– Я поняла, что это мой шанс, единственный, скорее всего. Его глаза горели ненавистью к миру, противоположному тому, где находился он сам. Но сильнее ненависти в нем была жажда слиться с этим миром, впитать в себя, сделать собственной частью. Мне приходилось встречать таких людей прежде, и я понимала, чего Кирман способен достичь, если ему немного помочь. Дерзкий, решительный, готовый идти напролом, чтобы получить желаемое – полная противоположность моему жениху, покорному, скучному до тошноты и способному мыслить лишь так, как его научили. А Филипп был воином, и это меня завораживало. К нему тянуло с фантастической силой, а желание наконец-то разрушить выстроенные в моей жизни отцовские устои, достигло совершенно немыслимых пределов.
Я влюбилась, но сильнее переполнявших сердце чувств стала жажда воспользоваться предоставл енной мне судьбой возможностью: выступить против отца, впервые в жизни делая то, чего хотелось именно мне. И поддержка Филиппа в этом деле была как нельзя кстати.
Знала, какое впечатление обычно производила на мужчин, потому очаровать неискушенного мальчишку не составило труда. Конечно, я понимала, что являюсь для него в первую очередь пропуском в лучшую жизнь, а уже потом – женщиной, с которой он захотел бы находиться рядом. Меня это устраивало. Мы словно заключили негласный договор, и я вряд ли могла бы точно определить, кто из нас получал больше: он, осуществляя свою давнюю мечту, или я, наконец-то обретая право быть самостоятельной.
Отец долго ни о чем не догадывался, будучи уверенным, что я не посмею ослушаться, а когда понял, что натворила его дочка…
Анжела задумчиво рассмеялась, погружаясь в воспоминания о давно минувшем, но, глядя на нее, Саша не заметила ни тени сожаления. Женщина с искореженной судьбой не должна была вспоминать о своем палаче с улыбкой, будто радуясь тому, что их некогда связывало с Филиппом, но все выглядело именно так.
– Бороться с отцом, заручившись поддержкой Филиппа, оказалось намного проще. Я поклялась, что убегу из дома, брошу учиться , если он станет препятствовать нашим отношениям. Невероятно, но это подействовало. Я лишь спустя годы поняла, как сильно папа желал мне счастья. Да, он ошибся в определениях, выбрав совсем не тот путь, по которому я желала двигаться, но любовь не стала от этого меньше. Ни его ко мне, ни моя к нему, вот только исправлять что-то было уже поздно.
Теперь рассказ давался Анжеле с трудом, но слушать его Саше было ничуть не легче. Воспоминания ожили для обеих, и хотя брошенная женщина вряд ли могла стать для некогда юной влюбленной девочки серьезной соперницей, теперь это воспринималось именно так. Все сомнения вернулись с большей силой. «Если бы он любил меня… Разве мог любить, сравнивая с ней?».
– С чего ты решила, что Филипп использовал тебя? – Анжела нахмурилась. – Считаешь себя таким ценным призом? Он влюбился, хотя мне казалось, что это чувство над ним не властно. Но ведь ты была другой, наверное, этим и привлекла его…
Если это заявление предназначалось для утешения, то своей функции оно не выполнило: стало только больнее.
– Отец не мог не признать, что обрел в лице Филиппа незаменимого помощника. Он схватывал все на лету, учился с какой-то маниакальной страстью, за короткое время освоив все то, что другие постигали годами. Деловая хватка была у него в крови, а я влюблялась все сильнее, видя, как на моих глазах мальчик превращается в мужчину. Между нами была договоренность, которую безумно хотелось нарушить. Мне было мало заботы и участия, мало его физического присутствия рядом, я хотела владеть не только телом, но и сердцем.
Саша отвернулась к окну, рассматривая огромные сосны, плотной стеной окружавшие дом. Эта почти нетронутая человеком природа была такой красивой. В высоченных кронах играли солнечные лучи, а свежий, хвойный аромат, казалось, проникал в комнату даже сквозь стены. Густой, насыщенный покой окружающего мира слишком сильно контрастировал с ее собственным состоянием, растерянностью и опустошением. Пальцы теребили ручку от сумки, в нелепой попытке отвлечься. Зачем она все это выслушивает?
– Он терпел мои истерики, придирки, нелепые требования, которые я выдвигала каждый день. Думала, чем больше времени мы будем проводить рядом, тем скорее он влюбится, вопреки тому, что было оговорено в самом начале.
– Я не понимаю… – Саша не выдержала. – Ты же такая красивая. Наверняка, могла найти того, кто положил бы к твоим ногам целый мир. Ведь не только Филипп был способен избавить от отцовского давления. Зачем решилась на брак без любви?
Анжела усмехнулась в ответ, взглянув не нее с каким-то снисхождением.
– Слишком сильно хотела его, наивно поверив, что смогу все изменить и моих чувств хватит на двоих. И поздно поняла, что любви мне не дождаться. Она ведь не случается по заказу, и ее невозможно добиться или заслужить. Любовь или есть, независимо ни от чего, или ее не будет никогда. А все попытки насильно удержать то, что не твое, ведут к краху.
– И к чужим постелям? – Саша невольно вспомнила рассказ Макеева.
Анжела опять рассмеялась.
– Это он тебе поведал? Еще одна черта, которая меня всегда невероятно в нем потрясала: готовность принять на себя ту ответственность, которая должна лежать на других плечах. Только на самом деле все было иначе, – она помолчала. – Когда я поняла, что не добьюсь его любви, стала пытаться вызвать хотя бы ревность.
Поймала настороженный взгляд Саши и пояснила:
– Да, это именно то, о чем ты подумала. Я стала встречаться с другими мужчинами в надежде причинить ему боль. Только самой было еще хуже. С ним не мог сравниться никто, а своим предательством я испортила то доброе, что было между нами.
– Он знал?
Женщина кивнула:
–Я это и не скрывала. Как раз наоборот, старалась выставить напоказ. Ждала какой-то реакции. Она последовала, только совсем другая. Филипп ушел, сказав, что не хочет мне мешать.
Саша опять прокрутила в голове совсем другой рассказ. Вроде бы о том же самом, но абсолютно иначе. Кто из них говорил правду?
Анжела развернула кресло так, чтобы самой видеть лес, простирающийся за окном. Вздохнула с горькой улыбкой на лице.
– Когда я поняла, что натворила, было поздно что-то менять. Филипп все чаще ночевал в других местах, я улавливала на его одежде чужие запахи и ничего не могла возразить, понимая, что виновата сама. Но и расстаться с ним, отпустить его у меня не было сил. Наивно думала, что найду облегчение в алкоголе… Если бы это было так просто!
То, с каким рвением он бросился меня спасать, как переживал по дороге в больницу подарило мне некоторую надежду. Я снова поверила, что все еще можно исправить…
А потом сделалось еще хуже, – ее лицо потемнело. – Я была беременной, только не заметила ничего, увлекшись своими проблемами. Врачи сказали, что других детей, скорее всего, уже не будет. Когда я вернулась из больницы, находиться рядом, в одном доме, для нас стало невыносимо. Филипп мучался от чувства вины, пытаясь как-то компенсировать отсутствие так необходимых мне чувств. Я не хотела физической страсти, в которой не было любви, а в его заботе видела только жалость. Мы терзали друг друга еще несколько лет, скрывая происходящее от всех окружающих, включая моего отца. Я пыталась прогнать мужа, делая над собой очередной усилие, но как только оставалась одна, изнемогала от тоски по нему. И умоляла вернуться. Мне уже было все равно, сколько ночей и в чьих объятьях он провел, лишь бы еще хоть раз оказаться рядом. Но наваждение быстро проходило, и я понимала безысходность таких отношений. Находилась в клетке и ему не давала покоя. Каждый день плевала ему в лицо словами о том, что он должен бросить меня и развестись, не веря, что это однажды случится. А потом поняла, что меня не спасет даже развод. Наркоманов невозможно вылечить, а Филипп был для меня наркотиком, ядом, отравляющим все существование, убийственным и самым сладким. Когда мои осведомители сообщили, что бумаги о разводе готовы, у меня как будто мир обрушился под ногами. Я плохо понимала, что делаю. Вернее, вообще не понимала. Алкоголь дарил хоть кратковременное, но забытье, но на самом деле никакого избавления не было и в помине, потому что всегда рано или поздно приходится трезветь. От этого никуда не деться. А мое отрезвление оказалось вот таким… – она с отвращением ударила ладонями по подлокотникам кресла. – Заключение стало пожизненным. Жестокая насмешка судьбы… Пришлось осознать, что я не только свою жизнь искалечила из-за собственной глупости, но и разрушила счастье тех, кто меня любил.
Саша ошеломленно молчала, не в силах отвести от нее глаз, даже не замечая слез, бегущих по щекам. Анжела не лгала, но что тогда означала история, которую рассказал ей сам Филипп?
– Прости меня… – женщина обернулась, устремляя на нее тяжелый взгляд. – Все, что случилось… с тобой, с вами – это последствия моих безумств. После смерти отца двоюродный брат поклялся, что уничтожит Кирмана. Как и сам Филипп, видел только его вину, не желая слушать моих объяснений. И ждал много лет, выискивая брешь в его безупречных делах. Копал, пока не узнал о тебе.
Стало холодно, и Саша обхватила себя руками в тщетной попытке согреться. Еще сильнее захотелось закрыть уши. Ничего не слышать.
– Ты не представляешь, с каким упоением он рассказывал о том, что наконец-то нашел способ отомстить моему мужу. В каких красках описывал то, что совершит с ним. Я знала обо всем… и ничего не сделала, чтобы этому помешать. Как мазохистка, следила за вами, умирая каждый раз, когда он улыбался тебе. Видя, как сияли его глаза. Со мной он таким не был никогда… Ненавидела… и любила еще сильнее, хотя понимала, что для меня все давно кончено.
Показалось, или в глазах Анжелы на самом деле заблестели слезы?
– Я могла все остановить. Предупредить его. Но… не решилась. Он всегда был мудрым и проницательным, я почти не сомневалась, что найдет выход и на этот раз. Филипп и просчитал все до мелочей, только ему было неизвестно самое главное – прежде чем расправиться с ним, мой брат намеревался