И снова одно и то же; та же чуждая линия мышления. Его передёрнуло, и по коже пробежали мурашки, хотя в комнате не было холодно.
- Вы ничего не даёте Земле, - упрямо повторил Флойд и снова уверился в бессмысленности того, что говорил. Он делал это не размышляя; множество других мыслей владело им, не давая сосредоточиться.
- Я постараюсь отдать вам все, если вы примете, - мягко произнесла она. - А теперь, пожалуйста, пойдём, и, будь добр, улыбайся гостям, ну, хотя бы, ради меня,
Тяжёлые думы по-прежнему сверлили его мозг, но вскоре Милтону удалось отвлечься.
Вина - вот главная его беда. Там, дома - его страна охвачена пожаром войны, а здесь - все создано для удовольствий. Практически, вся жизнь и деятельность Солита направлена на удовлетворение своих потребностей. Милтону нравился жизнелюбивый дух солитян, в котором никогда не чувствовался вяжущий привкус груза забот.
Ему импонировали женщины этого мира: их красота и яркая изысканность, за которыми скрывалась твёрдость в решении принципиальных вопросов. Мужчины Солита нравились ему меньше; по-своему, они, конечно, хороши, но Милтон не ног простить им их статуса слабого пола. Старые истины ещё были живы в нём.
Новый букет женщин и животных - обычная яркая смесь - представлены Милтону, и ему пришлось дефилировать по дворцу, делясь с гостями своими впечатлениями от пребывания на Солите. Все смешалось необычайно - некоторые комнаты давали ощущение замкнутости, а некоторые - свободы; близость тел и мехов возбуждала; калейдоскоп цветов пьянил.
Милтона забросали вопросами о Земле. Он отвечал, почти не задумываясь, как это выяснилось позже. Окружающие его люди и звери, словно перестроились в некое подобие строгого танца. Постепенно веселье захватило его и согрело сердце.
То, что думали о нем на Солите, он знал и принимал как должное: примитивный, странный, возможно, даже опасный. Но всё-таки он вызывал интерес. Ну и ладно: пусть думают, что хотят! Пусть думают, что это некое развлечение для него. Как будто он пещерный человек!
Несмотря на всё своё восхищение, Милтону не много удалось узнать о цивилизации, гражданином которой он стал. Да и то, благодаря собранной по крупицам информации, проскальзывающей в разговорах.
В основном Солит - бесплодная планета: половину её земель занимали кратеры, лишённые плодородной почвы. На Солите пытались создать некую модель рая, используя при этом случайные островки оазисов в пустыне. Их оазисы были заселены флорой и фауной Земли ввиду малочисленности своих представителей природы.
- Разве вы не привозите животных и растения с других планет Галактики? - спросил Милтон у танцующей с ним волоокой блондинки.
Ему показалось, что она на секунду оступилась в танце.
Женщина испытующе смотрела на него, и, не выдержав её взгляда, Милтон опустил глаза.
- Только с Земли, - ответила она и плавно ускользнула от него.
Солитяне полагают, что их культура насчитывает пятнадцать тысяч лет. Сейчас они вышли на уровень стабильности. Но иногда Милтону казалось, что в солитянах проскальзывает тень одиночества. В конце концов его полярные чувства растворились под впечатлениями вечера. Он слегка захмелел, хотя пил мало.
Дворец-мираж блистал людьми, звенел музыкой. Его архитектура плыла, подчиняясь искусственному волшебству.
- Давайте переберёмся к морю! - воскликнула Амада. - Такая ночь не мыслима без океана! Мы перенесёмся в Залив Союза, Как не хватает волн и ритма прилива!
Неожиданно стены дворца начали растворяться. Казалось, нет ничего невозможного для портматтеров, если даже их устройства запрограммированы отзываться на малейшие прихоти гостей. Прозрачные стены поплыли одна сквозь другую; комнаты закружились в карусели, подхватив пирующих так, что звезды и хлопья снега смешались в прекрасный, невероятный шторм, а рыбы - морские черти - парили среди ветвей голубовато-зелёных кактусов. Даже невидимые музыканты, словно почувствовав перемену, заиграли быстрее.
Затем прибыла Вангуст Илсонт - последняя гостья. В её волосах калачиком свернулся фуксиновый хамелеон, удивительно гармонировавший с ярко-пунцовым цветом её губ и сосков. Она поспешила к Амаде и Флойду Милтону.
Вангуст тоже посещала Землю и также вернулась с мужем-землянином.
- Вдвоём вам будет веселее, - быстро и дружелюбно проговорила Вангуст, тепло глядя в глаза Милтону и мягко пожимая его руку. - Если, конечно, вы не затоскуете по родине. Вы станете закадычными друзьями - вы и мой муж. Сможете охотиться и отдыхать вместе. Мы живём недалеко отсюда.
Она представила своего мужа-землянина как Чан Хва.
Стоя друг против друга, мужчины вдруг как-то сникли, смутились.
Лицо Чан Хва отразило гамму эмоций: сначала - злоба, затем - раскаяние за эту злобу, и наконец - замешательство. Мучительные поиски выхода. В конце концов с улыбкой, больше похожей на гримасу, он произнёс:
- Пожалуй, не место и не время для ссор…
И протянул руку.
Милтону не удалось так быстро прийти в себя. Намеренно не замечая поданной руки, он в раздражении повернулся к Амаде.
- Этот человек принадлежит к нации, с которой мы воюем.
Напряжённая тишина нависла над всеми, тишина непонимания.
Милтон говорил на языке солитян. Но он знал, что их язык не содержит точного эквивалента слов «нация» и «война». Поэтому ему пришлось употребить слова «группа» и «напряжённость».
- Какая напряжённость может возникнуть между вами? - спросила Амада, довольно спокойно, но с едва различимой ноткой угрозы в голосе. - Теперь вы оба - мужчины Солита. Земля далеко, и какие могут быть претензии друг к другу?
На Милтона её слова оказали обратное действие. Чувство вины дико всколыхнулось в нём. Он сжал кулаки, подсознательно понимая, что ведёт себя глупо.
- Между нами неприятность, - глухо проговорил он. - Один из нас должен уйти.
- Я этого не понимаю, - развела руками Вангуст, совершенно сбитая с толку поведением Милтона. - Вы оба - Земляне.
- Встречались ли вы когда-либо раньше? - высказал предположение кто-то.
- О каких группах вы говорите? - раздался голос.
- И что за неприятности?
- Прекратите! - умоляла их Амада.
Она повернулась к мужу. Сабиани, её тигр, вряд ли мог сравниться с ней по красоте, когда она начинала сердиться, - одновременно привлекательная и пугающая в гневе.
- Я хочу раз и навсегда выяснить причину этого безрассудства, - потребовала она, обращаясь к Милтону.
Чан Хва принялся объяснять.
«Хва говорит на языке Солита гораздо лучше меня», - признал Флойд.
Оказалось, что понятие национальности находилось за рамками понимания большинства присутствующих. Они принадлежали к редко заселённому миру, где вездесущие портматтеры делили людей на группы с непостоянным родом занятий.
И тем не менее Амада и Вангуст, побывавшие на Земле, кое-что знали об ужасах войны и даже застали начало мирового конфликта, прежде чем отправились обратно на Солит. И поэтому они не на шутку обеспокоились, различив отголоски той ужасной борьбы - здесь, в своей среде.
Во время споров, которые разгорались все больше, они проговорились - случайно или намеренно, о том, что ранее им удавалось утаивать от Милтона: поскольку на Земле идёт война, ни один портматтер не будет туда отправлен.
Флойд был полностью отрезан от родного мира.
Чан Хва, вежливый и дружелюбный, пользовался теперь благосклонностью солитян.
Милтон, неспособный согласиться со всем только что сказанным, вдруг осознал, что он и не хочет ничего понимать. Его охватило смятение. Ошеломлённый цветом, светом и соблазнительными женщинами, он уже не мог сопротивляться. Отчуждённость и оцепенение взяли верх. Он резко повернулся и выбежал. Амада не тронулась с места, чтобы остановить его.
Сейчас, когда дворец переливался, искрился весельем и жизнью, Флойд осознал, как трудно, почти невозможно новообращённому отказаться от всего этого. Единственное, что в данной ситуации могло его устроить, ото уйти так далеко, как только можно. Мучительный дух противоречия разрывал его. Он раскаивался в том, что сделал здесь; он сожалел о том, что покинул Землю. Он горячо любил Амаду; но он любил и родину. Трудно сопоставить полные противоположности.
Истерзанный мыслями Флойд долго брёл, продираясь сквозь стайки изумлённых пирующих. Иногда комнаты выводили его в то же самое место, откуда он начал свой путь. А потом все изменилось.
В попытке смахнуть грусть с вечеринки Амада перенесла дворец.
Электронщик до женитьбы, Милтон кое-что знал о сложности, казалось бы, простой вещи - перемещении в пространстве. И тем не менее, даже находясь в нынешнем состоянии, любопытство взяло верх.
Огромный дворец неожиданно оказался полупогруженным в тёплые воды летнего моря. Тыльная сторона здания оставалась на пляже, а фронтальная, словно нос потерпевшего крушение корабля, скрывалась в пене волн.
Ночь. Мираж свечения бился о стены. Под толщей прозрачной воды оживились участники феерического морского балета. Тюлени, играющие радужными шарами, зубатки, угри, бычки, большие пурпурные рыбы-попугаи, стаи рыб-докторов, дельфины, акулы и манты - кружились на сцене этого огромного театра. Они порхали, ныряли и плескались, кружась в изящной сарабанде.
- Я должен попасть домой! - громко закричал Милтон и отвернулся от танцующих рыб.
Он бросился бежать через полузатонувшие комнаты дворца, пока не очутился там, куда стремился. Никого рядом.
Милтон протянул руку в кусты цветущей сирени, нащупал металлическую коробку; открывая, он рисковал замкнуть контур обнаружения. Флойд аккуратно нащупал первый терминал. В этом маленьком ящике находился скрамблер, который по команде компьютера, расположенного в главном зале дворца, сохранял временно-пространственную форму комнаты, где сейчас находился Флойд Милтон.
Милтон с силой вырвал кабель под первым терминалом. Отсоединённый кабель распался в руках человека. Комната перестала существовать.