Лядов оприходовал еще полфужера водки и занялся пловом.
– И что это значит? – Он несколько успокоился и слушал внимательно. Клычов говорил дело.
– А это значит, что деньги находятся на кладбище. Матвей Алексеевич бросил вилку на стол, медленно отстранился на спинку стула. В нем вспыхнула искорка облегчения, свободы, Лядов словно увидел, что клетка открылась.
– Поясни…
– Ну теперь все просто. Этот мудак уволок кейс подальше на кладбище, конечно, тут же открыл его. Открыл и испугался. Обязательно испугался. Что он сделал дальше? Потащил кейс в город? Исключено. Чтобы алкаш пошел в город с кейсом, полным валюты?! Нет, он его спрятал тут же, где-то среди могил. Может быть, взял одну пачку на обмен. И это хорошо, будем отслеживать именно такие купюры в обменниках. Отследим – получим его паспортные данные. И за бичами будем следить, что начали пить-есть… А когда они всё пропьют-прожрут, он побежит на кладбище за евриками. Так что деньги на кладбище. Быть им больше негде. И я их найду. Теперь все просто, – повторил Клычов, уверенный, что он не ошибается.
– Не ошибаешься? – спросил в великой надежде Лядов. Он желанно расслабился и тотчас начал быстро хмелеть.
– Логически других вариантов нет. По нашей ситуации расклад только такой. Так что концы денег вылезут. Всенепременно. Красиво жить не запретишь! Человека присматривать на кладбище я поставил. Ночью будет дежурить розыскная собака. По бичам и обменникам начнем работать через пару дней, пусть этот чел обозначится.
Лядов наслаждался уверенностью и покоем, как человек, которому удалось, ухватившись за соломинку, выбраться на твердь земную. Ему захотелось безмятежно заснуть.
– Найдешь бабки – коттедж в Заречье твой. Отвези меня к Матильде. Устал я.
Клычов погрузил умиротворенного шефа на заднее сиденье своего джипа, набрал номер, сказал одно слово: «Везу!» и покатил по проспекту. Пока ехали, Лядов лениво скользил взглядом по людям, домам, витринам, ничего не замечая в хмельной полудреме, будто перед глазами у него текла одна сплошная стена.
У дверей офиса «Нирвана» стояла, ожидая своего благодетеля, красота русского калибра – телесно роскошная, рыжая, зеленоглазая Матильда. Лядов начал выбираться из салона машины, но Клычов, не поворачивая головы к шефу, остановил.
– Грустная новость у нас…
Лядов откинулся обратно на сиденье, при этом коротко ругнулся:
– Б…, никакой жизни нет! Что еще?
– Нас постигла невосполнимая утрата. От нас ушел Борей…
– Куда ушел? – не понял поначалу Лядов, но быстро врубился. – Когда успел?!
Против воли Лядова этот его вопрос прозвучал двусмысленно. Непонятно, кому он был адресован, так быстро – едва одна ночь прошла – ушедшему Борею или Клычову, который как тот пострел, который везде поспел. Клычов уловил в этой двусмысленности намек на свою причастность к «невосполнимой утрате». Сохраняя горестный тон, рассказал шефу, что Борей застрелился в три часа ночи в своем гараже. И оставил записку. Клычов процитировал ее – «Это мое решение. Прошу никого не винить. Не трогайте семью».
Второй раз за это утро Лядов испытал облегчение. Он опасался, что Борей будет трепаться по сторонам о случившемся у кладбища и хотел поговорить с Клычовым о том, как бы «построить» этого придурка. А вот надо же, все так удачно построилось само… Однако обсуждать этот момент с Клычовым Матвей Алексеевич не стал – не царское это дело. Только спросил:
– Откуда ты всё это знаешь?
– Работа такая…
– Что значит «не трогайте семью». Он кого имел в виду?
– Ну… просьба у него была такая.
– И ты уважил, да? Ладно… Эх, каких товарищей теряем!
– Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы, – процитировал Клычов товарища Сталина. Говорить шефу, что он лично продиктовал Борею текст записки и проконтролировал самоубийство, он не стал, они работали вместе давно и почти всегда понимали друг друга без лишних слов.
Лядов поразмыслил над изречением вождя народов.
– Хорошо сказано. Мудро! – и в прекрасном расположении духа, на редкость проворно устремился к Матильде.
Без Борея среда обитания Матвея Алексеевича стала значительно чище, приятнее.
Дожидаясь, пока Матильда уволочёт Лядова в свою «Нирвану», Клычов смотрел в его спину, и на лице его возникла гримаса брезгливости. Клычов не уважал Лядова. Шеф во всем и уже давно, с тех пор, как сдал Клычову под охрану всё своё «хозяйство», фактически зависел от него, но как-то подзабыл, перестал учитывать это бесспорное, как дважды два, обстоятельство. Матвей Алексеевич как всякий большой человек и воротила забронзовел – вёл себя с Клычовым по-барски, не упуская случая, язвил, покрикивал. Клычов же держался неизменно учтиво, даже покорно, и Лядов совсем распоясался. Клычов был человеком гордым. Не так чтобы до полной фанаберии, но возить Лядова к бабе – это было слишком! Он давненько давал волю – утешал себя – фантазии на тему «на чем бы кинуть Лядова». Не до полного беспредела, конечно, но так, чтобы Лядов закорчился, заметался, начал умоляюще просить. Теперь Клычов смутно почуял, что этот момент пришел. Он сел в машину, сунул в рот барбариску, прикрыл глаза и обострил свою чуйку… Тотчас внутренний голос спросил его: «А как Блядов узнает, что ты нашел деньги, если ты не скажешь ему об этом?»
– Хороший вопрос! – вслух произнес Клычов и ответил внутреннему голосу: «А никак не узнает. Не скажу, так и не узнает…». Внутренний голос удовлетворенно промолчал – говорить более было не о чём. А Клычов понял, что искать надо самому. Лично. Всех отстранить – только лично. Чтобы Лядов в случае обнаружения денег ничего не узнал. Оставить только ночную собаку, она никому не расскажет, если учует ночью чужого. А Михалыч, услышав собаку, позвонит, как ему и было велено, только Клычову. С обменниками и того проще, в каждом из имеющихся в городе пунктов обмена валюты сидел охранник – чоповец Клычова. Им он прикажет докладывать лично ему.
Через пятьдесят семь минут Грим был у храма. Подъезжать непосредственно к блошиному рынку он не стал.
– Стоишь, ждешь. Я недолго… – Грим протянул таксисту тысячу рублей и поспешил к Марии Владимировне. Водила с наглым любопытством смотрел вслед своему пассажиру. Зрелище было и впрямь живописное: патлатый, с хвостом на затылке мужик, весь в белом, с дорогущим новеньким чемоданом шустро поспешал в сторону храма, оглядываясь по сторонам. И тыщу он сунул эдак небрежно, как какой-то никчемный фантик. «Художник, наверное.
Богомаз. Они все такие… с придурью. Или поп», – предположил водила, учитывая непосредственную близость храма.
Бросив взгляд на шикарный чемодан, Мария Владимировна облегченно вздохнула, но всё же буркнула:
– Час от часу не легче! Я тут извелась вся.
– Всё нормально. Всё у нас идет путём, – Грим продолжал действовать быстро и деловито. Нырнул с чемоданом за стенд, велел Марии Владимировне: – Машенька, прикройте меня сбоку собой, вроде я здесь переодеваюсь.
Мария Владимировна послушно образовала телом угол со стендом, даже расправила по сторонам юбку, будто собралась пуститься в пляс. Грим дернул к себе в образовавшийся закуток торбу, стремительно вывалил её содержимое в чемодан, кинул следом и пакет с валютой. Миллион триста тысяч евро легко уместились в чемодане, который он мгновенно закрыл, поставил на ребро. Когда пачки евро повалились в чрево чемодана, рот у Марии Владимировны открылся, лицо стали круглыми. Грим протянул ей стульчик.
– Теперь садитесь. Вы, простите, где живете?
– Домик у меня, – ответила испуганная Мария Владимировна.
– Я не в этом смысле. Мне нужен адрес. По какому адресу вы живете?
Услышав адрес, Грим продолжил.
– Слушайте меня внимательно. За храмом, во-он там, стоит такси, желтая «Волга». Сейчас я соберу все ваши вещи и – к машине. Вы бегом за мной!
Безо всяких обсуждений, даже не дожидаясь реакции Марии Владимировны, он покидал в торбу её нехитрое имущество, схватил чемодан, торбу, пакет с рублями, сунул подмышку стенд и кинулся к машине. Затравленная видом пачек валюты, властными словами и стремительными делами Грима, Мария Владимировна дернула из-под себя стульчик и устремилась за Иваном Петровичем, как за своим единственным спасением. «Найдут – убьют!» Грим открыл перед ней заднюю дверь. Не дав Машеньке притормозить, ловко впихнул ее в салон, кинул ей на колени пакет с рублями, просунул в салон стенд и велел шоферу:
– Багажник открой!
Водила, поддавшись возникшему у его машины стремительному движению, выметнулся из салона, споро открыл багажник и закрыл его, едва Грим закинул в него торбу.
– Поехали! Грошев переулок, семь!
У своего жилища Мария Владимировна по команде Грима отнесла в дом торбу, стенд, схватила, как велел Иван Петрович, паспорт, торопливо вернулась в машину. Все действия она делала будто загипнотизированная, в режиме погони. Грим, напротив, расслабился. Самая опасная часть его плана была позади. Его и Машеньки, считай, уже не было в городе, добыча покоилась за спиной в багажнике, они сидели в типовом такси, каких в Городе пруд-пруди.
– Паспорт не забыли? – спросил Грим. Она покорно протянула ему свой паспорт.
– Хорошо. Пусть пока будет у вас. Посидите спокойно, отдохните. Теперь уже можно… – Грим погладил Машеньку по плечу. – Замучил я вас с этими… – он не договорил, вспомнив о водителе, который сгорал от любопытства. Если бы можно было вывернуть уши, как локаторы, назад, он бы это сделал. Грим спросил его:
– Как насчет сгонять в Москву и обратно?
– Да легко! Под хорошие деньги довезу за милую душу! – оживился шофер, почуяв жирный заработок, мотнуться в Москву и обратно – это не в городе торкаться.
– Сколько берешь за ходку в оба конца?
– В Москве стоять будем?
– Ну, где-то часик подождешь.
– Пять тыщ пойдет? – с веселой наглецой спросил водила.
– Легко! – сказал Грим. – Давай, ехай. В Москву разгонять тоску! – и сжал ладонь Машеньки, намекая, чтобы она ничего не спрашивала, просто молчала.