– Знаю. Я потому и ушел, – тихо сказал Грим. – Меня эти мужики достали, все в отцы набивались. Пока дело до постели не доходило…
– Я всё это помню, – баба Лиза горестно смотрела на Грима, с состраданием. – Ох, прости Господи. Потому и креста не ставили, и не отпевали. И отчего померла – тоже неизвестно, врачей-то не звали. Малой её пришел к соседям, сказал – мамка не встает…
Грим, невольно оттолкнув от себя графиню, всем телом повернулся к старухе.
– Какой малой?!
– Ой, чего это я, – растерялась старуха. – Совсем плохая стала! Ты ж не в курсе… Она-то после тебя еще одного прижила. Ему уж лет шесть было, когда она померла.
– Где он? – вскрикнул Грим.
– В детдом его свезли. Куда ж его было девать?!
– В какой?
Баба Лиза хмурилась, сопела, она была смущена своей забывчивостью.
– Ну… это дознаться нетрудно. В райцентре бумаги есть.
– Как его звали? Имя какое?
– Петька. Петушок.
– Точно?
– Куды ж точнее! Он такой рыженький уродился, аж красненький, а глазки синенькие. Его и кликали Петушок – золотой гребешок.
– А отчество какое?
– Это ты про того, кто его изладил? – уточнила баба Лиза. – Так Борькина это работа, который из автобазы, с райцентру. Это вся округа знает.
– Значит, Петр Борисович…
– Ага, точно так, Петр Борисович Сидоров. Полина ему вашу фамилию дала. У Борьки же в райцентре семья.
Машенька разволновалась до слез. Сказала возвышенно:
– Гримчик, мы его найдём, обязательно! Это же братик твой! Счастье-то какое! – Мария Владимировна поспешила к бабе Лизе, что-то страстно зашептала ей на ухо. Старуха отстранилась от графини, ошеломленная, спросила Грима:
– Графиня правду говорит? – и указала на могилку. – Это она позвала тебя приехать?
Грим кивнул. Баба Лиза опустилась на колени, где стояла, зашептала:
– Господи, помилуй… спаси и сохрани… укрепи души наши, Господи…
Они помогли ей подняться с колен. Старуха оправила юбку, оперлась на посох, отдышалась.
– Никуда негодная стала. Так и помру, молясь на коленях. Ладно, хоть доброе дело сотворила! Подойди-ка, – ласково позвала она Грима. Он шагнул к ней, удивленный растроганностью старухи.
– Теперь ты знаешь, брат у тебя есть. Годный по матери. Найдешь его?
Глаза Грима были мокрые.
– Найду! – твердо сказал он и пошутил: – Ну вот, а говорят: к бабке не ходи!
– Шебутной ты! – шутливо погрозила кривоватым пальцем баба Лиза. – Это ж надо, как Сталиным придурился! Они все кипятком обоссались, прости Господи! – развеселилась старуха. Услышав от бабы Лизы такое, Грим и Машенька покатились со смеху.
– А касаемо сна твоего…Это мать твоя, Полина, свой грех искупила перед тобой! – уверенно сказала старуха. – Она искупила, а Всевышний донес до тебя её голос. Чудотворен промысел Господний! Ладно, айда дальше…
И опять она, не оборачиваясь, повела их за собой, на этот раз в деревню, к сосновому бору на взгорке. Сосны были все одинаковые – мощные, высоченные, стояли друг против друга ровненько, видно было, что посаженные разом, одними руками. Они вошли в бор, в смолистую прохладу. В центре бора была просторная поляна – теперь пустошь, заросшая сорняком. Грим споткнулся обо что-то.
– Под ноги гляди, – велела старуха. – Пепелище здесь… – Она подошла к какому-то особенному для нее месту, опять опустилась на колени. – Господи, вразуми чад своих… спаси их души грешные… укрепи веру их…
Сотворив молитву, баба Лиза скомандовала:
– Подымайте меня! Не тяни шибко, помаленьку!
Они оглядывали округу. Древняя и чудная она была.
Рукотворная.
– Церква у нас здесь была, – сказала старуха. – Двести лет стояла. В ней еще бабку мою крестили. И мать мою. Потом и меня…
Грим сделал несколько осторожных шагов. Увидел в густом сорняке большие уголья брёвен.
– Сгорела?
– Сожгли. – Баба Лиза поджала губы. – Как лягарх энтот начал скупать наши земли, так она и сгорела. Не иначе он сжёг, ирод! Он бы и деревню спалил, да людей куда ж!
– Почему вы думаете, что это он? – спросила Мария Владимировна.
– А кто ж еще?! – вскинулась баба Лиза. – Она двести лет стояла и хоть бы что, а тут вдруг вспыхнула вся разом, как бензином облитая. Зачем ему церковь на своей земле? Там, где церква – там люди, порядок Божий, приход прирастет. А зачем ему чужие на своей земле? Ему вон одного Сексота хватает! Так что он спалил, он! Больше некому… – старуха надолго замолчала, прикрыла глаза, задремала, что ли. Так, опираясь на посох, не раскрывая глаз, опять заговорила. – А без церквы жизнь какая… Теперь у нас тут крестят, венчают, отпевают абы как. Алкаша какого-то в рясе привезут, он побормочет что-то, потом водкой упиваются. А молиться… Вообще не молятся. И не исповедуются. Нехристи все стали. Так вот и живем… Лет десять уже как. Ты же их вчерась видала, – сказала она графине, мотнув головой в сторону деревни. – Нелюди. Совсем скурвились. Потому что без веры.
Грим и Машенька были потрясены. Блядов скупил все окрестные земли, деревню, вместе с их домами, сжёг церковь… И это именно он расхаживал вокруг их стола, предлагал ей работу в его дворянском собрании, объявил, что дарит им их венчальный обед…
– Ты чего-нибудь про этого лягарха слыхал? – спросила баба Лиза. Грим желчно усмехнулся.
– Да уж наслышан.
– Да-а-а, грехи наши тяжкие, – загоревала старуха. – Ну, ничего, Бог шельму метит. Я его прокляла. Будет ему геенна огненная!.. А ты что вчерась напугалась, когда я спросила тебя про родство с графом Грушницким?
– Не знаю, испугалась почему-то, – застенчиво сказала графиня, и ей опять стало страшно.
– Ну так слушай, тебе надо это знать… – баба Лиза смотрела прямо в лицо графини, у которой потемнели от страха глаза и мелко задрожали руки. – Эту церковь построил твой прадед, граф Грушницкий, вскладчину с купцом первой гильдии Кашиным. У отца Никона документ об этом есть, – сказала старуха, упирая в слове «документ» на «у». – И фотка церкви у него есть. Вот я вчерась и подумала, чудо-то какое, правнучка объявилась…
Грим, затравленный совпадениями, невольно перекрестился, ему тоже стало страшно. Мария Владимировна порывисто схватила бабу Лизу за руки.
– Вы правду говорите? Вы это точно знаете?
– А то! – старуха разулыбалась. – Я ж тебе говорю, у отца Никона бумаги есть. Так что, графинюшка, выпала тебе судьба церкву прадеда заново поставить. Долг твой такой. Если деньги, конечно, есть.
– Деньги есть! – пылко воскликнула Мария Владимировна. Баба Лиза обрадовалась такой волнительности графини, сказала, как приказала: – Ну, коли деньги есть, тогда строй! – И изрекла: – Всем всё зачтется. Всем всё сбудется. Твой-то возражать не будет? – она повела головой в сторону Грима.
– Куда уж тут возражать, – буркнул он и еще раз перекрестился. – Тут бы крыша не съехала!
Гордик слонялся около усадьбы, поджидал своего друга детства, но был настороже, готовый дать ходу, если что пойдет не так. Вчера вечером у него возникло подозрение, что Грим может отлупить его за непатриотичное отношение к родной земле. Но всё пошло как надо. Грим выставил на стол пиво, кинул к нему пакет воблы, батон колбасы и велел позвать мужиков на опохмел. Те появились немедленно – скрытно находились рядом. Грим и Мария Владимировна заспешили к дрезине, чему деревенские оказались очень рады – хоть пивка можно попить спокойно. Грим во все свои силы погнал дрезину на конечную, в райцентр.
У заградительного бетонного блока он сунул под колесо дрезины тормозной башмак, и они по тележной колее Изабеллы заспешили вниз, в поселок.
Межрайонный детдом нашли быстро, здесь и искать-то было негде. Вошли. Грим повел носом, поморщился, в детдоме пахло кислой капустой, грязным туалетом и хлоркой. Директриса сидела в своем кабинете, как большая старая ворона– крашеная пергидролем, носатая, в массивных роговых очках на конце клюва-носа. Одним глазом она косила в какой-то документ на столе, выражение её лица было такое, будто перед ней лежал высочайший указ о присвоении ей звания лучшего директора всех детдомов. Гриму показалось, что вторым глазом она посмотрела на них.
– Разрешите представить, графиня Грушницкая, – начал Грим, рассчитывая на уже знакомый ему эффект. Директриса медленно отвлеклась от «указа», сменила позу на более начальственную. Упёрлась в стол ладонью, выставила в сторону локоть, выпятила пугающе плоскую грудь.
– Допустим…
Грим озадачился. Живая натуральная графиня не произвела на Ворону никакого впечатления. Он несколько засуетился, начал заискивающе:
– Мы, собственно, вот зачем… Тридцать четыре года назад, ну, плюс-минус год, в ваш детдом поступил мальчик Петя шести лет, Пётр Борисович Сидоров. Я его старший брат…
– Допустим…
– Мы потерялись по жизни, а вот сейчас я узнал…
– Дефицит родительского внимания! – констатировала Ворона.
– Да, вы правы. Время такое было. Так вот, я хочу его найти, он же родной мой брат. По матери…
– Время не бывает разным. Разными бывают люди! – директриса победоносно откинулась на спинку кресла.
– Как вы мудро сказали! – льстиво воскликнула Мария Владимировна, помогая Гриму. – Надо записать.
Директриса одарила графиню строгим назидательным взглядом.
– Образование! Можно сказать иначе. Время не проходит, время стоит на месте, это мы проходим мимо времени. Записывайте!
Грим, совсем озадаченный, взял передышку – сменил тему и тон. Сказал сердечно:
– Тихо у вас, детишек что-то не слышно.
– Контингент со вчерашнего дня в лагере труда и отдыха, – сообщила Ворона в стиле отчета о проделанной работе. – У нас там огороды. Весна год кормит.
– A-а, посевная, значит? Ладно, зайдем по-другому… – Грим попёр напролом. Достал портмоне, выложил на стол десять пятитысячных купюр, сделал из них стопочку и двинул ее пальцем к Вороне. – Здесь пятьдесят тысяч. Могу и больше. Мне надо знать, что было с моим братом после детдома.
Директриса отпрянула от денег, но это была не паника, близорукая, она хотела получше их рассмотреть. В увеличенных очками глазах Вороны Грим увидел горячую заинтересованность.