Мария Владимировна, обессиленная от смеха, забралась на дрезину.
– Ну надо же, Маней стала! Тут тебе, Маня, и «моветон», и «комильфо»! Гордей, вы меня просто уморили!
Гор дик, услышав обращение к себе по полному имени, расправил плечи, щелкнул каблуками сапог, бросил подбородок на грудь.
– Всегда в вашем распоряжении, мадам!
Грим с деланной строгостью погрозил Гордику пальцем.
– Ты дурочку не ломай, какая она тебе Маня. Она графиня, понял? Графиня Грушницкая Мария Владимировна! Так что поддай пиетету!
Потрясенный Гордик смятенно посмотрел на «Маню».
– Правда, что ли?!
– Пардон, месье, – ехидно сказала Мария Владимировна. – Именно так, натуральная графиня!
Гордик подобрался, одёрнул на себе фуфайку и на этот раз согнулся в полупоклоне, как вышколенный дворецкий.
– Графиня в наших пампасах… Ну, теперь полный комильфо! – и пошел к лошаденке, бросая восхищенные взгляды на графиню. Достал из внутреннего кармана два куска сахара, ржаную горбушку. Скотинка оживилась, взяла с ладони свой заработок, неожиданно громко захрустела рафинадом. Гордик погладил лошадёнку, поцеловал её в морду. Выудил из штанов сотку, набрал номер.
– Мироныч, я разгрузку закончил. Свисти Изабеллу!
Какой-то Мироныч где-то свистнул. Звук был доступен только лошадиному уху, Изабелла неожиданно шустро развернулась хвостом к дрезине и, кудивлению Грима и Марии Владимировны, резво поскакала вниз, осаживая задом телегу.
– Это у нее борзость такая только по свистку, – объяснил Гор дик, – там Мироныч ей тоже сахару даст. Мы с ним дрессировку такую ей сделали, чтобы она и груз мне сюда возила, и назад бегала. Ну что, погнали? Давай, Ванятка, в две тяги, щас она у нас пулей полетит!
Они взялись за толкач, стронули дрезину с места, но тут Гордик вдруг тормознул «пулю». Навел на гостей задумчивый взор и осторожно спросил:
– Вы надолго?
Грим неопределенно пожал плечами, вопросительно посмотрел на Машеньку. Та, подумав маленько, тоже осторожно спросила Гордика:
– А что?
Гордик проявил решительность.
– Хорошо, поставим вопрос иначе. Проставляться будете?
– А-а-а, вон оно что! – воскликнула Мария Владимировна. – Как это я сразу не подумала! Гордей, мы обязательно будем проставляться. Это, как я понимаю, святое, да? Командуйте, что надо делать.
– Тут, я извиняюсь, от денег зависит… – уклончиво сказал Гордик, отведя глаза в сторону.
– А это без проблем! – лихо сообщил Грим, уже и сам заинтересованный предстоящей деревенской гулянкой. Гордик воспрял, демонстрируя пиетет, обратился к Марне Владимировне:
– Графиня, вас не затруднит подождать нас минут сорок? Мы мигом…
– Как скажете, Гордей. Мы в вашем распоряжении!
После таких слов графини, Гор дик понял, что руки у него развязаны.
– За мной! – скомандовал он Гриму, и они зашагали вниз, к магазину. Под уклон шли легко, размашисто. Грим жадно озирал окрестности, уже что-то припоминая. Далеко справа, вдоль реки, по плавной дуге, ползла, поблескивая окнами вагонов, синяя гусеница поезда, и оттуда ветер приносил тревожащий душу перестук колес «ту-ку-тук, ту-ку-тук». Земля под пронзительно голубым небом позеленела, стала нежной, ласковой и на ней, как брызги солнечных лучей, светились одуванчики. Они шли, разговаривая, но разговор был какой-то дерганый…
– Где же ты был, Ванятка? – спросил Гордик, умиленно поглядывая снизу вверх на друга детства.
– Эх, одним словом не скажешь… Кстати, меня теперь там Гримом зовут, – он неопределенно махнул рукой куда-то туда, в пространство. Гордик насупился, быстро глянул на Грима, как на чужого. После этого долго шагали молча… Гордик буркнул:
– Не понял…
– Так получилось, это долго объяснять. Какая разница, как зовут человека…
Гордик остановился, будто споткнулся. Жалобно, с надеждой в голосе, спросил:
– А в душе ты кто теперь?.. Ты остался Ваняткой?
Грим, растроганный, обнял друга детства, прижал его голову к своей груди и они замерли, постояли молча, справляясь с волнением. При этом ветхая шляпа Гордика смялась в пук соломы.
– Это ничего, – бормотал Грим. – Ничего… Мы сейчас тебе новую шляпу справим. Это всё ничего…
Через время Мария Владимировна, уже с венком одуванчиков на голове, увидела бредущую к дрезине Изабеллу. В телеге возвышались два ящика водки, три коробки пива и гора пакетов. Гордик шествовал, держа Грима за руку, как его ребенок. На голове его красовалась кепка с длинным козырьком, над которым красным было начертано «SUPER GOLF». Теперь Гордик выглядел так, будто своя у него была только кепка для гольфа, а остальное он снял с огородного пугала.
…Дрезина, раскатившись, пошла, побежала ходко, с перестуком колёс, который перекликался с озорным звоном бутылок. Гордик и Грим гнали её в четыре руки и горланили:
– Наш паровоз вперед лети, в коммуне остановка! Иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка!
В ногах у Марии Владимировны расположилась живописным натюрмортом гора из ящиков водки и пива, пакетов с торчащими наружу батонами разнообразной колбасы и прочей снедью. На коленях графини в своей корзинке, сидел, прижав уши, Бегемот, ошалевший от Изабеллы, происходящих событий и какофонии звуков. Мария Владимировна любовалась «машинистами» с одного горшка, улыбалась встречному ветру, щурилась на солнце. Все были беспечны, радостны, счастливы…
Вдоль «железки» тянулись к деревне черные, обугленные временем, столбы. Они валились в стороны, как пьяные, и было не понять, кто кого держит, то ли столбы висят на проводах, то ли, наоборот, они еще держат провода.
Впереди, вдалеке, выскочила из леса деревня… Грим дал отмашку, мол, давай отдохнем немного. Дрезина прокатилась по инерции, встала, и в ушах зазвенела тишина. В лесу перекликались, хлопотали птицы, из поднебесья им отвечали жаворонки. Грим, заслонив ладонями глаза от солнца, напрягая зрение, смотрел с недоумением на пока еще далекую родную деревню. Некоторые дома, в основном вдоль просёлка, были покрашены в какие-то блудливо весёленькие цвета. Некоторые и вовсе в стиле «а ля светофор» – каждый венец бревен был красным, зеленым, желтым. Промеж этих «светофоров» чернели, как провалы, брошенные дома, их крыши, крытые толем, были плешивы от клочьев позеленевшего по весне мха. Стены этих нищих, неприкаянных изб были обшиты когда-то горбылём, теперь почерневшим, и листами жести, проржавевшей до сквозных дыр.
– А почему она разноцветная какая-то, – спросил он. – Странно… как павлин ощипанный.
Гордик рассмеялся, ему очень понравилось сравнение деревни с ощипанным павлином.
– А это наши бизьнисьмены хреновы. К нам с большой земли люди наведываться стали, прицениваться, типа дом купить. Ну, наши и кинулись крыши перекрывать, красить, кто во что горазд. Товарный вид, значит, обеспечивать, чтобы цену задрать. А тут олигарх на вертолете прилетел, все наши наделы под земли сельхозназначения скупил… Ничего не могу сказать, хорошо заплатил, все остались довольны. Выставил нам ящик водки на обмыв и улетел. А скоро и поезд к нам отрезали. Тут остальные красить дома не стали, кто ж купит дом на чужой земле! Вот она теперь и красуется, как… павлин ощипанный, – Гордик опять рассмеялся, но на этот раз как-то зло, ожесточенно.
– И что же это за олигарх такой мою деревню купил? – холодно спросил Грим.
– С областного центра он. Блядов его фамилия…
– Его фамилия Лядов, – поправил Грим и посмотрел на Машеньку. Они обменялись взглядами, и лица их напряглись.
– A-а, ну да, Лядов. Только наши сразу «б» к его фамилии приклеили, она ж прям просится! – беспечно объяснил Гордик. – Ну что, прибываем на первый путь?
На деревенском «перроне» – вытоптанной лужайке – стояли бабы с детьми, деды, старухи, ждали свои продовольственные заказы. Были здесь и мужики, они приходили к «поезду» от нечего делать, поглядеть на прибытие поставок. Гордик подал дрезину плавно, тормознул перед самой конурой, в которую он ставил её под замок. Обычно население кидалось гурьбой за своими пакетами-сумками и растаскивало их по домам. С азартным галдежом дернулись к дрезине и в этот раз, но остановились, впали в ступор. На дрезине возвышалась гора ящиков с водкой и пивом, пакеты с дорогим продовольствием и, самое главное, восседавшая над всем этим богатством явно городская женщина с венком из одуванчиков на голове. В толпе кто-то сильно начитанный сказал:
– Нимфа…Ни хрена себе!
На Грима никто особого внимания не обратил, ну мужик и мужик, ничего особенного, может, это кореш какой Гордика. А вот баба, это – да… Какая-то она была не такая. Ну, в общем, не местная баба. Мария Владимировна под обстрелом настороженных, выжидающих взглядов, смутилась, встала, как ученица за партой, робко промолвила:
– Здравствуйте, товарищи…
Товарищи продолжали молча сверлить её глазами. Даже о торбах-сумках своих забыли. Гордик порывисто запрыгнул на дрезину, как командир отряда на тачанку, и обратился к товарищам-землякам:
– Чего как бараны вылупились?! Для тупых поясняю! В родной населенный пункт в лице нашей деревни вернулся мой лучший друг, соответственно, наш земляк Иван Петрович Сидоров. Врубились?
Взгляды медленно переползли с «нимфы» на Грима. Увидев, что население медленно, но выходит из ступора, Гордик продолжил.
– А это его супруга, графиня Мария Владимировна Грушницкая. Рекомендую!
– С дуба падают листья ясеня, ни хрена себе! – опять буркнул грамотный.
– Язык прибери! – Грим поискал глазами грамотного. Население осудительно посмотрело на начитанного, мол, заткнись, умник!
– Теперь главное! – Гордик погрозил пальцем населению. – Это крупное событие в жизни нашего населенного пункта. Потому что у нас же как, все только уезжают… а тут факт обратного демографического процесса!
Грим с веселым изумлением слушал, как друг детства формулирует свое выступление перед местным электоратом, который уже потихоньку роптал, поглядывая на ящики с выпивкой. Видя, что Гордик увлекся анализом второстепенных фактов и тем начал раздражать земляков, Грим радушно воскликнул.