— Ничего, перетопчешься. В общем, давай, ученый, впрягайся. Пора уже и лямку начать тянуть!
— У меня пока остался только один вопрос, — умоляюще поднял руку Ромка-джи. — Можно?
— Давай уж… все равно ты его задашь! — усмехнулся Зия.
Ромка-джи откашлялся и неуверенно начал:
— Видите ли, мне показалось интересным, что… мне… я подумал, что хорошо бы было спросить…
— Роман-джи, коллега, не тяните верблюда за хвост, пожалуйста! — строго произнес Зия и едва заметно подмигнул Егору. Он явно развеселился, глядя на мучительные поиски Ромкой-джи нужной формулировки вопроса.
— В общем, почему имам-доктор Юсуф ничего не знал о комбинатовской библиотеке Симеона? — махнув рукой на вежливость, выпалил Ромка-джи и замер, сам испугавшись.
Вопрос, по мнению Егора, и впрямь был скользким. Как же легендарное чутье ученого Юсуфа не привело его прямо в архив-библиотеку Комбината? Это же не Тибет-оазис и не неизвестные Егору, но удивительно красивые горные хребты где-то там, к западу…
— Видал, Зия? Просто насквозь видит нас подрастающее поколение! — заметил Савва. — Так в лоб и ударили. Ответишь? Ты у нас — мастер-спец по красноречию!
— Слушаюсь, наш повелитель! В общем-то, дети, дело обстоит очень просто. Имам-доктор Юсуф, равно как и супруга его Надежда-джан, да продлятся дни их в радости и счастье, никогда не работали с радиационными полями. Как ученые, они, конечно же, что-то знали и о чем-то думали, если их мысли набредали на эту тему. Но основной вектор направления их интересов вел супругов путями, далекими от атом-проблем. Понятно? Проще говоря, им и в голову не приходило заниматься разрушенным давным-давно Комбинатом! Так же их абсолютно не интересовали прикладники-производственники из так называемого атом-клана. Вот тебя, Егор, интересуют проблемы операторов вашей Установки?
— Нет, — неуверенно сказал Егор и пожал плечами.
— Вот видишь!
— Меня интересуют! — вылез Ромка-джи.
— Поэтому ты и можешь дерзнуть когда-нибудь, под покровом ночной темноты выкрасть загадочные рукописи, тайно передаваемые вашими операторами из поколения в поколение… — подвывающим замогильным голосом затянул Зия.
— Зия, я выкину тебя из кабины! — воскликнул Савва. — Хватит морочить всем головы!
— Это я от радости, что хоть как-то стал ближе к науке, благодаря тебе, имам-доктор Савва! — заявил Зия нормальным голосом. — Ну что, молодежь, я ответил на вопрос?
— Да! — хором ответила молодежь.
Ночью вдруг задул прохладный ветерок. Ну просто дуновение дыхания Господа-Аллаха, дающего людям отдохновение после трудов праведных! Дежуривший Зия разбудил Егора — его черед. Егор решил Ромку-джи не беспокоить и дозорить за него. Очень уж хорошо было сидеть у фургона, поглядывая за «комариным» экраном, жевать ген-галету и вспоминать о своем.
Мама-Галя рассказывала, как билась за ребеночка своего, которого карачи утащить хотели…
Откровенно говоря, карачи никогда грубо не нападают. Обычно они заявляют о своих намерениях, клянутся в своей миролюбивости. Но при этом, если мать с дитем где-то на открытой местности, окружают и подходят все ближе и ближе… пока в нужный момент не выхватят ребенка, а матери его, истошным криком зашедшейся, иглу со снотворным не воткнут. Просыпается потом бедная женщина и недели две как чумная ходит. Не засмеется, не заплачет… апатия ко всему.
Говорят, сразу грудное молоко у нее пропадает, если ребенок еще грудным был. А как ему грудным не быть, когда до двух лет вскармливают! Если ребенок в возрасте нескольких месяцев от груди отказывается, то, считай, приберет его вскоре Господь-Аллах к себе, в кущи райские. Пустыня все-таки… нечем там грудных детишек кормить. Как ни размачивай ген-галеты, как ни пытайся ген-кумысом поить — все не то! Ну в больших городах, конечно, по-другому…
А Мама-Галя как раз в пустыне и была. Шли они с мужем и несколькими друзьями к Куяшу от Пермского буфер-каганата, пытаясь обогнуть и горы, и Город с юго-запада. Знали, что там минные поля и «хитрые» доты густо натыканы. В самой Перми-матери в то время восстание было. Клан Старшего Сына Кагана против самого Кагана престарелого попер. Начинали, как водится, под благими лозунгами, а закончили резней дикой. Ну старик Каган у Воткинска помощи запросил — все, чем могут помочь, кроме сполох-десанта. Это чтобы хоть какую-то гарантию иметь, что самого не прибьют…
Воткинские армейские в городе порядки наводить начали… а это означает, что стреляли во все, что шевелится. Солдат — он тоже жить хочет, и его жизнь даже самодельный огнемет запросто оборвать может. Вот и работали, как учили. Роботов — вперед, а что от них уцелело — добить.
Старший Сын Кагана ментов в ход пустил — он ими по праву старшинства командовал. Кагана так просто не возьмешь, он под землей в глухой защите сидит. А от армейских отбиться можно. Менты своих роботов активировали, резерв вскрыли… да те обучены с беспорядками справляться… потому начали по программе действовать, заодно и беженцев расстреливая.
Муж Мамы-Гали, Маринкин отец, подхватил обоих годовалых детей-близнецов и с друзьями, такими же ментами, ночью из города дезертировал. Глушь, песчаники шныряют, подъедая трупы. Жирные такие, наглые… Много им тогда еды было! Так люди в пустыню и ушли, подальше. Знают, что воды мало, да куда же деваться? Рассчитывали, что, мол, оружие есть, как-нибудь проживем. Да только все еще хуже стало.
Машина их вскоре отключилась. Надо бы глюкозы залить, но хоть она и техно-глюкоза, да ее после фильтрации пить можно. А кругом — пекло, песок и малые дети у всех на руках. Вот-вот минные поля и «хитрые» доты начнутся, а их долго обходить. Мама-Галя не говорила о том, куда все ее путники подевались. Видимо, разбрелись разными путями, пытаясь спастись. В таких случаях у каждого свое мнение. Вот и решили, наверное, спасаться каждый своей семьей.
И сказала Мама-Галя всего лишь один раз на Егоровой памяти, что отец Маринки, когда Мама-Галя и дети спали, в пустыню ушел, оставив всю воду и оружие жене. Понял, что в этом единственный шанс Маму-Галю и детей спасти. Ларинги отключил. Не отзывался. Даже комбез свой оставил, зная, что в пустыне без него — никуда. Вот и пошла мать с двумя детьми в сторону Иртяша, забирая южнее… поскольку через горы никак не пройти бы ей было с малышами.
И на самой окраине последнего минного поля, что бывший Озерск, а ныне просто Город, с запада прикрывает, вышли на путников карачи. Почему-то не стали ждать, пока мать заснет, чтобы втихую подобраться. Наверное, понимали, что воды на всех троих не хватит до Города. Увещевали тихими голосами издалека… а потом и ближе подходить стали.
Мама-Галя три последних заряда к подствольнику извела, а потом в упор из калаша стреляла. Но оставшиеся карачи все ближе и ближе подбираются. Мелькнула у нее мысль о том, чтобы и детей убить, и самой застрелиться… но только не смогла, не смогла она этого сделать!
Галина лихорадочно водила стволом калаша по сторонам. Нет луны, нет, нет ее, проклятой! Темень вокруг! Вот луч фонарика поймал щупальца огромного карачи. Тот моментально скакнул в сторону. Дети, завернутые в военный комбинезон Стаса, дружно орали у нее под ногами. Свет, свет нужен!!!
Зажечь что-нибудь? Нет времени… и Галина только поворачивалась из стороны в сторону, водя лучом света и все чаще и чаще выхватывая из темноты лоснящиеся многоногие туловища.
«Стас! Стас, паршивец! Нашел время умирать! Спиной к спине бы встали, Стас, мент мой любимый!»
Она начала стрелять скупыми очередями. Пули с чмоканьем входили во что-то упругое. Теперь уже было ясно, что оставшихся карачи слишком много. Они громко бормотали свою привычную литанию успокаивающими ровными голосами, но Галина уже ничего не слушала, отчаянно нажимая и нажимая на курок.
В луче света мелькнуло, кувыркаясь, щупальце, отстреленное пулей, и тотчас под ногами завопила Маринка. Галина обернулась и увидела длинные черные лапы, жадно, но осторожно разворачивающие комбинезон с детьми. Галина выстрелила в упор. Брызги фиолетовой жидкости, пахнущей чем-то сладким, летели в стороны. Вот затвор выплюнул последнюю гильзу, и калаш замолк. Галина отшвырнула его в сторону — он гулко ударился обо что-то… «О тело карачи, дорогая девочка, конечно же, о тело карачи!» — презрительно сказала мать. Стало темно. Почему, почему она отказалась ставить себе ночное зрение?! «Потому что это для плебеев!» — ответила строгая мамочка.
Галина упала на колени, вытащив клинок из ножен. Лишь бы в темноте не порезать детей! Осторожнее! Она взяла нож в зубы и хватала руками щупальца, ворошившиеся в ткани. Вот под рукой у нее оказалось мягкое детское тельце, и она потянула его к себе, уже представляя, как сейчас оно разорвется у нее в руках, но ножки ребенка послушно выскользнули из тонких щупальцев… Уже почти сходя с ума, Галина прижала к себе орущего ребенка левой рукой, машинально отворачивая голову, чтобы не поранить ребеночка ножом, оставшимся зажатым в зубах, и стала искать второго, истошно орущего среди вороха ткани, окруженного скользкими теплыми щупальцами. Казалось, она уже нащупала его ножку внутри бешено извивающегося клубка и еще сильнее отвернула голову, выплевывая нож…
…и перед глазами у нее взорвалось солнце!
Очнувшись, она почувствовала боль. Ребенок под боком плакал сиплым надсадившимся голосом… чувствовалось, что уже не первый час. Небо над головой посерело… вдали смутно темнел гребень ближайшего невысокого бархана. Галина подняла голову… за ней потянулись лохмотья комбинезона. В висок ударило чем-то горячим и острым. Не понимая, что она делает, Галина попыталась убрать с левой стороны лица присохшие к нему тряпки, волосы и песок… и невольно вскрикнула от боли. Боль ударила в висок, лоб и всю левую глазницу!
Несколько многоногих тел валялось неподалеку. Черные лапы ближайшего карачи медленно шевелились, как будто тот пытался идти по воздуху.
Позже она поняла, что ее левый глаз вытек. «Галочка! — всплеснула бы холеными руками обычно надменная мать. — Я же тебе говорила, нельзя, чтобы мент был твоим мужем!»