что чуть не стер
все зубы в порошок,
и смотрел на Шона,
а он лежал там,
как выброшенный хлам,
как старая койка,
перевязанная золотой цепью.
Эти ублюдки ее
не тронули.
Кровь стекает
по футболке и джинсам
в ботинки,
напоминая сладкий сироп
в свете уличных фонарей.
Но я-то понимаю,
кровь не может быть сладкой,
и она не похожа на сироп
ничуть.
пакет
из магазина на углу
белый
с красными буквами
СПАСИБО
СПАСИБО
СПАСИБО
СПАСИБО
СПАСИБО
СПАСИБО
СПАСИБО
ЖЕЛАЕМ ХОРОШЕГО ДНЯ
специальное мыло
для мамы –
у нее экзема.
Я видел, как она
расчесывает руки
до крови.
Сдирает гнойные
волдыри
прочь.
И проклинает невидимое зло,
которое пытается ее
сожрать.
что пытается
сожрать
всех нас,
как будто
мы –
куски мяса.
проходит тут, как будто высшего качества,
везде одни футболки громадных размеров
и вечно не глаженные.
Все это будто плохое наследство
из старого сундука или карта клада,
ведущая в никуда.
Кто-то явился за жизнью моего брата,
грубо выломав дверь и забрав
все, кроме золотой цепи.
с надписью НЕТ ПРОХОДА,
и не было другого пути,
как только вернуться домой.
Все знают, что такая лента
означает место убийства,
как будто мы ничего не поняли.
И толпа рассасывается
по своим домам и квартирам,
и тут остается одна только лента.
Шона кладут в мешок
и волокут, а на асфальте
тянется кровавый след,
вдобавок ко жвачкам,
похожим на звезды,
все это напоминает неведомый шедевр,
но уже завтра
тут будут играть дети
в свои детские игры.
запершись у себя, я закрыл
подушкой голову, чтобы
приглушить стенания мамы.
Та сидела на кухне, рыдая
в ладони и только опускала их,
чтоб принять еще одну стопку.
Наступала короткая пауза,
и в эти моменты
я мог украдкой дышать.
и мне казалось,
будто кто-то другой
прячется внутри меня.
Его кулачки колотят
меня по глазам изнутри,
он лягает меня по горлу
в том месте,
где я глотаю.
Замри, шепчу я ему.
Крепись, шепчу я себе.
Потому что плач –
это против
Главных
Правил.
Никогда,
несмотря ни на что,
не реви.
Никогда,
несмотря ни на что,
не стучи.
Если того, кого ты любишь,
убили,
найди того,
кто убил,
и убей его
сам.
Конечно, это не
брат,
не его друзья,
не папа,
не мама, не парни с района,
не шпана и не шлюхи
и, определенно,
не я.
Их нельзя нарушать,
они сами для нарушителей,
следуй им.
Две кровати –
одна слева от двери,
другая справа.
Две тумбочки –
одна – перед кроватью, что слева от двери,
другая – перед кроватью, что справа.
Посреди – маленький телевизор.
Половина Шона была левая,
почти идеальная.
Моя – правая –
почти свинарник.
На стене Шона висели –
плакат Тупака,
плакат Бигги.
На моей стене –
корявая анаграмма, написанная моей рукой
карандашом, на случай если мама заставит
стереть ее:
ТОПОР = РОПОТ.
это когда ты берешь слово,
переставляешь буквы
и получаешь новое слово.
Иногда получается,
что слова как-то связаны.
Например: КАНОЕ = ОКЕАН.
Те же буквы,
другие слова,
но вместе они имеют
общий смысл,
как братья.
В части комнаты Шона
он один выделялся,
как сломанный зуб
в идеальном ухоженном рту,
зажатый между
верхним – с рубашками,
сложенными аккуратно
одна на другую,
и нижним – с носками
и трусами с майками.
Он слетел с пазов
и застрял на своем месте.
Казалось, средний ящик
заело не случайно,
а чтобы мы с мамой его не трогали.
Там лежал пистолет.
был паинькой
и послушным мальчиком.
Таким правильным,
что всегда сообщал,
где он,
с кем он
и чем занимается.
Он был не таким.
Когда ему стукнуло
восемнадцать,
мама перестала его пасти
и начала молиться,
чтобы он не загремел за решетку,
и чтобы Летисия не залетела,
и чтобы он
не погиб.
Я знаю, ты молод,
у вас бывают разборки,
только помни, когда
ты бредешь в темноте,
убедись, что темнота
не бредет за тобой.
Но Шон,
наверное,
был в наушниках.
И слушал Тупака или Бигги.
я ложился спать,
свернувшись
на своей кровати,
постепенно засыпая и
смотря на флаконы одеколона
на тумбочке Шона.
И застрявший в пазах средний ящик.
В полном одиночестве.
поскольку не хотел
ненужных разборок
посреди ночи,
вот почему я не трогал
его вещей
никогда.
Мне было двенадцать, шестнадцать – ему,
мы на ночь трепались, пока не вырубались.
Он мне говорил, как с телками мутит,
а я выдумывал девчонок своих.
И он делал вид, будто мне верит,
чтобы я стал по жизни уверенней.
А потом говорил мне про рэперов,
умерших кумиров, Тупака и Бигги,
их все обожают, потому что
мертвых всегда любят больше.
Шон сказал мне, что я уже вырос,
и обрызгал своим одеколоном,
добавив, что моей девчонке,
моей первой девчонке,
понравится.
Но ей не понравилось,
и я ее бросил,
потому что
мне показалось,
что она
при этом противно фыркнула.
прикольно
и смешно
и забавно