так обрадовались,
его увидев.
Шон! –
взвизгнул Бак,
к нему
бросаясь.
Они шлепнули по пять.
Бак поигрался
с золотой цепочкой
на шее Шона.
Застежку сдвинул
за спину.
Шон посмотрел на Дэни.
Ты гляди-ка! –
сказал он,
взяв ее за руку
и закружив.
Дядя Марк
легонько ткнул
его под ребра.
Большой ты вырос! –
сказал он
с гордостью.
Шон повернулся,
обнял его,
потом заметил
отца.
Папа! –
воскликнул он,
естественно,
лицо его
сияло.
Наш отец
лапищами обнял
Шона,
прижав к себе.
Потом он отстранился,
они пожали руки,
как мужчины,
как равные.
не живые и не мертвые,
встали вдоль стены,
потягивая сигареты
и улыбаясь,
когда Шон,
наконец,
наконец,
повернулся
ко мне.
я ходил за Шоном
по всей квартире,
издавая ртом
очень странные звуки.
Их трудно объяснить.
Рыгал, а вроде бы и нет.
Будто отрыжка
вместе с зевком,
да плюс гуденье.
Вот как-то так.
Битых двадцать минут.
Из спальни
в кухню,
в гостиную
и снова в спальню.
Чтобы меня наказать,
он ждал, пока я закончу,
пока у меня пар не выйдет,
пока мне не надоест,
пока я не устану
быть еще ребенком.
А потом,
к моему удивлению,
он мне не говорил
ни слова
до самой ночи.
Он поглядел на меня.
Шон,
сказал я.
Но он мне
не ответил.
Шон?
Ничего.
и обнял.
Он мне не ответил.
Стоял, как столб,
смущенно,
не человек,
а средний ящик.
почему он молчит,
почему он меня не замечает,
но так же
ничего,
ни слова,
и даже ни улыбки.
про ящик,
где был
пистолет,
что я все сделал,
как он мне велел,
как Бак ему велел,
как наш дед велел
нашему дяде, как наш дядя
велел отцу.
Я следовал Правилам.
По крайней мере, первым двум.
Я не заплакал.
И не донес.
что собирался разобраться
с его убийцей
и следовать
Правилу Номер Три.
Сказал ему, что знаю – это Риггс.
Сказал ему, что думал – это Риггс,
потом сказал ему, что знаю – это Риггс.
Опять.
что пугаюсь,
что мне нужно
знать, что делаю я
все по уму.
Верно? Верно? Верно?
Верно? Верно? Верно? Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно? Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Верно?
Шон?
Навертывались слезы,
я делал все, что мог,
чтоб их сдержать.
Взгляд отвел от Шона,
надеясь подавить все слезы
тем, что не гляжу.
Но везде
были все,
сигареты светились,
словно пачки
кнопок с буквой «Л».
теперь у него из глаз текли слезы,
он тихо шмыгал носом и икал,
словно малявка.
У него из глаз текли слезы,
у него из глаз текли слезы,
у него из глаз текли слезы.
Я думал, ты сказал,
не плакать,
Шон,
сказал я
надломленным голосом,
из глаза тут
слезинка
покатилась.
Но лишь одна,
и это не считалось.
Не плакать.
Не плакать.
Не плакать.
Не плакать.
его лицо было мокро
от слез, которых
он не должен был лить,
когда был жив,
я видел в нем
лишь только
брата своего,
любимого,
единственного.
который издают
все лифты при работе,
кабели и шестеренки
или что еще
скрипит,
хрустя металлом о металл,
словно машина стонет,
но раздавшийся
изо рта,
из живота
у Шона.
Он так мне ничего и не сказал.
Просто издал щемящий,
пронзительный звук,
когда внезапно
лифт остановился.
Звук, что ты слышишь
в голове,
о котором говорят:
«в ушах звенит»,
меньше похож на колокол,
а больше – на ровную линию кардиографа.
прежде чем открылась дверь,
когда мы просто все стояли
в тошноте,
дым сгущался
в тесноте,
в этой камере,
в гробу,
в лифте,
в тишине.
видя лишь оранжевые светлячки
пяти сигарет, пронизывающих
завесу дыма,
словно фары
сквозь пелену тумана.
Только пять сигарет.
Шон не закуривал,
он стал невидимым
в облаке.
Я ощутил, как будто
сигарета для него
горела у меня
в желудке,
наполняя меня
режущим жжением.
Дверь медленно открылась,
облако дыма
вырвалось из лифта,
рванулось из меня,
как злобная волна.
Я затаил дыхание, когда
Бак,
Дэни,
дядя Марк,
отец,
Фрик
и
Шон
ринулись за ним.
Кнопка «Л»
больше не горела.
Я стоял один
в пустой кабине,
кожу на лице стянуло
от высохших слез,
джинсы намокли,
заряженный пистолет
по-прежнему засунут
у меня за пояс.
Шон
обернулся ко мне,
глаза мертвенно пустые,
но сверкающие от слез,
он, наконец,
заговорил со мной.
Всего два слова,
словно шутка, которую
он приберег.
Хочу выразить особую благодарность своему литературному агенту Элене Джовинаццо. Она первая увидела мое произведение и предложила написать его в стихотворной форме. Еще хочу поблагодарить своего редактора Кейтлин Длуи. Именно она поддержала меня в работе и переделала мой текст так, как он сейчас и выглядит. Безусловно, вы обе оказали мне неоценимую помощь. Спасибо моей семье и, самое главное, моим друзьям за создание этой книги. Именно они были рядом со мной во многих опасных ситуациях, там, где наша внутренняя человечность съеживается и проявляется скрытая, истинная натура. Я не смог бы написать всего того, что вы видите, не будь нашего общего детства. Спасибо вам, юноши и девушки, все те, кто пока еще остается в местах заключения. Ваши истории, ваши признания очень многое значат для меня. Зачастую ваша жизнь приносится в жертву из-за ошибок людей вдвое вас старше. Но у вас все получится. Обязательно. И еще хочется поблагодарить поэтов. Без поэзии (и особенно это касается моего прошлого) все мои попытки стать писателем оставались бы тщетными. И только поэзия показала мне все возможности языка, его мощь и красоту. И, наконец, спасибо тебе