В ту пору я был моложе, чем ты сейчас, Рен. Года не минуло с тех пор, как я прошёл обряд перехода из отроков в воины. В тот день я получил своё первое оружие — нож и лук, — а также вот эти узоры на щеках. Они указывают на родовую и племенную принадлежность. Имя они тоже обозначают. Ведь тогда меня звали совсем по-другому.
Я неплохо дрался и стрелял, ещё лучше умел разбирать следы и устраивать засады на звериных тропах, и был очень горд собой. Подумывал о женитьбе. Присмотрел девушку из нашего племени, только, разумеется, из другого рода. Но однажды случилось то, что поставило крест на всех моих планах на жизнь. Это произошло в один из базарных дней, когда люди всех трёх племён съезжаются на торжище в Рюштадт, чтобы продать свою добычу, овечью шерсть и сыр, прикупить наконечников для стрел, топоров и миртанских тканей. Свой товар мы с отцом и братьями распродали быстро. Они отправились делать покупки, а я просто шатался по рынку и глазел по сторонам.
Заглядевшись на кривые парные сабли, предназначенные для обоерукого боя, с отделанными самоцветами рукоятями и узорными клинками, которые разложил варрантский торговец, я ненароком наступил на чью-то ногу. И тут же был сбит с ног сильным ударом в ухо. Поднялся я быстро. В голове звенело, и глумливый смех человека, ударившего меня, я услышал не сразу. И лишь потом рассмотрел его. Это был один из островитян, перешедших на королевскую службу. Судя по татуировкам на лице, он был моим соплеменником — рю. На нём была красная форма городского стражника. На бедре висел короткий меч. Всем своим видом он выражал превосходство над варваром, каким считал меня, как и всех жителей острова, державшихся дедовских обычаев.
Будь на его месте миртанец или, к примеру, нордмарец, всё могло закончиться мирно. Но от наглости этого перебежчика кровь забурлила в моих жилах. Я выхватил нож, с которым не расставался, и бросился на обидчика. Он схватился за меч, но даже не успел замахнуться. Я всадил нож ему в грудь, пробив доспехи. Однако ярость не позволила мне направить удар достаточно точно, и мерзавец остался в живых. Впрочем, в тот момент он свалился на красную пыль, в которую сотни ног превратили землю на торговой площади. Нож застрял между ребрами и пластинами доспеха. Кто-то стал звать стражу, другие попытались помочь мне скрыться. Но уйти мне не удалось. Сразу за рынком дорогу преградили два миртанских рыцаря, а сзади настигали несколько стражников и торговцев. Раздумывать было некогда. Я бросился к рыцарям, сдаваясь на их милость. Уверен, что это решение спасло мне жизнь. Настигни меня толпа — и я был бы трупом. А так всего лишь получил пару оплеух и был препровождён в темницу.
Валяясь на тростниковой подстилке, я ждал, когда придут родные и выкупят меня, заплатив штраф, как это обычно происходило в подобных случаях. Помню, больше всего беспокоился, что попадёт от отца за горячность. Мне и в голову не могло прийти, что я больше никогда не увижу родное селение, мать и девушку, которую мечтал назвать женой. А с отцом и братьями повидался в последний раз, когда их допустили присутствовать на суде.
Жирный судья в богатой одежде, в заплывших глазках которого читалось отвращение ко всему миру, не стал слушать мои сбивчивые объяснения. Он коротко опросил нескольких свидетелей и объявил, что я бунтовщик, посягнувший на королевскую власть, и что наказание для меня может быть лишь одно — смертная казнь. Но его Величество Робар I в безграничной своей милости учредил для таких выродков как я исправительное учреждение на острове Хоринис. Горнодобывающую колонию в Рудной долине.
Мои старшие братья порывались вступить в схватку со стражами, исполнявшими обязанности приставов. Готовы были драться с ними голыми руками, ведь оружие у них отобрали на входе в судилище. Но отец удержал их от этого безнадёжного шага, чем, похоже, разочаровал судью, который был бы рад отправить на королевские рудники не одного, а трёх каторжников. Отец в последний раз взглянул на меня. В глазах его метались боль и бессилие. Этот взгляд я запомнил навсегда.
Потом меня заковали в цепи и отвели в трюм небольшого зафрахтованного властями купеческого когга, направлявшегося в Венгард. В плавучей тюрьме оказались ещё двое осуждённых — парень по имени Брэндон, родом с севера Миртаны, такой же молодой, как я, и портовый воришка по кличке Рыба. Этому было лет тридцать пять. Он был трусоват и не слишком сообразителен, потому и попался. А Брэндон… Да-да, это тот самый Брэндон, с которым мы сейчас имеем честь состоять в одной команде. Он пострадал почти за то же, что и я.
Следует сказать, что этот парень происходит из древнего, но обедневшего дворянского рода. К тому же, он наполовину нордмарец. Его мать, если мне не изменяет память, происходила из клана Волка. Отец Брэндона встретил её во время одного из походов против орков, которые уже в те времена начинали беспокоить северные границы королевства.
Будучи только-только выведенным в свет, как это у них называется, Брэндон затеял ссору с отпрыском одного из наиболее могущественных семейств королевства. Произошла дуэль, и его противник оказался пронзён шпагой. От чего и скончался пару дней спустя в окружении лучших лекарей Миртаны и безутешных родственников. Брэндон, между тем, наравне с простыми гребцами уже ворочал вёсла галеры, державшей путь на Южные острова. Попав на Рю, он скрывался там около года. Но, в конце концов, его выследили люди, нанятые родственниками убитого им молодого вельможи. Схватили, но, желая сделать страдания кровника своих нанимателей более долгими и мучительными, не убили на месте, а выдали судье. Уж они-то знали, что колония на Хоринисе — место почище владений Белиара. Да и награда за поимку преступника им показалась не лишней.
Задыхаясь в тесном трюме, Брэндон рассказывал о том, что дуэль была проведена по всем правилам. И что поступить иначе ему не позволяли воспитание и семейные традиции. Но убитый парень имел слишком могущественных родственников, не привыкших стесняться в средствах для достижения собственных целей. Что им честь какого-то провинциального дворянчика?
Кстати, во время того плавания я и получил имя Джек. Парни стали называть меня так, потому что не могли выговаривать моё настоящее имя — непривычное для их языка и довольно длинное, как и полагается уважающему себя воину из племени рю. В переводе на миртанский оно означало Охотник-который-благодаря-своей-ловкости-пользуется-расположением-духов-леса. Что уставились? На нашем языке это звучит, конечно, короче. Но для миртанца совершенно непроизносимо…
Когда нас после долгого пути привезли на материк, ощутить твёрдую землю под ногами не дали — прямо с когга перевели на длинную чёрную галеру и приковали к вёслам. Вместе с кожей на ладонях все племенные и сословные различия между нами окончательно стёрлись, а кровь из рассечённых плетьми надсмотрщиков спин завершила обряд братания.
Тогда же я познакомился с Грегом. Он был прикован к веслу на соседней банке. Был он немногим старше нас с Брэндоном, и оба его глаза ещё были на месте. Плетей ему доставалось больше, чем остальным. Но он не успокаивался и продолжал осыпать надсмотрщиков бранью и ядовитыми насмешками. Если бы не строгий приказ довезти нас до колонии живыми и относительно здоровыми, его наверняка убили бы.
Это сейчас Грег — расчётливый и осторожный сукин сын. А тогда он не особенно держался за жизнь. Не видел смысла в существовании без своей ненаглядной. Она была дочерью одного из богатейших торговцев рудой и редкостями в столице. Да и во всём королевстве, пожалуй. А он — сыном простого ремесленника, с ранних лет ушедшим в плавание юнгой на торговом судне. Чтобы избавиться от нахального ухажёра дочери, которому она, что особенно ужасно, отвечала взаимностью, торговец приказал подбросить Грегу драгоценную чашу из своей коллекции. А потом обвинил его в воровстве. На весьма сомнительные доказательства и ненадёжность свидетелей суд, как водится, внимания не обратил.
Впрочем, среди заключённых, ворочавших вёсла на той галере, большую часть составляли настоящие преступники — воры, разбойники, дезертиры.
— В те времена магического купола над Рудной долиной ещё не было. Да и не вся она служила каторгой. В замке стоял гарнизон и обитал королевский наместник. В старинном форте над обрывистым речным берегом доживал свой век старый граф Бергмар, о странностях которого по всему Хоринису ходили легенды. На берегу Рудного залива стоял небольшой деревянный посёлок и располагался порт. Впрочем, большая часть руды вывозилась по суше в Хоринис и там грузилась на корабли, так как в Рудный залив могли заходить лишь небольшие суда с малой осадкой — гукоры и мелкие галеры. Поэтому морской путь в долину чаще всего использовали контрабандисты. Кроме каторжников, в шахтах трудились вольные рудокопы, среди которых затесались даже несколько гномов. Можете себе такое представить? Еще в долине жили охотники, лесорубы и смолокуры.
Каторжников держали в деревянных бараках рядом со Старой шахтой и ещё одной, находившейся неподалёку от берега залива. Во время очередного землетрясения, которые в Миннентале не редкость, она обрушилась и погребла в своей каменной утробе несколько десятков заключённых. Оставшиеся в живых рудокопы были переведены в бараки у Старой шахты. А часть из них поселили в хижинах около замка, чтобы они постоянно были под присмотром. Этих каторжников использовали не для работы в забоях, а как носильщиков для переноски добытой руды к перевалу или в гавань. Трудились они также на очистке рвов, заготовке леса, строительстве вышек и новых бараков. Незадолго до нашего прибытия в Минненталь вышел королевский указ о расширении колонии, куда заключённых должны были свозить со всей Миртаны. Поэтому новых помещений для каторжников и их охраны нужно было много.
Нас с Грегом, Брэндоном и Рыбой отправили как раз на переноску брёвен из леса. Ну и работёнка это была, скажу я вам! Из ближайших к замку и шахте лесов брёвна приходилось таскать вручную. Вкалывали мы от зари до зари так, что спины трещали. К тому же под постоянным присмотром стражников, которые не слишком поощряли остановки и передышки. Кормили нас просто отвратительно — в основном кашей из подпорченной крупы и солёной рыбой, которую ловили здесь же, в заливе. Если бы не обилие в тамошних лесах целебных трав, разбираться в которых я обучен с детства, мы вскоре превратились бы в полные развалины и сложили кости посреди проклятой долины.