То один, то другой прохожий ронял, кивнув головой:
— Добрый вечер, мистер Тайри.
И Тайри, большой человек среди этих малых, которых он после смерти обмывал, бальзамировал, обряжал для похорон, отвечал на каждое приветствие соответственно имущественному или общественному положению встречного.
— Пуп, — неторопливо и доверительно заговорил он. — То, что я покажу тебе сегодня, пускай останется между нами. Приходит время, когда отец говорит о таких вещах с сыном, но другие тут ни при чем.
— Хорошо, пап, — согласно шепнул он, покоряясь уже не только для видимости, но и по доброй воле.
— Так вот. Тот дом, куда я тебя веду, принадлежит мне. — Тайри остановился на минуту посреди тротуара, поднес к своей сигаре горящую спичку и, поглядывая на прохожих, задымил. — К самому заведению я непричастен, сынок. Но я широко смотрю на вещи. В нашей жизни по-другому нельзя… Хозяйка снимает у меня помещение, а она человек надежный. С ней можно иметь дело. Только, Пуп, про то, что я владелец этой квартиры, не знает никто, даже мама. Кому надо, те знают, а больше никто. И ты, если когда заикнешься про этот дом, мое имя не поминай. Начальник полиции их не трогает и за то получает свою долю с дохода, я ему отсчитываю, сколько причитается, каждую субботу. Почему он и допустил меня к тебе в тюрьму, почему ты и вышел оттуда так скоро.
Рыбий Пуп открыл рот от изумления. Какой же он был дурак! Смотри ты, Тайри как бы и не хозяин в публичном доме, а в то же время его слово так много значит! Этот человек, которого он видит каждый день, который его поит и кормит, знает жизнь вдоль и поперек — и такого человека он, его сын, обозвал трусом! Тайри не просто нарушает закон, он ухитряется это делать с позволения самого же закона… Да, отец не такой, как ему представлялось, — он совсем другой! Неудивительно, что Тайри залепил ему пощечину! И ведь когда-нибудь эти заведения перейдут к нему, единственному сыну их владельца!
— Папа, я не могу себе простить, что так сказал тебе…
— Хватит про это вспоминать, Пуп, — снисходительно сказал Тайри. — Это ты по неведению. Ты только слушай меня, и будет порядок. А насчет сегодняшнего — не робей, держи себя свободно, пусть все идет само собой, как и должно быть. Проще этого ничего не придумаешь. Ты одно помни, эти женщины хотят тебе услужить, сделать, как тебе приятней…
— Я еще никогда, пап…
— Потому я тебя и веду, сынок. После сам будешь приходить, когда понадобится. По субботам буду тебе выдавать на расходы десять долларов. Не уложишься, посмотрим, как быть. Я только хочу, чтоб ты поступал с умом. Тут штука простая, и туману себе в голову из-за нее напускать нечего. Женщина есть женщина, и ничего нет глупей для мужчины, чем через нее пострадать. Попробовал одну, считай, перепробовал всех. И спаси Бог накручивать себя насчет их цвета. И белые, как снег, у меня бывали, и черные, как сажа, — и все один черт. Не отличишь на ощупь. Что белая, что черная, ни грана разницы, если ее сам себе не придумаешь, а это чистая дурь. По этим девочкам не сохнут, Пуп, встретились — разошлись. Сегодня одна, завтра другая. Так ты научишься понимать толк в женщинах. И когда придет время жениться, зажить своей семьей, ты будешь знать, что делать.
Они остановились перед высоким деревянным домом, известным под названием «Боуменские номера».
— Вот и пришли, Пуп.
— Так ведь здесь живет Тедди, — удивленно сказал Рыбий Пуп.
— Правильно, — сказал Тайри. — У Тедди мама тоже работает тут в заведении.
Жизнь представала перед ним в своем истинном обличье. Он вторгся в пределы существования Тедди извне, сверху. Тедди удерживали в этом темном пристанище прочные корни — он, Рыбий Пуп, был волен прийти и уйти, когда ему угодно; развлекся — и поминай как звали. В нем поднималось ощущение своей силы, значительности. Они взошли по ступенькам, и в ту секунду, когда Тайри нажал на звонок, вспыхнули уличные фонари.
— Школу не запускай из-за этого, сын, — предупредил его Тайри.
— Понятно, — стараясь справиться с волнением, ответил Рыбий Пуп.
Большая темнокожая женщина в облегающем черном платье распахнула дверь.
— Кого я вижу! — воскликнула она, обнажая в улыбке белые зубы. — Тайри! И сынка никак привел?
— Угадала, Мод, — сказал Тайри.
— Заходите, милости просим.
Они прошли за ней по коридору в просторную гостиную. Пуп не раз слышал полные недомолвок разговоры о достоинствах живого товара, которым торгует Мод Уильямс. Дочка у Мод училась в средней школе, ее звали Вера, она была высокая, ладная, и мальчишки возбужденно шушукались ей вслед.
— Располагайтесь поудобнее, — струился густой голос Мод. — Сейчас подам чего-нибудь выпить, правильно, Тайри?
— Догадлива ты. — Тайри шлепнулся на диван и, крякнув, вытянул ноги. — Присаживайся, Пуп.
Рыбий Пуп чинно опустился на краешек стула и огляделся. Обычная обстановка, опрятно — и это публичный дом? Он поймал на себе изучающий взгляд Мод, хитроватый и самодовольный, — она потупила голову и переступила с ноги на ногу, показывая всем своим видом, как ей приятно.
— Я уж и то раскидывала мозгами, Тайри, когда же ты мне его доверишь для выездки. — Посмеиваясь, она утицей выплыла из комнаты.
— Видал? — небрежно заметил Тайри. — Страсть как рада угодить тебе.
Рыбий Пуп через силу изобразил на лице бледную улыбку.
— Кто, она? — переспросил он. — Пап, ее мне не надо.
Из горла Тайри выплеснулся смех.
— Вкуса тебе не занимать, я погляжу. Не бойся, сын. Разве что сам захочешь, а так она тебе подберет какую-нибудь из одногодочек.
— И на них можно посмотреть сначала?
— Конечно. Поболтай с ними. Торопиться некуда, сынок.
— А дорого это обойдется, пап?
— Насчет этого не беспокойся. Мод тебе всегда поверит в долг.
Рыбий Пуп глотнул. Целый свет был, по милости Тайри, к его услугам.
Вернулась Мод, неся поднос, на котором стояла бутылка виски, бутылочка кока-колы и стаканы. Тайри налил себе сам, а она с улыбкой подошла к его сыну.
— Угощайся кока-колой, — ласково шепнула она.
— Спасибо.
— Сам скажешь, кого тебе позвать?
— Н-не знаю, — запинаясь, ответил он.
— Тогда потолкуй с Верой. Она разберется. Да ты не стесняйся, сынок. Наша первая забота — чтобы ты остался доволен.
— Ну хорошо. — Рыбий Пуп отпил из бутылочки.
Не успела Мод выйти, как, распространяя запах духов, появилась Вера.
— Привет, Пуп.
— Привет. — С ней ему было проще.
— Как я тебя рада видеть, — проворковала она, накрывая его руку теплой, влажной ладонью. — Я слыхала, у тебя вышла неприятность с белыми. Досталось тебе от них?
— Вот еще! — Рыбий Пуп пренебрежительно отмахнулся. — Подумаешь, важность. — Он скосил глаза, чтобы посмотреть, как принимает его посвящение в настоящие мужчины Тайри, но того, слава Богу, уже не оказалось в комнате. — Испугался я их, как же, — хорохорился он. — Брехливый пес не больно кусает, так и белые…
— Ой, золотые слова! — Сверкнув зубами, Вера придвинулась ближе.
Такой отклик придал ему уверенности, в нем разгоралось желание поразить ее, пленить ее окончательно. Никогда еще ему не внимали с такой готовностью верить каждому его слову, и это было так приятно.
— Спеси у белых девать некуда, а посмотришь — одно дубье! — Суждение человека, который знает, что говорит.
— Мало сказать дубье! Сами ничуть нас не лучше, просто подлость не позволяет признаться! — Веселое согласие единомышленницы.
— Они нас боятся до смерти. Знают, что, зазевайся они на минуту, мы от них не оставим мокрого места! — Сказано с глубокомысленной твердостью.
— Точно! — Вера порывисто положила ему руку на колено и сжала его.
— Хотел я вмазать одному белому, но с какой стати переть на рожон, когда их, гадов, десять, а я один, — вдохновенно врал Рыбий Пуп. — Я пока что в своем уме, — объявил он, упиваясь тем, что его понимают с полуслова. Хотелось говорить еще и еще, лишь бы она так же охотно поддакивала ему.
— Умный ты, Пуп, не теряешь головы. — Заученная улыбка.
— Очень мне надо портить себе жизнь, связываться с белыми. — Его заносило все больше.
— Сразу видно, что ты сын Тайри, даже говоришь похоже. — Глаза Веры не отрывались от его лица.
— Будь покойна, я знаю, как обращаться с этими белыми. — Рыбий Пуп уверенно входил в отцовскую роль.
— Правда? Везет же людям! — Ласкающее слух восхищение.
— А что особенного. — Намек на другие чудеса, скрытые до поры до времени.
Вера промолчала и придвинулась, недвусмысленно предлагая себя для обозрения, и Рыбий Пуп пожирал ее глазами и ломал голову, чем бы еще ее поразить.
— Хочешь, послушаем пластинки, Пуп? — спросила она, с мягкой настойчивостью беря его за руку.
— Это можно. — Он встал.
— Тогда пошли.
Он шел за ней, вдыхая запах ее духов, зачарованно глядя, как она зазывающе раскачивает бедрами. Не зря шептались ребята из школы, что она «девочка с перцем» и в мужчинах смыслит больше, чем «мартышка в кокосовых орехах». Правда, подробностей никто не знал, Вера держалась строго, ее домогались даже белые — пусть это не та девушка, с какой тебя захочет познакомить мама, зато с такой не соскучишься. Классная девочка по всем статьям, и к тому же понимает толк в деле.
Он вошел за ней в спальню и стоял рядом, пока она выбирала пластинку и заводила патефон. По комнате поплыл блюз, и Вера стала постукивать ногой в такт музыке.
— Пошли, потанцуем, миленький. — Ее рука обвилась вокруг его пояса.
— Только я плоховат по этой части, — сказал он, выходя на середину комнаты.
— Давай я тебя поведу, — вызвалась она.
— Ладно.
Он двигался, отдаваясь чувственному ритму надрывной музыки, наливаясь тяжестью от ощущения того, как льнет к нему ее податливое тело. Пластинка кончилась, они вместе подошли к патефону, и он увидел, как она снимает рычаг с иголкой. Секунду они стояли неподвижно, потом Вера прижалась к нему, и он не успел опомниться, как его ладонь сама легла ей на грудь, а с языка сорвалась гладкая ложь: