— У.? Какая У.? — ответили мне в канцелярии. — Ах, Лиля У.! Она давным давно тут не работает.
Но мне нужна У. Нахожу знакомую ее подруги, потом подругу и, наконец, на Ростовской улице, 83, саму У. Она, впрочем, уже давно не У., у нее фамилия мужа. Да, Лиля, она же Алиса Алексеевна, в девичестве У., работала в народном суде. Она тогда училась в восьмом классе и летом поступила в суд, чтобы немного заработать. Всего она там служила полтора месяца. Ни до, ни после этого не работала вообще, о ведении судебных дел не имела ни малейшего представления.
— Писать протоколы я, конечно, не поспевала, — говорит Алиса Алексеевна, — писала через пятое на десятое, а то совсем не писала. В первый же день мне пришлось уже вести протокол. Дело Литвиненко я хорошо не помню, но смутно припоминаю, что было такое очень длинное дело. Какие-то старики приезжали из Игрени и даже ночевали. Что-то старик говорил, вроде того, что «я должен скитаться».
Протокол судебного заседания — это основной документ, который анализируется всеми последующими инстанциями, который считается объективным и абсолютно достоверным свидетельством. Основываясь на нем, принимают решения все инстанции, вплоть до Верховного суда СССР. Но вот как составляются у судьи П. документы, от которых зависят человеческие судьбы!
Исполком днепропетровского Пригородного района. Кабинет председателя. За столом — председатель товарищ С. и секретарь товарищ Д. Нет, о деле Литвиненко товарищи ничего не слышали, нет, никакого Литвиненко они не знают. Я прошу разрешения ознакомиться с выводами комиссии, которая в 1950 году обследовала поселковый Совет. Председателем комиссии, как мне говорили жители, был тогдашний райвоенком полковник Я.
— А кто именно вам сказал, что была комиссия? Я верю только документам. Дайте на стол документ, что была комиссия — тогда будем искать.
С удивлением смотрю на С., что это он — всерьез? Да, к сожалению, вполне всерьез.
— Я тут председателем уже два года и о такой комиссии не слыхал.
Напоминаю, что комиссия работала не два, а шесть лет тому назад.
— Архивов у нас нет. И что было до нашего состава, то нас не касается, — отвечают в унисон председатель и секретарь.
Я прошу сообщить, куда передан архив, и высказываю предположение, что, очевидно, и до избрания настоящего состава исполкома в районе тоже была Советская власть. Следовательно, есть и архивы.
— И вообще, — неожиданно говорит со злостью С., — этот старик нахально влез в чужие стены и хотел в них жить.
Вот оно что! Оказывается, вначале мне сказали неправду, будто ничего не знают о деле. Знают и очень «активно» к этому делу относятся!
— Эти стены на балансе сельпо, ясно? И разговор окончен.
Действительно стены дома Литвиненко уже шесть лет назад проданы «с торгов» Одинковскому сельпо.
— Это допотопное дело. Стены на балансе. И архивов у нас нет. Так что…
И председатель выразительно смотрит на часы.
Тут я должен принести извинения редакции «Литературной газеты». Я не оправдал доверия. Вместо того, чтобы спокойно записывать в тетрадку впечатления, я, совершенно забыв о своих корреспондентских обязанностях, «вступил в пререкания»:
— Слушайте, в вашем районе старый труженик, пенсионер, выброшен из своего дома и живет в сырой землянке. Сядемте в машину, поедем туда. Посмотрите, что случилось, как помочь людям.
С. поднялся, властно отодвинул какие-то бумаги.
— У меня в районе сто тысяч населения, — сурово сказал он, — что ж я буду ездить на каждого смотреть?
Долго еще после этого знакомства я не мог успокоиться. Если представителю печати не добиться у этих руководителей района простой справки, то как же может прошибить такой железобетон старик Литвиненко, рядовой труженик? Как хотелось бы мне, чтобы избиратели, те, кто голосовал за депутата С. и за депутата Д., были там, в кабинете, вместе со мной! Чтобы они видели и слышали то же, что видел и слышал я!
В райвоенкомате я узнал, что полковник в отставке Владимир Спиридонович Я. — ныне управляющий конторой Укрместсбыта. Мы встретились. Он подтвердил, что действительно участвовал в обследовании работы Совета поселка Карла Маркса в 1950 году. Комиссия пришла к заключению, что дело стариков правое.
— У меня лично сложилось тогда впечатление, — говорит Я., — что дело Литвиненко возникло в результате чьих-то темных интересов. Неужели это злосчастное дело до сих пор тянется?
И, наконец, я побывал в правлении Одинковского сельпо, которое считают здесь «законным» владельцем обгоревших стен. В правлении я застал М. — председателя и К. — бывшего председателя. Вот что он сказал, нынешний председатель, а его предшественник подтвердил:
— Стены куплены еще при старом председателе. Зачем он их покупал — нам неизвестно и непонятно. Фактически эти стены, да еще не в нашем селе, Одинковскому сельпо совершенно не нужны. Однако вышестоящие районные организации жмут на нас, чтобы мы построили из них жилой дом. Даже деньги ассигновали. Ну, а мы, сельпо, в этом совершенно не заинтересованы.
Какие же это районные организации жмут насчет жилого дома? Мне почему-то вспомнились слова председателя райисполкома: «Дом на балансе, и разговор окончен». И для кого, собственно, будут строить этот дом, если он не нужен сельпо? Очевидно, какие-то охотники до чужого добра нашлись: ведь поселок Карла Маркса — одно из лучших в Днепропетровске дачных мест.
Самые высокие судебные инстанции введены в заблуждение теми, кто сфабриковал дело Литвиненко. Вот один из примеров. В определении Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР по протесту Генерального прокурора Союза ССР сказано:
«При разрешении настоящего дела не может быть не учтено и то обстоятельство, что принадлежавший ответчику разрушенный дом был продан шесть лет назад, новым собственником восстановлен и обратное у него изъятие этого дома, как у добросовестного приобретателя, было бы вообще незаконным».
Но Верховный суд обманут! Дом никем не восстановлен! Как его сожгли фашисты, так он и стоит сегодня! Я сфотографировал эти обгоревшие стены. Нет у них «добросовестного приобретателя», а есть выброшенный на улицу законный владелец.
Восемь долгих лет тянется дело Литвиненко. Где только оно не побывало! Сколько человеческой энергии, сколько драгоценного времени на него истрачено! Сколько физических и душевных сил ушло у стариков Литвиненко на защиту своего бесспорного права!
Как много горя могут причинить недобросовестные люди, сколько зла могут совершить преступники только потому, что существуют еще люди с холодными глазами, с пустыми и черствыми сердцами.
У этой статьи, помещенной в «Литературной газете», было и продолжение: все решения, вплоть до решения Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР были отменены и старикам Литвиненко возвращен их дом.
Мне хочется рассказать об истории еще одной статьи.
Тупая и жестокая жизнь старой русской деревни родила чудовищный обычай поругания девушки — ворота ее дома вымазывались дегтем.
Ничто не могло быть страшнее этого позора: несчастная становилась мишенью грязных насмешек и диких издевательств.
Казалось само собой разумеющимся, что вместе с самой старой деревней давно умерли и забыты законы ее звериной морали. Но воинствующее мещанство не желает умирать. Даже когда, казалось бы, нет больше для него питательной среды, микроб мещанства дает вдруг неожиданную вспышку инфекции в самом неожиданном месте.
Недавно мне довелось быть в У. На центральной улице города — улице Гончарова — висит застекленная витрина. Над нею надпись: «Бокс — Боевое окно комсомольской сатиры».
В тот день я увидел перед «Боксом» толпу, которая, не помещаясь на тротуаре, вылилась на мостовую. Раздавались непристойные выкрики хулиганов и гогот — нечто среднее между жеребячьим ржанием и воплями Тарзана. Пробиться к витрине было почти невозможно. Когда мне это наконец удалось, я понял причину неожиданного «успеха» «Бокса».
К фотографии молодой женщины была пририсована карикатурная фигура. Рядом помещен текст:
«Я, такая-то (следовало имя, отчество и фамилия — настоящая и девичья, чтобы задеть всю семью), проживающая там-то (следовало название улицы, номер дома и квартиры), принимаю по расписанию».
Несколько левее редакция поместила на классной доске, между двумя пронзенными стрелой и финкой сердцами, такой текст:
«Расписание любовников
Понедельник
Агафонов — 8-00
Баранов — 8-30
Вертушкин — 9-00».
И так с точностью до получаса на все дни недели.
Сочтя, видимо, что одной прозы недостаточно, редакция воспела свою тему еще и в стихах, все в том же зубодробильном стиле:
«Она по профессии педагог,
Но нигде не числится в штатах
И, забывши и стыда и морали долг,
Занимается грязным развратом.
Весною принимает раннею
Любовников по расписанию».
Я изменил маршрут и направился в горком комсомола.
— Пропагандой? Пропагандой ведает товарищ Л. — вон она за тем столом.
Мы познакомились с товарищем Л. Да, «Бокс» — область ее компетенции. Она отвечает:
— Материал у нас проверенный — лучше нельзя. Зарегистрирован в милиции, горячо одобрен секретарем горкома Б.
Я попросил Л. рассказать все, что ей известно о молодой женщине. Вот рассказ Л.
Однажды ночью некий гражданин вышел из дому с ведрами за водой. Близ ворот он обнаружил парочку, которая, по мнению гражданина, вела себя нескромно. Он сделал парочке замечание.
— Вместо того чтобы прислушаться к замечанию, молодой человек (мужская половина преступной парочки) взял у гражданина ведро и ударил его этим ведром по голове! — рассказала Л.