— Посмотрим, не осталось ли двух чашек кофе, немножко поговорим и решим, надо ли нам звонить.
Она слушала, бросив девичьи игры. Пришлось начать с самого начала, описать все события. Не совсем все. Я смолчал про ее письмо и снимки. Перечислил свои варианты.
Когда все было сказано, Бетси хмуро проговорила:
— Допустим, шериф Хайзер поспешно придет к неправильному заключению и опять посадит тебя в тюрьму. Может, это гораздо безопасней, чем пробовать… что-нибудь сделать и плохо кончить? Я хочу сказать, тебя ведь наверняка оправдают. В конце концов, ты не какой-то преступник, у тебя есть друзья, бизнес…
— Добавь еще одно убийство, Бетси, и «Сайприс-Сити колл энд джорнэл» прекратит относиться к делу в целом как к местному происшествию. Сюда из Майами нагрянут газетчики и телевидение. Мое последующее оправдание и освобождение не будет стоить ни черта. Я не могу допустить подобной огласки, подобной известности.
— Почему? Ты… тебя еще за что-то разыскивают?
— Нет. Я занимаюсь спасательными операциями, но не такими, о каких ты думаешь. Это частные операции. Представь, будто какой-нибудь умник существенно обобрал невинного голубка, и голубок испробовал все возможные законные способы вернуть обратно свое достояние. Кто-нибудь направляет его ко мне, и если я вижу шанс, то ставлю на кон мое личное время и деньги, условившись о получении половины спасенного. Я — последнее прибежище, специалист по спасению. С негромкой ценной репутацией. Мои методы не совсем законны. Если Хайзер тщательно мною займется, то обнаружит, что я веду образ жизни, который он назовет отвратительным. Я намного заметнее и подозрительнее, чем хотелось бы. Это мешает моей работе. Как только обо мне напишут на первых страницах, поместят фотографии и дадут красочное описание моего способа зарабатывать себе на жизнь, это положит конец моему образу жизни, милая. Я больше никогда не получу шанса подобраться поближе и что-то спасти, а закон с той минуты не спустит с меня сверлящих глаз. Нет, спасибо.
— Но ты можешь найти какой-то другой способ зарабатывать деньги, правда?
— Не обернется ли это другим типом тюрьмы?
Она уставилась в пустоту, потом кивнула:
— По-моему, необходимый тебе образ жизни стоит крупного риска.
— Только ты теперь тоже частично берешь на себя риск. Нечестно просить тебя об этом. Тебе разумно позвонить.
— Фу! Если бы я умела делать разумные вещи, то давно начала бы. Милый, а корабль, где ты живешь… У него есть моторы и все такое или он просто стоит в порту?
— Он курсирует, очень-очень медленно, но очень-очень приятно.
— Пансион в июне закрывают, хотят переделывать всю центральную часть, кухню, обеденный зал и бар. Если кто-то берет на себя риск, он должен получить прибыль, как ты считаешь?
— Ладно, детка. Июнь проведешь на борту «Лопнувшего флеша».
— Буду готовить, стирать, все такое…
И никаких телефонных звонков. Вдобавок, обсудив разнообразные аспекты неизвестного риска, она высказала наилучшую мысль. Поэтому переоделась в блузку и юбку и слегка дрожащей походкой, с застывшей улыбкой направилась к своему «фольксвагену». Я же использовал время для тщательных поисков дополнительных премиальных, которые могли быть оставлены вместе с особым подарком. Наихудшее приберег напоследок. Труп окоченел, трудно было рыться в карманах. Солнце двигалось, раскалив изнутри машину. Мертвый помощник шерифа начинал попахивать.
Бумажник из бычьей шкуры, еще с шерстью, на нем выжжены буквы «Л.А.». Тридцать восемь долларов. Грязные удостоверения личности и кредитки. Потрескавшаяся фотография черного коня. Два моментальных коммерческих снимка и живописная клиническая порнография.
Пластиковый тюбик с восемью двухцветными капсулами. Тупой карманный нож, весь в нитках и табачных крошках. Смятая пачка с тремя сигаретами «Вайсрой». Зажигалка «Зиппо». Несколько ключей на потертой цепочке. Тридцать шесть центов мелочью.
Приз лежал в верхнем правом нагрудном кармане поношенного пиджака. Пол-листка голубой канцелярской бумаги, небрежно надорванной. Поспешно нацарапанные слова: «Лью, если ты снова когда-нибудь подойдешь к моему дому, клянусь Богом Всевышним, возьму пистолет и убью тебя насмерть, как только увижу». Подписано большой буквой «Б». На шариковую ручку нажали так сильно, что точка проделала крошечную дырку в бумаге.
Я уже видел почерк Бетси на такой же голубой бумаге, но в гораздо более длинном письме, с более тщательно подобранным словами.
За каким дьяволом надо припутывать эту женщину?
Я вошел в дом. Рауль завертелся в ногах, издавая короткое приветственное мяуканье. Интересно, действительно ли у леди имеется пистолет? Существуют определенные потайные места, так что всегда экономишь время, начав с самых общеизвестных. Чемоданы, шляпные коробки. Потом закрытые кастрюли, жаровни в кухонных шкафах, ящики в спальне. Поэтому на поиски пистолета ушло, наверное, минут двенадцать. Нижний ящик левой тумбы туалетного столика. Спереди в нем лежал пластиковый пакет с «молнией», содержащий противозачаточную мембрану в розовом пластиковом футляре вместе со вспомогательной трубкой. Пистолет оказался сзади, под стопкой ярких, тщательно сложенных шарфиков, тоже в пластиковом мешке с «молнией», завернутый в благоухающий шелковый шарф. Не маленький дамский пистолет мелкого калибра, не европейский пистолет для дамской сумочки, украшенный цветочками и пригодный для стрельбы по Микки Маусу, а смертоносный, весом в четырнадцать унций вороненый кольт 38-го калибра, известный под торговой маркой «Агент», с отштампованным алюминиевым корпусом, полностью проверенный и отлаженный. Шесть пуль в обойме и полная коробка в пластиковом мешке, в которой отсутствовали эти шесть пуль. Револьвер почти новенький. Очень серьезное для леди, опасное оружие ближнего боя. При искреннем и серьезном желании кого-нибудь пристрелить эта игрушка упростит задачу и ускорит процесс.
Я положил его обратно точно на то же место.
Через несколько минут услышал похожий на газонокосилку мотор «фольксвагена», дребезжавшего по подъездной дорожке в гараж.
Бетси поспешно вбежала в дом, в мои объятия, ненадолго прижалась ко мне, потом с усталой кривой улыбкой чмокнула в уголок губ, отошла, плюхнулась на диван, сбросила сандалии, откинулась на спинку, прикрыла локтем глаза.
— Тебя долго не было, дорогая.
— Ну… Хотела как следует все разузнать. Ценный факт тот, что за домом совсем никто не следит. Объехала вокруг и еще раз вокруг, покаталась во всех направлениях. Никого.
— Утешительно.
— Поехала к «Белому ибису», подошла к стойке администратора, спросила про тебя. Позвонили, говорят, нету. Взглянула на почтовую ячейку 114-го и ничего не увидела.
— Тебе не следовало туда ходить.
— Так скорей всего можно выяснить, не разыскивает ли тебя кто-то, милый. А если бы там кто-то был и увидел, что я тебя разыскиваю, то сюда заглянули бы в последнюю очередь. Что будем делать?
— Вот что я у него нашел, — сказал я и вручил ей записку.
Она прочла, резко выпрямилась, на лице выразилось изумление.
— Да ведь я это писала в прошлом году! Зачем он носил с собой это письмо? Тут даже не все.
— Что было наверху?
— Дай подумать. Наверное, дата. И еще что-то, про жуткие побои, про мое лицо…
— Ты написала сразу после побоев?
— На второй день. В первый было так плохо, что я и писать не могла.
— Думаешь, он мог вернуться?
Она снова откинулась на спинку дивана:
— Не знаю. Понимаешь… Я хотела, чтобы он вернулся. В этом была моя слабость. Хотела, несмотря ни на что. Боялась… если он вернется и если захочет, я лягу с ним в постель. Ненавидела за побои, но желание было сильней ненависти. Поэтому не знаю, то ли пыталась держаться от него подальше, пока не утихнет желание, то ли… хотела раздразнить и заставить вернуться.
— У тебя когда-нибудь было оружие?
— Конечно. Сиди, я сейчас принесу. — Она принесла револьвер в гостиную, вытащила из пластикового пакета, протянула мне. — Даже смотреть на него боюсь. Мне его дал Лью. Забрал у кого-то и не вернул, хоть и собирался. Купил для него патроны, зарядил, показал, как он работает. Только я никогда не стреляла. Хороший пистолет?
— Очень надежный приблизительно на тридцать футов.
— Лью сказал, если когда-то придется воспользоваться, не надо стараться целиться. Просто наставить, как палец, и нажать на спуск. По-моему, я в любом случае не смогу ни в кого выстрелить.
Я вернул ей оружие, она уложила его, унесла. Села, как раньше, и заключила:
— У него в кармане была только эта половинка записки… Если бы кто-то ее нашел, то подумали бы, что он явился сюда.
— Кто-то сунул записку в карман уже после смерти. Тело принесли сюда. Увидели «бьюик», впихнули. Думали, ты одна.
— А потом передумали. Как по-твоему, что они сделали бы, будь я одна?
— Обставили бы дело так, будто ты его убила. Однако возникает небольшая проблема с орудием, которым ты могла бы его убить.
— Я… недолго на него смотрела. Видела эту жуткую рану. Чем ее можно нанести?
— Куском трубы, примерно вот такой длины и приблизительно вот такого диаметра, — показал я на пальцах. — Для подобной раны достаточно одного хорошего удара.
Она передернулась:
— Я не могла сделать ничего подобного.
— Давай как следует обдумаем. Лью слишком тяжелый, тебе его не дотащить. Значит, вы должны были столкнуться на улице. Ночью ты бы не вышла, значит, это должно было случиться раньше. Когда ты приезжаешь домой, то едешь к гаражу, выходишь из машины и идешь к боковой двери, так?
— Так. Свет в гараже гаснет не сразу. Успеваю войти в дом, пока он не погас.
— Значит, он мог ждать тебя в гараже или в кустах возле двери. В такие места удобно подбросить тело. Значит, там или там должно найтись что-то, чем можно ударить.
Она оперлась о колени локтями, уткнулась в кулаки подбородком:
— Не могу припомнить ни одной вещи, которая там валялась бы… Ой!