– Ты в порядке?
Маша кивнула и показала на раненого.
– Это фотограф, – хлюпнула она носом, – он хотел сказать, кто изготовил те снимки.
– За деньги? – уточнил Садык. Девушка вздохнула. – Ты очень рисковала. Твой друг должен быть тебе благодарен.
Маша скривилась, представив себе благодарного Павла Сергеевича. Но тут же вспомнила про Таркана, чья голова тяжело лежала у нее на коленях. Она нашла его без сознания на земле недалеко от найденного конверта. Из раны на голове текла кровь, и Машу наверняка бы вырвало, но пока она пыталась справиться с позывами, руки уже сами потянулись к краю юбки и оторвали широкую нижнюю оборку. Заматывая парню голову, Маша подумала, что все же три года школьных битв не прошли даром: она научилась быстро реагировать на нестандартные ситуации. В школе всякое бывало.
Пока ждали врача и скорую, Садык бродил вокруг, светя себе под ноги фонариком. Он знал, что ищет: чтобы так проломить человеку голову, надо ударить чем-то очень тяжелым, но ничего такого инспектор рядом не нашел. Скорей всего, орудие убийства преступник забрал и не исключено, что и принес тоже с собой, заранее. Кто-то знал, зачем фотограф хотел встретиться с русской туристкой. Прибежал местный врач. Пощупал пульс у раненого, сокрушенно покачал головой. «Вряд ли выживет, – шепнул он Садыку, – крови много потерял». Потом приехала скорая помощь, прибежали санитары с носилками, положили на них раненого и быстро понесли прочь.
Садык протянул руку и помог Маше встать. От долгого сидения ноги у нее затекли, и она чуть было не свалилась обратно на землю. Инспектор обнял ее рукой за талию и бережно повел по дорожке. Маша хромала почти до самого входа в отель. Там она оглядела себя – юбка в крови, до половины ободрана – и в нерешительности остановилась.
– Если меня кто увидит, решит, что на меня напал маньяк, – слабо улыбнулась она.
Садык посмотрел на нее, на бледное лицо с засохшими дорожками слез и черными кругами под глазами от размазанной туши, и вдруг понял, что ни в какой ресторан он ее не пригласит. Иначе быть беде, не справится с этим инспектор, никак не справится. Надо сейчас, пока еще можно, закончить мечтать о несбыточном. А он мог, этот бравый полицейский – десять лет службы в полиции – мог, как никто, контролировать свои эмоции. И Садык решительно отодвинулся от девушки и кивнул ей на одинокий забытый шезлонг.
Маша проводила его взглядом. Больше всего ей сейчас хотелось залезть в горячую пенистую ванну. И выпить чего-нибудь вроде водки, нет, лучше коньяка. Потому что комок, который застрял в горле с того момента, когда она заматывала умирающему человеку рану на голове, и кровь струилась по ее рукам, никак не хотел проглатываться и стоял там, словно склизкий клубок холодных червей. Маша согнулась пополам, и ее наконец вырвало, она тихо съехала на землю и сидела так пока не услышала чьи-то шаги. Подняв голову, она разглядела знакомый силуэт инспектора Олиба и за ним еще кого-то.
– Вот, – указал на нее Садык, но поднять не попытался, – позаботьтесь о ней. Ей плохо. Она храбрая женщина. Я могу идти? Вы ей поможете?
– Да, – отозвался мужской голос, – помогу. Спасибо вам.
– Пожалуйста, – ответил Садык. – Мы еще увидимся. Так что, до свидания, – И зашагал по мощеной дорожке.
Маша подняла голову и увидела возвышающегося над ней Павла с чем-то белым в руках. Она завозилась на песке, силясь вздернуть непослушное тело, Павел, очнувшись, подал руку, помогая подняться.
– Вот, возьмите, – протянул он ей белый отельный халат.
– Спасибо, – Маша накинула халат и посмотрела на светящиеся фонари отеля. – Я, наверное, пойду через пляж, – кивнула она в сторону их отеля и сделала шаг по песку. Ноги разъехались и Маша, наверное бы, не устояла, но Павел подхватил ее под руку и, не говоря ни слова, повел за собой.
Так они молча прошли почти весь путь по пляжу, и только в конце Маша совсем выдохлась и выдавила:
– Стойте. Подождите минуточку.
Павел остановился, достал сигареты и, пользуясь передышкой, закурил. Маша подняла голову и посмотрела ему в лицо, а он опустил глаза, увидел этот испытующий взгляд на замурзанной мордахе и усмехнулся.
– Спасибо за сигареты, – сказал он. – Это было очень кстати.
– Не за что, – ответила Маша. – Там было очень страшно?
Павел опять усмехнулся, отбросил дотлевшую до фильтра сигарету, ухватил Машину ладошку и зашагал дальше.
***
Сил на ванну почти не было, но она все же заставила себя включить воду и плюхнуть туда щедрую струю пены. Потом долго сидела в мыльных хлопьях и прихлебывала из мини-бутылки какую-то отвратительно пахучую жидкость. Кажется, виски. Оно сильно обожгло горло, но зато прочистило нос, глаза и растопило ледяной комок в желудке. Маша отставила бутылку и пару раз окунулась с головой в воду. Ну, все, кажется, она отмылась, надо вылезать, пока не уснула прямо тут.
Она примеривалась к очередной бутылке, когда в дверь постучали. Странно, но появлению Павла она даже не удивилась.
– Брось эту гадость, – скомандовал он, продемонстрировав ей «Джонни Уокера».
– Я не пью, спасибо, – запротестовала Маша.
– Ага, – кивнул Павел, – а это у тебя лимонад «Колокольчик».
Он вытянул бутылку из ее рук, хмыкнул, прочитав этикетку, отправил ее обратно в мини-бар и сгреб со стола пару стаканов. Раздалось характерное бульканье. Маша смотрела на расстегнутую рубаху и мокрые волосы, на свежевыбритые щеки и не могла глаз оторвать. А он вдруг повернул голову, посмотрел таким долгим тягучим взглядом, потом дотронулся до ее подбородка, приподнял, а потом Маша не сразу и поняла, как это получилось, что они поцеловались. Вернее, это он ее поцеловал, сначала просто коснулся, а затем уже крепко и надолго припал к губам и не отрывался пока Маша не начала задыхаться. Тогда она вывернулась как-то, шумно втянула воздух и снова посмотрела на него широко открытыми глазами. Ей все не верилось, что это с ней, Машей, происходит наяву, не во сне.
Павел протянул руку, поднял со стола стакан с красно-коричневой жидкостью, залпом выпил и со стуком поставил обратно. Маша проследила за его рукой и в точности повторила его движение: взяла стакан, залпом опрокинула в рот содержимое, задохнулась и замахала рукой перед лицом, силясь погасить бушующий внутри пожар. Павел крепко обнял ее за талию и молча придвинул к себе, так что она уперлась носом ему в грудь. Его кожа приятно пахла мылом, лосьоном, табаком, виски и еще чем-то таким неуловимо мужским, и это было так волнующе, что у нее подкосились вдруг ноги, и она съехала бы вниз, если бы он не держал ее так крепко и надежно, как будто имел на это право. И как бы признавая за ним это право, держать ее так близко и крепко и делать с ней все, что вздумается, она ухватила его за шею и прижалась к нему изо всех своих последних сил.
***
Есть привычки, которые не меняются годами, и Павел проснулся, как всегда, с рассветом. Рука его знакомо погладила изгибы женского тела, мягкого и податливого во сне. И тут он все вспомнил, рука, уже подобравшаяся к теплым выпуклостям, замерла. Но тут женщина чуть шевельнулась, перехватила его руку, потянула ее на себя, облапила, и снова затихла. Павел слушал ее еле слышное дыхание и мрачно пытался понять, что же это на него вчера нашло. Виски? Да нет, не успел он еще выпить столько, чтобы не сознавать, что творит. Это боль, понял он, боль, горечь потери и страх одиночества. Вчера он зашел в свой номер, скинул с себя одежду и сразу же залез в душ. Он мечтал об этом два дня, и теперь так яростно тер себя мочалкой, стирая тюремную пыль, что кожа покраснела и загорелась. Потом также долго чистил зубы, счищая налет от бесконечных сигарет, выкуренных в камере. А потом он вышел из ванны, увидел в комнате тут и там разбросанные Янкины вещи, тюбики с кремом, шелковую ночную сорочку, свисающую со спинки стула, и осознал, что это все с ним и это не сон.
Он выскочил из номера и пошел в бар, но там ему тоже было плохо: люди пили и ели, вели светские и не очень разговоры, смеялись, и он чувствовал себя изгоем. Ему хотелось встать и закричать на весь мир – никто не смеет веселиться, когда ему так плохо и одиноко. И тогда он пошел к ней, к единственному человеку, который мог ему сейчас помочь. И она помогла. Он не знал, почему она это сделала, почему не прогнала, не закричала, не ударила, а просто и легко пошла с ним туда, куда он ее вел. Тела их сплелись в едином порыве так, что ему показалось, что и ей это было нужно не меньше, чем ему. Когда он наступал, она тоже рвалась ему навстречу, вела его за собой, когда он в нерешительности не знал, что делать. И потом, когда они вместе все же дошли, доехали, доползли до той тихой гавани, куда оба стремились, на них снизошел покой, и они тут же мгновенно уснули.
Павел глубоко вздохнул и попытался вытащить руку из цепких объятий. Надо уйти, пока она спит, решил он, меньше всего ему сейчас нужны выяснения отношений. Маша перевернулась на другой бок, закинула руку ему на шею и провела пальцем за ухом. Павел скосил глаза и увидел, что она подсматривает за ним сквозь ресницы. Он опустил руку на ее голову и пропустил русые пряди сквозь пальцы, кожей ощущая их незнакомую мягкость, и слегка сжал волосы на затылке, заставив ее откинуть голову.
– Ты чего так рано проснулся? – шепотом спросила Маша.
Он не ответил, продолжая пристально рассматривать ее. Утро – момент истины в отношениях между мужчиной и женщиной. Если утром тебе не хочется убежать от той, с кем всю ночь бурно занимался любовью, значит, ты сделал правильный выбор. Это Павел знал, как никто. Он смотрел на нее, а она в ответ тоже посмотрела прямо ему в глаза и вдруг тихонько засмеялась.
–Ты что решаешь, как тебе лучше смыться отсюда?
Павел моргнул и разжал пальцы, выпуская ее волосы. Маша тряхнула головой и откинулась на подушку. Если он решил сбежать, что ж, так тому и быть, она не будет плакать и кричать, что он ее напоил и воспользовался, скорее, наоборот, это она напилась и воспользовалась. И не жалеет. Нисколько. Она улыбнулась и вздохнула, потянулась, закинула руки за голову и тут почувствовала на груди его ладонь и следом легкое касание губ возле ключицы и ниже, и еще ниже. Кожа тут же покрылась мурашками – никто еще не целовал ее ниже груди. Она вздрогнула и обхватила его голову руками, то ли пытаясь остановить, то ли поощряя не останавливаться. И тогда он, осознав, что вот это и есть то, чего он на самом деле хотел все это время, рывком приподнял и подмял под себя ее послушное гибкое тело.