— Потанцуем, не хочешь?
— Давай. — Рыбий Пуп повел ее на середину зала.
Прислушиваясь не столько к музыке, сколько к прикосновениям партнерши, Рыбий Пуп не обратил внимания, что Зик пошел танцевать с Бет. Обернувшись, он увидел, что Мейбелл сидит в одиночестве, заметил, как она вынула сигарету из его пачки. Музыка кончилась, и, ведя Глэдис назад к столику, он крикнул:
— Брюхан, еще четыре пива!
— Сию минуту! — отозвался из-за стойки Брюхан.
— А как же я? — с вызовом спросила Мейбелл, глядя ему прямо в глаза.
Над столиком повисла напряженная тишина. Мейбелл оказалась лишней, и по какой причине — было яснее ясного. С виноватым чувством Рыбий Пуп глядел в ее выпученные, налитые кровью глаза.
— То есть, я хотел сказать, пять бутылок, Брюхан! — поправился он.
— Не надо! Подавись своим поганым пивом! — Мейбелл презрительно скривила толстые губы.
— Мейбелл, — укоризненно сказала Глэдис, — мальчики выбрали, кого им хочется…
— Катись ты к дьяволу, сука белесая! — с неожиданной яростью завизжала Мейбелл и, вскочив из-за стола, с грохотом смахнула на пол бутылки. — Я не слепая покамест! Вижу, что выбрали! Польстились на белое мясо! Только вы-то шлюхи — не белые! Ниггеровы дочки, как и я! Просто им белей вас взять неоткуда, они и выбирают, что хотя бы похоже! — Она резко обернулась к Зику и Пупу. — Если вас так уж тянет на белое, что ж вы не ходите на тот конец города, там одним только беленьким и торгуют. Не хотите говорить? Тогда я вам скажу! Боитесь, что убьют, как собак! Сидишь с ними, сволочами, а они на тебя взглянуть гнушаются, сами черней гуталина, а подавай им желтое да белое!
— Но ты-то, Мейбелл, — черная, — через силу улыбнувшись, сказала Бет.
— И горжусь этим! — вскинулась Мейбелл.
— Тебе только и осталось, что гордиться, — негромко сказала Глэдис.
— Эй, что у вас тут за шум? — Брюхан поставил перед Мейбелл бутылку пива и тяжело затопал обратно.
Мейбелл перевернула бутылку вниз горлышком, и пиво пенной струей хлынуло на пол.
— На, лакай, — ядовито бросила она Пупу.
— Не стыдно, Мейбелл? — сказала Бет. — Выливаешь чужое пиво…
— Напилась и завидует, вот и все, — сказала Глэдис.
— Кому — тебе, белохвостая сука? — злобно огрызнулась Мейбелл. — Никогда в жизни я тебе не позавидую.
Звуки буги-вуги умолкли. Рыбий Пуп еле сдерживался, в руки ему словно вставили стальные пружины — подняться бы сейчас и двинуть эту девку кулаком по потной черной роже. Все понимали, что происходит, он это знал, но зачем говорить об этом вслух. Стыдно, когда про такое говорят вслух.
— Дай людям быть, с кем им нравится, — прорычал он.
— Во-во! — немедленно подхватила Мейбелл, нагибаясь к нему через стол и брызжа пьяной слюной. — Дали ему белые Джимом Кроу по черной заднице, так нет же, ему все мало!
— Шла бы ты, а, Мейбелл? — сказала Бет. — Уши вянут от этих разговоров!
— Я здесь такое же право имею находиться, как ты, желтая тварь! — визжала Мейбелл.
— Я тебе не тварь. — Бет встала.
— А я и не говорю — тварь. Я говорю — желтая тварь!
Зик потянул Бет обратно на стул.
— Убирайся, черная зараза, чтоб я тебя больше не видела! — крикнула Бет.
— Верно! Черная! — пронзительно вопила Мейбелл. — И кабак этот — для черных! Не нравится здесь — ступай в кабаки для белых… что не идешь? А то, что ходу нет! И рада бы, да не подступишься!
— Черт знает что, — буркнул Рыбий Пуп. — С меня хватит.
— А ты не стесняйся, сердечный! — мигом перекинулась на него Мейбелл. — Я хоть и женщина, но с таким, как ты, справлюсь, будь спокоен!
— Брюхан! — позвал Рыбий Пуп.
— Зачем беспокоить человека? — не унималась Мейбелл. — Самому, что ль, слабо?
— Я здесь! — Брюхан вперевалку подошел к столику, глаза его смотрели недобро. Он тоже был черный. — Что тут у вас стряслось?
— Уберите отсюда эту девку, покуда я ей не съездил, — сказал Рыбий Пуп.
— Съезди! Попробуй только!..
— Не хотите, чтоб она сидела за вашим столиком? — спросил Брюхан, хотя спрашивать было излишне.
— С нами уже сидят две девочки, — беспомощно объяснил Зик.
— Девочки? — на весь зал разнесся полный яда голос Мейбелл. — Ха-ха! Скажи лучше — проститутки! — Она повернулась к Бет. — Я — проститутка, и ты — такая же! — Она опять обратилась к Зику: — Все у нее то же самое! На ощупь — одно и то же. Одинаковая сласть. По-твоему, у ней все лучше, потому только, что белей, так ведь не белое все равно. Своего же цвета стыдишься! Заклинились на белом, дураки черные, вот и хапают, что для них понаделали белые в Черном поясе! Валяйте, подонки, подбирайте объедки после белых!
— Все, Мейбелл, хватит, — спокойно сказал Брюхан.
— Ты еще будешь на меня гавкать, черный пес, — набросилась на него Мейбелл.
Кинув поднос, Брюхан подскочил к ней, ухватил одной рукой за шиворот, другой — за ногу и без особой натуги вскинул вверх.
— Опусти сейчас же! — визжала Мейбелл, барахтаясь и молотя руками воздух.
— Вышвырни отсюда эту стерву! — крикнул кто-то.
— Вышвырни вон! — подхватили другие.
Держа Мейбелл на поднятых руках, словно подушку, набитую перьями, Брюхан пошел через зал. Мейбелл брыкалась и рыдала, барабаня кулаками по его спине. С клавиш рояля опять полетели звуки буги-вуги. Один из официантов, забежав вперед, открыл Брюхану дверь, и тот стал спускаться по лестнице.
— Пошла вон, и, пока не протрезвишься, чтоб не показывалась! — донесся голос Брюхана. Хлопнула дверь, и он вернулся. — Нализалась, и все дела.
— Язык у нее без костей, — сказала Глэдис.
— Выпьем-ка лучше еще пива, — сказал Зик.
— Точно, — поддержал его Рыбий Пуп.
Тяжелой поступью подошел Брюхан, неся еще четыре бутылки.
— Ну, порядок теперь?
— Нормально, — сказал Рыбий Пуп.
Но понадобились еще три бутылки, чтобы смыть изо рта привкус услышанного от Мейбелл. После он уже был под хмельком, и ему стало все равно, и в самое время Глэдис, прижавшись к нему, когда они танцевали, спросила шепотом:
— Пойдем со мной, хочешь?
— Деньжат при себе маловато, девочка.
— Я тебе ничего не говорила про деньги. Приходи ко мне почаще, больше мне ничего не надо. Я ведь одна…
— Договорились, пойдем. Ты мне нравишься.
— И ты мне.
— Живешь далеко отсюда?
— Две минуты ходу.
Рыбий Пуп обернулся к Зику.
— Мы пошли!
— Мы тоже уходим, — сказал Зик.
Рыбий Пуп расплатился за пиво, и они вчетвером вышли наружу, щурясь от солнца. Вышли и остановились от неожиданности. Черная Мейбелл, откинув точеную черную голую ногу, согнутую в колене, уютно положив голову на полную руку, лежала ничком на траве, куда ее бросил Брюхан. Толстые губы ее приоткрылись, щеки увлажнились от пота, она похрапывала, и солнце било ей прямо в лицо.
— Господи! — вырвалось у Бет.
— Брюхан! — позвала Глэдис.
Брюхан показался на пороге.
— Забери эту поганку с солнца, — скомандовала Глэдис.
Брюхан глянул и почесал в затылке.
— Черт, а я думал, она ушла! А она — нате вам, где ее кинули, там и уснула… Лежит себе, отсыпается — чистый младенец, верно? Проснется, будет как шелковая.
Он взял Мейбелл на руки и потащил в дом.
— Бедненькая, — сказала Глэдис и, обняв Пупа за пояс, пошла с ним по тропинке.
— Ой, а учебники! — воскликнул Зик, останавливаясь.
— Ничего, полежат пока у Брюхана, — сказала Глэдис. — Не волнуйся. Никто не стащит ваши учебники, потому что никто здесь никогда не читает…
XVIII
Рыбий Пуп проснулся. В затененной комнате стояла тишина, и, вдыхая теплый сырой воздух, он услышал, как по дранке барабанят капли дождя. В необъяснимой и внезапной тревоге он приподнялся на локте и огляделся кругом.
— Пуп, — долетел до слуха знакомый шепот.
— Глэдис. — Он облегченно вздохнул. — А я не сразу понял, где я есть.
— Хорошо дремалось?
— Угу. — Он зевнул.
В теплом сумраке его взгляд остановился на ее белокожем лице, на ее губах, еле тронутых грустной улыбкой, которую нечасто удавалось вызвать даже ласками, — улыбкой, рожденной, казалось, не радостью, а скорее неизбывной скорбью. На ней были только нейлоновые трусики, а в тусклом свете лампочки бутонами рдели соски на ее крепкой груди. Никогда и ни с кем он не знал такого покоя, как с нею, а между тем посреди этого покоя что-то неизменно точило его.
— Спал как убитый, — сказала она.
— Очень устал.
— Я люблю смотреть, как ты спишь, — тихо сказала она.
— Да? Интересно. — Он вскинул на нее глаза. — С чего это?
— Не знаю. Ты прямо как маленький, когда спишь.
Он фыркнул и по-кошачьи потянулся в полутьме.
— До сих пор на меня никто не любовался во сне.
— Неужели и впрямь никто? — лукаво спросила она.
— Я бывал до тебя с другими женщинами, Глэдис, но ни с одной не спал. — Он покаянно усмехнулся. — Знаешь, как водится:
Ппапамм —
И наше вам,
Мадам…
Она засмеялась, не разжимая губ.
— У каждого мужчины есть женщина, которая смотрела, как он спит, — сказала она, глядя мимо него в пространство.
— Если только мама, когда я был маленький… Слушай, а пива не осталось? Пить охота.
— Приберегла для тебя холодненького. — Она вынула из оцинкованного ведра со льдом бутылку пива.
— Умница, — благодарно сказал он. Опорожнив бутылку наполовину, он поставил ее на стол возле кровати.
Глэдис, низко нагнув голову, чинила юбку; освещенные маленькой лампой, стоящей у нее под рукой, блестели шелковистые завитки ее волос, матово золотилась кожа. Рыбий Пуп нагнулся вперед и стянул со спинки стула свои брюки.
— Уже идешь? — спросила она.
Он не ответил. Достал из кармана четыре зеленые бумажки, протянул ей.
— Возьми, девочка, здесь тринадцать долларов… Десять от папы, и еще три выклянчил у матери.