– О нет, Виллоуби, нет. Это было бы так жестоко!
– Ты думаешь? Очень хорошо. Тогда подзовем юного Кроссджея. – И он крикнул: – Кроссджей, мы тебя подзываем. – Затем он добавил: – Пожалуй, я не вполне удачно выразился, моя дорогая Летиция. Вариться в своем собственном соку – нет, вряд ли тут можно так сказать. Гнить в своей собственной канаве – вот это лучше, а, а?
Но Эдгар уже увидел над собой веселое мальчишеское лицо. Он предположил, что это и был Кроссджей.
– А, – улыбнулся Кроссджей (как предположил Эдгар), – ты с черепахой. Замечательно, замечательно. Сам обожаю черепах. Как тебя зовут, старина?
– Эдгар, – ответил Эдгар.
– Нет, я у черепахи спрашивал. Ой, смотри, она обиделась!
Черепаха и в самом деле начала уползать. Она сказала Эдгару:
– Не выношу фамильярности. Я этому парню в прапрабабки гожусь. Что ж, думаю, еще увидимся. Рада была помочь.
И поползла прочь.
– Хватай меня за руки, – сказал Кроссджей Эдгару. – Старик Дердлс держит меня за ноги.
И таким образом Эдгара вытянули из канавы. Он очень обрадовался, опять узрев белый свет и ощутив под ногами дорогу. Дердлс был стариком, лысым и, казалось, покрытым каменной пылью. Он обратился к Эдгару:
– Каждому по его вкусу, так я полагаю. Но раз уж ты хочешь лежать в земле, у меня есть несколько прекрасных свежевырытых могилок на церковном кладбище, и я почти задаром сделаю тебе чудесное надгробие. С ангелочками.
Дама, которую звали Летицией, была худа и высока, но мужчина по имени Виллоуби был еще выше и еще более худ, а на лице у него застыла вечная презрительная усмешка.
– Прежде всего, – надменно сказал он Эдгару, – я должен сообщить тебе, что меня следует называть сэром Виллоуби.
На голове у него был высокий серый цилиндр.
– Хотя я и крайне благодарен вам за помощь, – ответил Эдгар, – не думаю, что мне вновь представится возможность вас как-то называть: я должен спешить в Эдембург. В связи с этим позвольте мне еще раз выразить вам свою благодарность и удалиться.
– О, – сказала Летиция, – он говорит как джентльмен. Ты должен испытать на нем свое стихотворение, Виллоуби.
И Эдгару показалось, что она весьма гордится своим правом не называть его сэром Виллоуби. В том, что она не была ему женой, Эдгар не сомневался. Одежда на ней была очень бедная, вся в заплатах, а он был разряжен как франт. Сэр Виллоуби сказал скучающим тоном:
– Очень хорошо. Просвещать должны просвещенные, не так ли? А? Думаю, неплохо сказано, а, что?
Все это время Кроссджей очень тупым ножом чистил яблоко, которое извлек из кармана, и мягко, добродушно ворчал.
– Итак, приступим, – сказал сэр Виллоуби и, как актер, принял торжественную позу:
Двух Элиотов я знавал,
Их Томасом и Джорджем звали,
Еще в пеленках, я читал,
Они талантливо писали.
Один из них, мои друзья,
Был женщина, а не мужчина,
Но кто был кем? Не знаю. Я
Прекрасно различаю вина,
И лица в лодке на реке,
И карты (знаю всю колоду),
И даже тучки вдалеке,
Что предвещают непогоду;
Мгновенно отличаю я
Орангутанга от мартышки,
И борова от соловья,
И торт с вареньем от коврижки,
Лишь Элиотов – о позор! —
Не различаю до сих пор? [60]
Не успела дама по имени Летиция захлопать в ладоши и сказать, как это было восхитительно, а Эдгар пробормотать какую-нибудь вежливую похвалу, как сэр Виллоуби поднял правую руку и строго проговорил:
– Вы должны отдавать себе отчет, что на самом деле я знаю, кто был кем; но разумно время от времени делать вид, что не знаешь всего. Иначе люди могут счесть тебя заносчивым. Это, – завершил он, – и послужило поводом к созданию стихотворения.
– Слишком много слов, – проворчал Дердлс. – Трудно было бы вырезать их все на могильном камне. И все же, полагаю, каждому по его вкусу.
– В том-то и дело, – повторил сэр Виллоуби, – что на самом деле я знаю, кто был кем. Это было лишь поэтической вольностью.
– Наконец-то! – воскликнул юный Кроссджей, показывая очищенное яблоко. – А то я уж думал, никогда с ним не управлюсь. Здорово. – Он зашвырнул его в высокую траву, улыбнулся Эдгару и сказал: – Терпеть не могу их есть. Я их чистить люблю!
– Спасибо вам еще раз, – сказал Эдгар. – А теперь мне надо идти. – И он поклонился так старомодно и изысканно, что Летиция хихикнула.
– Какой вежливый мальчик! – воскликнула она.
– Я знаю, кто есть кто, – повторил сэр Виллоуби громко и сердито.
– Итак, – закончил Эдгар, – всем до свидания.
– У меня есть могилка как раз для тебя, – сказал Дердлс. – Через полгода будет мала – очень уж мальчишки растут, – но сейчас в самый раз. Пойдем, покажу.
– Я знаю, я действительно знаю!
– Конечно, разумеется, дорогой Виллоуби.
– Обернемся за минуту, – сказал Дердлс.
Эдгар побежал. Он бежал и бежал, пока не забежал за поворот. Он еще услышал сердитый крик сэра Виллоуби:
– Я знаю, знаю, на самом деле знаю!
Но вскоре все стихло, и все внимание Эдгара поглотила открывшаяся перед ним панорама великого города Эдембурга, горевшего в лучах предвечернего солнца. Мальчик стоял на холме и смотрел на раскинувшуюся внизу лесистую долину, по которой гигантской змеей вилась серебристая река, а на реке, пересеченной множеством мостов, стоял, сияя куполами, сам город.
– Эдембург! – выдохнул Эдгар и тут же услышал, как рядом тоненький голосок с отвращением повторил это слово.
– Эдембург! – сказал голосок. – Тьфу!
Эдгар посмотрел себе под ноги и увидел белого человечка, одетого во все белое и опиравшегося на кривую палку.
– А как, – продолжал, насупив брови, человечек, – тебя зовут, если у тебя есть имя, чего никак нельзя исключить? Говори, не мешкай.
– Эдгар, а вас?
– Угадай с трех раз, – сказал человечек.
Эдгару хватило одного раза. Он спросил:
– Бел?
– Все зависит от того, как ты пишешь это слово. Если через одно л, то нет. Если через два, то да. Белл.
– Вы, кажется, – заметил Эдгар, – очень невысокого мнения о том величественном городе, что раскинулся внизу в долине.
– Так оно и есть, – сказал мистер Белл. – Я сочинил стихи об этом. Слушай.
Почти все, кто встретился Эдгару в тот день, читали какие-нибудь стихи; тем не менее он подавил вздох и вежливо стал слушать. Человечек продекламировал с горечью:
Надев на дев девятые штаны,
Они зевают дерзко вам в лицо.
Без сахара пекут они блины,
Но с сахаром едят они яйцо.
Они варенье требуют к сардинам,
Не прекращают даже рядом с домом
Они своих опасных игр – динам-
ит насыпают в нос своим знакомым.
– Очень сложно, – сказал человечек, – найти рифму к «сардинам». А теперь – самое важное место. Слушай внимательно:
Они перед обедом туш играют;
На площади, чтоб людям было видно,
Детей на ужин Зверю подбирают
И самке, и нисколько им не стыдно.
– Я не понял про зверя и самку, – сказал Эдгар, плохо расслышавший последнюю строчку, поскольку человечек пробормотал ее себе под нос.
– Разумеется, это его мать, – ответил человечек. – Очень скоро ты все поймешь. А теперь не перебивай. Я подхожу к последнему четверостишию, которое подводит итог всему:
Им старичок заговорил поджилки,
Им не помогут травы и припарки;
Я превращу их в стружки и опилки
И покормлю индюшек в старом парке.
Человечек сумрачно кивнул и сказал:
– Думаю, долго ждать не придется. Да ты сам увидишь, когда туда попадешь.
И он заковылял прочь от города, опираясь на палку и что-то бормоча себе под нос. Эдгар, с радостью и надеждой в сердце, стал спускаться по склону холма к Эдембургу. Стихотворение было совершенно бессмысленным.
Глава 5Е, и D, и G, и А
Ах, Эдембург – он казался таким восхитительным городом! Эдгар с удовольствием гулял по его красивым улицам, но все время думал, как бы ему вернуться в класс, а оттуда – домой, пить чай (урок наверняка уже закончился). Он спрашивал обаятельных полицейских, которые с улыбкой патрулировали одетые зеленью проспекты и сияющие витринами улицы:
– Как мне попасть назад?
И почти все отвечали:
– Сынок, подожди до четырех.
На улицах города можно было увидеть не только коренных эдембуржцев, но и приезжих из дальних мест: Бразилии, Ямайки, Гондураса, Южной Африки, с Красного моря, Голубых гор и реки Оранжевой. Туристы, подумал Эдгар. Все они ходили с путеводителями и фотоаппаратами и непрерывно листали и щелкали, потому что кругом было на что посмотреть, о чем прочитать и что сфотографировать. Среди прочего там были:
Музей бокса с живыми образцами древнего и современного кулачного боя.
Механическая статуя Пирса Эгана[61], автора более двадцати тысяч популярных очерков.
Действующая модель Эгдонской пустоши[62].
Эглинтонский турнир[63] со сражающимися рыцарями и горячими скакунами, изрыгающими пламя, а также ободряющими их прекрасными дамами.
Эйдотея[64], дочь мастера тысячи и одного превращения.
Эйстедфод[65] бардов, поющих на самом настоящем валлийском языке.
Эльдорадо, золотой город, в миниатюре, но во всех подробностях, с золотым королем, тоже в миниатюре.
Доменико Теотокопули[66] рисует гостей прямо на месте яркими красками и в растянутом виде, но очень дешево и необычайно быстро.