Чем себя занять, она даже не представляла. Идти на пляж ей вовсе не хотелось – хватит, назагоралась. Плечи уже покрылись белыми хлопьями облезающей кожи: теперь до конца лета шкурка будет слезать, как у змеюки какой. Тогда чем заняться? Маша готова была на что угодно, только бы не сидеть в бездействии, потому что тогда в голову начинали лезть самые неприятные для Маши мысли. А именно: про Павла и о том, что с ним теперь делать. Ну вот что? Как она не старалась, а мысли ее все равно крутились вокруг него. Она думала о нем, вспоминала его глаза, руки, как он голову поворачивает, когда хочет спросить что-нибудь заковыристое и смотрит долгим пронзительным взглядом. Вспоминала, как мерно поднимается-опускается его грудь, когда он спит и как стучит его сердце. Тук-тук, тук-тук…
«Ох, мамочки родные, а ты, кажется, втюрилась», – констатировала она. Вот беда-то! Конечно, беда. И не в том беда, что втюрилась, а в том, что не в того опять. Опять страдать и мучиться. Ну почему ее все время тянет на недоступных ей мужчин? Прямо напасть. Хотя, по совести, не было в этом никакой пока еще системы. По молодости лет не успела Маша еще влюбляться много раз, но и того, что было, казалось ей достаточным для выведения порочной закономерности.
Было ей пятнадцать, и влюбилась она в одного голливудского актера. Все фильмы с его участием наизусть знала, каждую черточку лица в памяти хранила. А потом страшная весть настигла Машу прямо в школе – женился чудо-герой красавец. Женился на самой красивой актрисе, и стали они жить в своем особняке во Флориде, родили парочку детей, много и удачно снимались, и все у них было чудесно. А Маша тогда неделю рыдала и в дневнике тех лет осталась запись: «Жизнь кончена, я больше никого не смогу полюбить». Точка. Смешно даже.
Потом было еще смешнее. Папу деловой партнер пригласил на свадьбу дочери. Мама тогда не могла с ним пойти, и папа Машу взял в спутницы. «Не проболтайся, что ты дочь, – шепнул он ей, когда машина въехала на территорию большого загородного дома, – пусть думают, что я как все». И он тихонько засмеялся. Папа всегда отличался здоровым чувством юмора и отсутствием ханжеской морали.
Вот там-то Маша и познакомилась со второй большой любовью своей жизни. Автогонщик, с обветренной до красноты кожей, с изрезанным шрамом лицом и ясными молодыми глазами. С Машиных семнадцати его тридцать пять казались достаточно солидным возрастом, но она услышала, как он что-то про гонки рассказывал, потом анекдотами начал сыпать: вся свадьба на ушах стояла. А потом еще и песню для молодоженов спел, что-то про судьбу, дорогу и любовь. И Маша ходила за ним целый день, как собачка на привязи, и ела его восторженными глазами. Их, конечно, познакомили. Папа тоже его, как оказалось, знал. И день этот Маше запомнился надолго. А потом Кирилл, узнав, что она скоро сдает на права, предложил дать ей урок вождения. Не так, как в этих автошколах учат, а как ездят нормальные взрослые люди. «Как реальные пацаны», – скорчил он тогда забавную рожицу. И Маша воспарила и всю неделю комкала в кармане бумажку с номером телефона. И потом все же позвонила.
Кирилл приехал за ней на каком-то суперджипе, в потертых джинсах, майке, открывавшей широкие плечи и туго обтягивающей сильный упругий торс. А потом вывез ее куда-то за город, вышел из машины и скомандовал: «Брысь за руль!» У Маши и руки затряслись, и ноги отказали, но ослушаться не посмела. Три часа гонял ее по трассе Кирилл, заставлял обгонять тихоходные рейсовые автобусы, тяжеленные, пыхтяще-смердящие фуры, резко тормозить и рвать с места, разбрызгивая гравий из-под колес. Маша в ужасе глаза закрывала и пищала, когда по встречной неслась на обгон, но Кирилл сидел рядом, положив сильные ладони на ее руки, вцепившиеся в руль; она чувствовала на щеке его дыхание, касалась плечом его груди, и вели он ей сейчас в лобовую, на таран, только бы кивнула в ответ. Так они встречались три раза. С каждым днем Маша все глубже увязала в беде по имени «Кирилл». Потом папа, умный добрый папа, все понимающий и видящий, просто взял и рассказал ей одну историю. Не про Кирилла. Нет. Про его жену.
Пять лет назад попал Кирилл Уваров в жуткую аварию. Лобовое столкновение с бензовозом. Врачи сказали, все, амба. Жить, может, и будет, но ходить никогда. Черепно-мозговая, перелом позвоночника и много чего еще. И жена, продав квартиру, дачу и, вообще, все, увезла его в Китай. И там, после нескольких операций и года терапии, Кирилл поднялся с койки. А еще через какое-то время сам сделал первый шаг, а потом опять сел за руль. И все это время она была рядом. И вот теперь он снова на трассе – призы, награды, деньги, и она также по-прежнему рядом, и будет рядом всегда. Такой уж Кирилл человек. «Именно человек. Понимаешь?», – сказал папа, и Маша кивнула и сглотнула слезы. А потом порвала в клочки бумажку с цифрами, выведенными любимой рукой, хранимую, словно драгоценную реликвию, между листами девичьего дневника.
Трудней всего было вырвать эти цифры из памяти, и она тогда месяц целый страдала и мучилась, а потом забыла. Вот так просто взяла и забыла. Потому, наверное, что чувства эти были чисто платонические, насквозь романтичные, никаким сексуальным подтекстом не обремененные. И предложи ей тогда Кирилл, не дай бог, не только уроки вождения, но даже хотя бы просто легкий флирт, Маша от испуга бы и не сообразила, что с ним делать. В век телевизора и интернета трудно оставаться сексуально непросвещенной, и Маша не являлась исключением, но применить на практике, как-то все не удавалось. Не с кем было. Ей все казалось, что это как-то по-особенному должно быть, чтобы дух захватило, чтобы влюбиться сразу и навсегда, на всю жизнь. Кто ей это внушил, кто рассказал, или сама где бреда этого начиталась, уже не помнилось. Но именно так и мечталось, хотя давно уже поняла, что нет такого, нет и быть не может, морок и наваждение одно.
Ну а потом уже и Олег появился в ее жизни, появился, как многое в ее жизни, только благодаря ее волевому усилию. Так же, как она в свое время волею своей убрала из своей жизни Кирилла, так же она ввела в нее, в свою жизнь, Олега. Просто потому, что он был одним из лучших в ее окружении. Он был приятен внешне, спортивен, образован, независим и с ним было не только интересно говорить, но и молчать с ним тоже можно было. Что они в основном и делали. Молчали. Он ее не напрягал, она его тоже. А то что голова не кружилась, и сердце не замирало в ожидании звонка, так что ж, наверное, придет со временем, думала в то время Маша. Просто надо побыстрее перейти платоническую стадию и вот тогда… И они перешли, и… ничего не произошло. Машин жизненный опыт обогатился еще одним новым ощущением, и только. Хотя, как оказалось теперь, ощущение было так себе – довольно-таки средненьким.
Маша замерла на ходу и покрылась мурашками от одного только воспоминания о прошедшей ночи. Ну и ладно, решила она, было и было, зато теперь знаю, как оно может быть, когда «страсть захватила их и повлекла за собой». И что это может не иметь никакого отношения к любви. Любовь отдельно, морковь сама по себе. Но, кажется, одно вытекает из другого. Любовь, не подпитываемая сексом, обречена на затухание, а секс без любви что-то вроде комплекса упражнений в спортзале – два подхода по три раза, вот как у нее с Олегом: всегда обязательная программа и никогда произвольная. Она опять покрылась мурашками, вспомнив их с Павлом «произвольное» выступление ночью, а особенно утром. Ночью они словно в бреду были, торопились, спешили, будто боялись опоздать куда-то. Зато утром все было медленно и красиво. Это Маша так думала, что красиво, а что Павел думал, вот вопрос. Хорошо, пусть будет как будет.
С этим решением она вошла в номер, развалилась на кровати и достала позабытую совсем книгу о страданиях молодой и прелестной владелицы ранчо. Теперь Маша понимала, как трудно сделать правильный выбор. Потом она незаметно уснула, а проснулась от настойчивых стуков. Потерла глаза и пошаркала к двери.
– Мама дорогая! – воскликнула она. На пороге стоял Павел, а рядом, опираясь на его плечо, как-то нетвердо притулился московский красавец. Вид у обоих был помятый. – Вы что и вправду подрались? – не поверила она своим глазам. – Вот идиоты!
– Не без того, – Сергей поднял свесившуюся на грудь красивую голову и слизнул кровь с разбитой губы.
Маша в ужасе закатила глаза и посторонилась, пропуская раненых бойцов в комнату. Павел сгрузил спутника в кресло и повернулся к ней.
– Там в холодильнике лед должен быть. Достань, – велел он.
Маша дернула плечом, но промолчала. Через какое-то время Сергею обработали рану на губе, Павлу ссадину на скуле, и теперь оба полулежали в креслах с ледяными компрессами на разбитых частях тела.
– Ну рассказывайте, – велела она. Павел посмотрел на нее одним глазом из-под полотенца, в который были завернуты кусочки льда, и промолчал. – Ах, так? – возмутилась Маша. – Как морды бить, так это мы смелые, а как отвечать так вас нет?
– О! Ну точно училка, – засмеялся Сергей. – Паш, ты смотри, осторожней, я этих училок знаю – она так за тебя возьмется – небо с овчинку покажется, еще и на второй год оставит.
– А вот я вас сейчас выпру! – Маша двинулась в сторону двери. – И будете шутить себе там, сколько вздумается.
– Маш, – Павел отнял руку с компрессом от лица, – все в порядке. Я тебе потом все расскажу. Просто голова раскалывается, сил нет. Нам бы кофе и съесть чего.
– Да, – закивал головой Сергей, – выпить и закусить.
– Нет, друг, тебе, пожалуй, на сегодня хватит, – Павел решительно осадил Сергея, вожделенно посматривающего в сторону бара.
Маша всплеснула руками, но все же набрала номер и заказала обед на троих. И кофе. Ладно, она потом у Павла все выпытает. Все же ей было жутко любопытно. Никогда раньше она не могла представить Павла Сергеевича в таком расхристанном виде, да еще и с фингалом. Вот что курорты с добропорядочными людьми делают. Стоит ли удивляться, что и ее, «училку», тоже бес попутал?
Сергей все же добрался до бара, приватизировал там бутылку чего-то, по виду напоминающего коньяк, и теперь благожелательно посматр