохмачены волосы, блуждающий взгляд.
— Рятуйте, люди добрые! Рятуйте! Он дом поджигает. (Вырывает канистру из рук Потапенко.) Ой, лихо мое! Спички, спички отдай! Где у тебя спички, сумасшедший!..
Она ищет по карманам, находит и отбирает у него спички. Потапенко стоит, не сопротивляясь. Убит горем. Когда Дуся забрала у него спички, повернулся, пошел.
— Куда ты, Яша!
Он идет не слыша, не отвечая.
— Яков! Яша! Куда ты! Ну, постой, Яков!..
Потапенко замечает лежащую на камне белую майку. Берет ее, подержав в руке, опускает во внутренний карман пиджака и уходит.
— Да стой же, Яков! — бежит за ним Дуся. — Будь оно все проклято! Я же для нас гнездо строила! Для тебя, Яша!
Она спотыкается и падает в яму, вырытую на месте, где была калитка.
Теперь Дуся видна только до пояса.
— Яков! Вернись! Мы ее найдем! Мы уедем, все бросим, Яшенька!
Дуся плачет.
Откуда-то издали зазвучала музыка — тот самый фронтовой вальс, который Дуся пела вместе с мужем, под звуки которого они так хорошо, так славно танцевали.
…Да, великим испытанием для человека была война. И та, кто прошел это испытание, кого закалил огонь войны, и по сей день не забывают, как переоценены были ценности, как выступило настоящее и ушло в тень многое, казавшееся в жизни важным, как поняли истинную цену доброты, дружбы, благородства, верности — будь то верность Родине или верность любимой.
Те, что вернулись, те, что уцелели, принесли с собой эти чувства, эти понятия в послевоенную, в мирную жизнь.
И потому-то так велико оказалось влияние фронтовиков на всех участках жизни — куда бы они не попали — в деревню ли, на завод или в институт.
Но шло время — и жизнь мирная создавала новые свои испытания — испытания бытом, благосостоянием, мещанским благополучием.
Я могу засвидетельствовать, что бывшие фронтовики, которых я знаю — а их много у меня таких друзей и знакомых — все сохранили нравственную чистоту, все не поддались «искушениям», сумели отличить истинные ценности жизни и, здраво ценя всякие блага и удобства, не создавали себе из них мещанского кумира.
Может быть, именно потому, что история Дуси и Якова Потапенко была исключением, потому, что она особенно оттенялась судьбами и характерами других фронтовиков — она так поразила меня и мне захотелось о ней рассказать.
А, кроме всего, разве закончилось наше сражение с мещанством? Разве оно не живет среди нас, маскируясь то так, то этак, меняя формы, меняя свои «идеалы», вербуя приверженцев среди людей разных поколений?
СТРАНСТВИЯ ЖУРНАЛИСТА
Теперь мне хочется, читатель, повести вас за собой туда, где довелось мне побывать в качестве журналиста.
Не по всем, конечно, пройденным дорогам, а так — в несколько наудачу выбранных поездок.
Занимаясь своим прямым делом — кинематографом, я часто чувствовал необходимость оторваться от него, «нырнуть» в иную жизнь.