Я прожила в замке неделю. После десятилетнего отсутствия он показался мне мрачным и неприкаянным. Совсем не таким сказочным дворцом, каким виделся в детстве. Кучка слуг старалась как могла поддерживать его в жилом состоянии. Но ковры выглядели потертыми, портьеры истончились от частых стирок, а простыни пропитались сыростью. Меня постоянно мучила бессонница, почему-то вспомнилось детское увлечение сыном священника, хотя я уже давно перестала думать о нем. Только закрывала глаза, как передо мной вставал тот первый портрет, написанный в Торки. И пусть лицо Роберта проявлялось словно в дымке, черты были нечеткими, смазанными, оно тревожило меня и не давало уснуть.
Мама приехала одна. Адель была на седьмом месяце беременности и муж запретил ей отправляться в дальнее путешествие, да она и не рвалась. Я сидела в гостиной и пила чай, когда дорожный экипаж подкатил к воротам замка.
Забыв обо всем, я бросилась навстречу. Мы обнимали друг друга прямо там, у ворот, плакали и просили прощения. Говорили и не могли наговориться. Столько всего произошло за десять лет, целая жизнь.
Вернулись в Лондон почти через месяц после похорон, и я сразу же отправила Мэри назад в замок с деньгами и письмом с подробными инструкциями, что заменить и что купить нового. Конечно, восстановить величие замка Нордвик мне не под силу, но разрушиться полностью я ему не дам. Мама остановилась в нашем доме на Лонг-Акр-стрит. Мне же сказала, что Адель прекрасно справляется без нее, толпа тетушек и дядюшек со стороны мужа, живущих у них, помогут с детьми. А она останется со мной, слишком долго мы были в разлуке. Я рассказала о своих обманах. О Стефане, о Питере… Мама смеялась сквозь слезы, а я смотрела на нее и мысленно просила прощения за все те злые слова, сказанные в пылу обиды. Может, именно они сделали из нее эту пожилую полную женщину с глубокими морщинами и больным сердцем?
Стефан маме очень понравился.
— Воспитанный красивый молодой человек, — резюмировала она, — ты взяла его под свое крыло, но бесконечно это продолжаться не может.
— Знаю, — вздохнула я тяжело, — и что делать — не представляю.
— Они должны сами разобраться со своей жизнью. Ты не сможешь вечно их прикрывать.
— Я со своей не могу разобраться, — грустно улыбнулась я, — а ты говоришь…
Вдруг лицо мамы мучительно искривилось, тяжелый горестный вздох вырвался из ее груди.
— Софи, девочка моя, я постоянно думала о тебе, все эти десять лет. Я боялась, что Роланд наложит на себя руки, я боялась бедности, — мама подняла на меня измученный взгляд, плечи затряслись от беззвучных рыданий. — Мы ошиблись. Мы не должны были вмешиваться. Даже если бы ты была несчастлива с Робертом, это была бы твоя судьба, выбранная тобой.
— Мама, не нужно… — попыталась остановить поток оправданий.
— Нет, послушай, — голос мамы дрожал и срывался, — я была тогда совершенно подавлена. У твоего отца появилась любовница, мы постоянно ссорились… Ты же помнишь.
— Да, я помню, — тихонько ответила я.
— Я хотела как лучше. Хотела, чтобы ты не разочаровалась в Роберте как я в Роланде. Я… — она заплакала еще горше, — ошибалась. Прости.
— Я простила тебя. Возможно, так было бы действительно лучше. На худой конец, сейчас я богата. А любовь… — я иронично хмыкнула. — Брак Лили с Бертоном наглядно мне показал, что любовь долго не живет. Так что не плачь. (Я крепко обняла маму и поцеловала в щеку.) Все к лучшему. Мне, по крайней мере, не довелось испытать разочарования в любви.
Через месяц мы вместе уехали в Неаполь и я, наконец, познакомилась с зятем, племянником, двумя тетками графа, его родителями и дедушкой, живущими у них в доме. Муж Адели, граф Бароччи производил прекрасное вино, которое мы с удовольствием дегустировали каждый день. Шумная веселая итальянская семья меня немного утомила. В Лондоне я привыкла к одиночеству и спокойствию, а здесь мне ни одной минутки не давали побыть одной. Адель расцвела, ее глаза сияли счастьем. Муж называл ее своей мадонной, постоянно тискал и целовал. Мне вскоре надоело смотреть на эту идиллию, выслушивать бесконечные восторги и комплименты. И я уехала домой, в холодный серый Лондон, к своей размеренной однообразной жизни, высокому титулу, склепу на Пикадилли, пикантным сплетням и скандалам.
Жизнь продолжалась. Только все меньше я посещала балы и собрания. Реже бывала на охотах и маскарадах. Драгоценности и наряды перестали радовать. Находиться в центре внимания и шокировать свет было больше не интересно. Иногда мы со Стефаном все же показывались в театре, демонстрируя нежные чувства, но делали это больше ради проформы, а не ради удовольствия.
Я с тоской провожала взглядом гувернанток с детьми, гуляющих в парке. Сердце сжималось при виде радостных лиц влюблённых, прохаживающихся вдоль набережной Темзы. Я проезжала мимо в роскошной закрытой карете с гербами и всей душой мечтала поменяться местами с просто одетой девушкой, идущей под руку с молодым человеком с нежной улыбкой на лице.
Питер прислал письмо. Месяц назад они с Луизой скромно обвенчались в церкви Кидлингтона, а неделю назад вернулись из свадебного путешествия. Я послала им поздравления и фарфоровый сервиз в подарок. Но настроение испортилось на весь день.
— Софи, ты только не волнуйся… — начала издалека Лилия, приехав ко мне рано утром и напросившись на завтрак. Голос ее был немного напряжен. После того как я перестала показываться в свете, мы с ней почти не виделись.
— А что случилось? — удивленно поинтересовалась, отдав распоряжение дворецкому накрыть завтрак в восточной столовой.
Лилия с таинственным видом подхватила меня под руку и усадила на диван.
— Случилось то, что в Лондоне недавно появился некий мистер Роб Вайтер, американец, инженер и изобретатель. По слухам, холост и богат. Он владелец акций каких-то крупных золотодобывающих компаний в Америке и в Австралии… Ты разве не читаешь газет?
— Нет, Лили. Ты же знаешь, я давно не интересуюсь новостями.
— Вот, — ткнула мне в руки Лилия «Таймс», — на первой странице.
Я скептически поджала губы и начала читать:
«Сенсация! Впервые в Лондоне знаменитый американский инженер Роб Вайтер! Тот самый, что придумал машину для измельчения и просеивания золотоносной руды. Тот самый, который усовершенствовал водоподъёмные механизмы, изобрел способ электрической сепарации при добыче…».
Далее шло непонятное описание достижений этого самого инженера, и я пробежала глазами в конец статьи.
«…Собирается ли он обосноваться в Англии насовсем или просто приехал по приглашению английского металлургического магната Альфреда Бейлора? Мистер Бейлор самолично подтвердил наши предположения. И рассказал журналистам (эксклюзивно для «Таймс»), что пригласил Вайтера для модернизации машин и оборудования на своих заводах…».
И все в таком духе.
— И при чем здесь я? — насмешливо посмотрела на Лилию, откладывая газету. — Зачем ты мне все это рассказываешь?
— Я никогда не напоминала тебе о Роберте, как ты и просила, — осторожно начала она, — но разве ты не замечаешь совпадений? Инженер — изобретатель, Роб — Роберт, Вайтер — Уайт?…
Я молча смотрела на подругу, вспоминая, говорила ли ей о том, что Роберт погиб, или нет.
— Он снял Уайт-Вест-Холл, помнишь, тот заброшенный особняк на Олбани-стрит, и, говорят, делает там ремонт, — добавила Лилия.
— Глупости! — отмахнулась я. — Совпадение, не больше. Мало ли на земле Робов и Вайтеров? Да и инженеров сейчас пруд пруди, особенно после промышленной революции.
Потом, вздохнув, решилась:
— Я тебе не говорила, но Роберт погиб.
— Как — погиб?! — ахнула Лилия.
— Это долгая история, — произнесла я тихо, — а если вкратце… Он пришел за мной. Влез в мою спальню, там его и застал папа с полисменами. Роберта обвинили в попытке кражи. Дали три года колоний. Он погиб в Австралии при взрыве то ли пара, то ли газа. Уже почти восемь лет назад.
Лилия с жалостью смотрела на меня.
— Понятно, — наконец сказала она, — а я никак не могла понять, откуда такая ненависть к виконту и виконтессе.
— Дело прошлое, — выдохнула я, — все прощено и забыто. Я уже и не помню его лицо. (Усмехнулась краешком губ.) Даже если бы столкнулись на улице — вряд ли бы узнала. Так что твои предположения насчет этого инженера Роба Вайтера абсолютно беспочвенны.
— Ну и ладно, — махнула легкомысленно рукой Лилия, — а я хотела тебя взбодрить. Вспомнила бы первую любовь, развлеклась… А то сидишь в этом склепе, как старушка. Я уже и не помню, когда мы вместе веселились. Ты же до сих пор со Стефаном?
Я согласно кивнула.
— Иногда выезжаем вместе на прогулку в Гайд-парк. Иногда посещаем ложу в Ковент-Гарден, — я рассмеялась. — Честно говоря, я чувствую себя рядом со Стефаном его тетушкой. Словно я его старше минимум на десяток лет, а то и больше.
Лилия поджала скептически губы.
— Неудивительно. В твоей жизни столько всего произошло. Немудрено повзрослеть раньше времени.
В гостиную вошел Максимилиан и пригласил нас к столу.
— А ты все-таки подумай, Софи, — глаза Лилии озорно сверкнули. — Мистер Вайтер сейчас в Лондоне самая интересная фигура. Ты же знаешь, нашему высшему свету подавай кусок да посвежее. Сегодня он на пике популярности, и лондонские семьи в очередь выстраиваются, чтобы пригласить его к себе. У тебя есть шанс познакомиться с настоящим американцем.
— Ладно, — пробурчала я, махнув рукой, — посмотрю пригласительные карточки. Мы уже со Стефаном давно не появлялись вместе. Нужно обновить сплетни.
— Вот и славно! — обрадовалась Лилия.
— Что там у нас на завтрак, Максимилиан? — обратилась она к дворецкому. — Я страшно проголодалась.
На прием к графу Дельвингу мы попали после полуночи. Сначала театр, потом Стефан съездил в клуб пообщаться с Джорджем (я полчаса ждала в карете), потом заехали переодеться… В итоге опоздали. Лилия встретила нас в фойе рассерженным шипением: