— Послушай, ты хорошо знаешь Падунца?
— Так же, как и ты: Емеля, примеряющий корону на царство.
— Чего ты от него хочешь?
— Может, он пристроит Настю, найдет убежище?
— Ты ее всю жизнь будешь прятать?
— Нет. Я думаю убедить Макса, что девочка не заложит их, а значит, и не опасна.
— И еще ты убедишь, что поступил правильно, вернув ценности в магазин? Не будь наивным, Костя. Чистыми руками сейчас даже добро делать нельзя.
— Ладно, сменим тему. Значит, считаешь, Падунцу можно рассказать о Насте?
— Не надо пока. Есть другой вариант. Я деньги хозяина по ветру не швыряла… Короче, поедем, посмотришь.
Небольшая обшарпанная квартирка. Девятым валом вздыбился линолеум, устрашающе грязные батареи, потолки в желтых разводах великих потопов…
— Ты не пугайся. Зато это мое, понимаешь? Отремонтирую, наведу порядок и буду жить. Сама наведу.
Небольшая кухня, в комнате — старенький, наверное, от прежних хозяев, стол, две пустые книжные полки, кровать-полуторка. Мы оба почему-то смотрим на кровать, потом друг на друга и смеемся.
— Ну ты ненасытный!
— Это простительно. Ждал тебя долго.
Телефонный звонок.
— Да?
Вот что значит потерять над собой контроль. Прежде чем хватать трубку, надо подумать, кто тебе может звонить в три ночи.
Мой не назвавший себя абонент молчит. Век, конечно, он молчать не будет, сейчас положит трубку… Чуть раньше, чем трубка упала на рычаги, я услышал знакомый голос: "Дома?.."
Корин. Бывший таксист, выкупивший машину и занявшийся частным извозом. Я эту «Волжанку» доводил ему до ума. Жадный и не больно умный мужичок лет тридцати. Мастак пить задарма, драть с пассажиров три шкуры. А сиденья в салоне дерматином обтянул. Месяца три назад ночью его избили, выкинули из машины, а саму тачку угнали. Через два дня ее нашли. Металлолом. Я, зная его натуру, все же делать из дерьма конфетку отказался, тем более за копейки. После ювелирного Корин мечтал об одном: купить на свою долю приличную иномарку. За золото он готов горло перегрызть. Но зубы некрепки. Хлипковат таксист, хотя с виду тяжелоатлет.
Блин в этом плане опасней. При его кулаках да голову еще на плечах иметь… Но чего нет, того нет…
Ладно, коль товарищи позвонили, надо готовиться к встрече. Негостеприимно принимать их за пределами квартиры, но и в ней не резон: шумом можно соседей потревожить. А с соседями надо жить тихо. Если приедут втроем — очень плохо, вдвоем — уже лучше. Но и то без понта не обойтись, поскольку челюсть надо беречь.
Я беру пистолет Макса, вынимаю из него магазин, убираю его подальше с глаз. И не спеша спускаюсь на первый этаж. Здесь очень хорошо принимать компании. Рамы, где когда-то были стекла, заложены шиферными плитами, так что даже днем сумерки, а уж что говорить о глубокой ночи! Лишь в дальнем углу горит сорокаваттка — и как ее до сих пор не вывернули?
В дом наш когда-то попасть было непросто: за наружной дверью следовал тамбурок, заканчивающийся внутренней дверью с кодовым замком. Код давно потерял свою секретность и назначение, но тамбурок остался. Что ж, постою, глядя в щель на улицу. Буду любоваться звездами и вдыхать запах мочи.
Едут.
В машине трое, и это очень плохо. Но один, кажется, остается за баранкой. Макс? Нет, Санек. Макс сам на разборку не поедет, не царское это дело. Санек остается в салоне, двое идут сюда. Ах, хорошо бы без шума поладить.
Я покидаю тамбур и становлюсь за внутренней дверью. Загадываю: пусть первым войдет Блин, а то ведь он такой дурак, что может и на пистолет полезть. Безуха. Подготовленный, с замахом, удар в район уха. Тут же помогаю Блину осесть без грохота. Входит Корин, и как бы плохо ни было освещение, «макаров» он разглядел.
— Садись рядышком, — говорю Корину и показываю на место рядом с Блином. — Теперь быстро и коротко: что надо?
— То, что мы взяли в ювелирном. И девчонку.
— О девчонке забудьте, ее уже нет, — говорю я. — Вы долго с ней возились, а это опасно.
В глазах его появляется страх. Хорошо говорить с Кориным. Его во всем убедить можно. Равно как и разубедить.
— Теперь о золоте. Зачем вам нужна моя доля?
— Какая твоя? — Страх страхом, но, если дело идет о миллионах, тут обо всем забываешь. — Твоя вместе с миной накрылась…
— Ты же умница, Корин, — вот теперь я позволяю себе улыбнуться. — И вдруг поверил Максу? Макс положил мину в драгоценности? Зачем, скажи? Что, без золота сверток не рванул бы? Макс просто эту долю себе забрал. Пока одну. А убрав меня — за вас примется. Неужели ты этого не усек?
Под тяжкий стон Блина Корин начинает соображать.
— Так золото у Макса? Ты его не забирал?
— А как я вообще мог его забрать? Ты же Макса знаешь, он домосед, по ночам на машинах не катается, в отличие от некоторых. А днем, сам понимаешь, такие дела не делаются.
Железный аргумент! Похоже, только им я и убедил Корина.
— Значит, все драгоценности у Макса? Правильно! Он их себе хочет заграбастать, иначе бы давно уже реализовал! Что будем делать, Костя?
— Лично я буду работать по своей программе. А вы сами мозгами шевелите. Со мной вам лучше не связываться.
— Ну да, на тебе «мокруха», девочка эта.
Умница Корин, элементами абстрактного мышления располагает.
— Поговори с Саньком, с Блином, объясни им ситуацию.
— На хрен объяснять, — выстанывает слова Блин. — У тебя же пистолет Макса! Значит, был у него.
Дурак дураком, но тоже кое-что соображает.
— Он что у него, именной?
У Корина заметался взгляд, Корину опять нужны железные аргументы.
— Если ты видел ствол Макса, то обратил внимание, что ручка у него черная. А эта, смотри, коричневая.
Такую деталь они вряд ли помнят.
— Действительно, коричневая, — говорит Блин.
— Вот и делайте выводы. Погуляйте по ночной Москве и поразмышляйте.
— Мы на машине, — почти с гордостью бурчит Блин.
— За то, что вы нарушили мой покой, я ее на время конфискую.
— Тебя гаишники как угонщика задержат.
— Не думаю, чтобы в Москве кто-нибудь угонял «Таврию», хоть это теперь и иномарка. Ментам плевать на нее. Так что привет, ребята!
Я выхожу из дома и спокойно топаю к тому, что Блин называет машиной. Выбрасываю из салона Санька, сажусь за баранку. И, соблюдая все правила движения, мчусь в Сабурово.
Окна квартиры Макса темны. Не думаю, что он ждет гостей, как ждал их я. Уже однажды оправдавшей себя отмычкой открываю дверь, тихо иду в спальню. Вот здесь можно щелкнуть выключателем, одновременно прыгнуть к кровати и рвануть с нее одеяло.
Очумелый Макс подпрыгивает и лбом упирается в ствол своего же «Макарова». Не хотел бы я когда-нибудь так пробудиться!
— Сука, — говорю я. — Если ты не забудешь мой адрес и мое имя, я эту память из тебя просто вышибу. Поверь мне на слово! Веришь, нет?
Я направляю ствол на переносицу и кладу палец на спусковой крючок.
— Верю…
Падунец достал все, что я просил. Киянки, распылители, нужные щетки… Я за утро обработал два «вольво», у обоих царапины на крыльях, отработал так, что не найти следа ни грунтовки, ни новой краски. Федор Савельевич крутился возле нас тоже в новом комбинезоне, в кепочке с вышитым на ней тарантасом и буквами "Ф. П." Такова марка его фирмы.
— Сегодня день пашем, ребята, а завтра — презентация. Правильно, это можно назвать презентацией? Столы накроем, посидим, пригласим кой-кого…
Хорошо посидели! На самом деле хорошо. Все было культурно, чинно, главное — гости вовремя разошлись. Остался ограниченный круг: механик Николай, я и Федор Савельевич с невестой. Николай остался потому, что идти уже не мог. Он спал сначала за столом, потом ему поставили раскладушку, и мы остались втроем против армады бутылок и тарелок. Плоскогрудая кошечка, не обращая на меня внимания, выговаривала Падунцу:
— Зачем столько денег на ветер пускаешь? На них мне можно было купить приличное кожаное пальто и съездить к морю.
— К Белому? — спросил я. — Или зачем вам пальто?
Она даже не удостоила меня взглядом. Но сказала явно в мой адрес:
— И потом, надо быть разборчивее в знакомых. Масса ненужных людей…
— Милая, — уже изрядно осоловев, возразил Федор Савельевич. — Я сам знаю, кто мне нужен, а кто — нет. Пока у меня нет денег и пока мне эти деньги дают, надо быть благодарным людям, какие бы они ни были. А вот когда я рассчитаюсь с долгами — и море тебе будет, и Канары, и песец с бобром.
— Потратился на строительство? — спросил я.
— С чего потратился?! Нечего мне было тратить. Так, крохи. Все дали добрые дяди. Знают мою хватку и уверены, что верну с процентами. Выгодное же дело, Костя! Если правильно организовать… Клондайк! Пещера Али-Бабы! У нас будут большие деньги!
— Большие деньги портят человека, — сказал я. — Вот у меня могли быть очень большие деньги, но я их отдал.
— Кому? — тряхнул головой Падунец.
— Хозяину.
Мы как раз выпили по очередной, и я подумал: а почему бы не рассказать кое-что моему коллеге по бизнесу? Пусть знает, что его напарник не позарился на чужое, что он предельно честен.
— Ты помнишь, Федор Савельевич, месяца два назад… нет больше… бандиты ювелирный грабанули?
— А почему я должен помнить?
— Так писали же об этом, в газетах… Ладно, суть в другом, не спрашивай как, но коробка, где были драгоценности, попала ко мне. Можешь себе представить?
— Нет, — хмыкнул Падунец.
— Я тебе слово даю! Впрочем, можешь не верить, твое дело. Но я всю эту коробку отдал директору магазина. Там добра было на сотни миллионов.
— Тебе, Костя, пить нельзя, — посерьезнел Падунец. — Болтаешь черт-те что.
— Не верь, дело твое. Я, может, тебе открыться хотел… Мне, может, выговориться надо. Меня раньше никто даже не пытался понять. Только баба Варя. Варенье мне давала, блины…
— Бабушка твоя, что ли?
— Нет, соседка, дверь напротив. Но она мне как родная бабушка. И блины такие делала…