Маша посмотрела на отца и пожала плечами.
– У тебя, наверное, хобби такое, попадать под следствие? – усмехнулась она.
– А у тебя семейное, вытаскивать бедолаг из камеры?
– Постойте, постойте, – хлопнул себя по лбу отец, – Павел, это же вы? Вы и есть тот самый Павел? Ну, вы только подумайте!
Они сидели вчетвером за накрытым столом в беседке. На большом медном подносе горкой дымились шашлыки. Краснобокие помидоры и упругие зеленые огурчики выглядывали из большой керамической миски.
– Видишь, Маша, как интересно складывается иногда судьба человека? – философски заметил отец, разливая водку по рюмкам из большой запотевшей бутылки. – Десять лет назад дело Павла Морозова, казавшееся безнадежным, оказало мне неоценимую услугу – после него я стал знаменитым и оброс солидной клиентурой.
– Поэтому вы не взяли с меня денег? – спросил Павел.
– Разве? – удивился Владимир Константинович. – По-моему, взял.
– Госпошлину, – кивнул Павел.
– Ну вот, видите, – улыбнулся Владимир Константинович. – Да нет, не в этом дело. Я и не предполагал, что этот судебный процесс получит такой резонанс. Просто бывают такие обстоятельства в жизни, когда ты понимаешь, что ты должен сделать что-то. И ты это делаешь. Потому что это твой долг. Не долг родине, отчизне или еще кому-то, а твой человеческий долг перед самим собой. Простите за высокопарные слова. Но по-другому не выразиться. Конечно, я понимал, что ваше дело скорей всего безнадежно: тогда по стране прокатилась волна подобных процессов – Россия пыталась предстать перед миром поборницей защиты прав человека. Но я взялся, когда увидел перед собой человека несломленного и не озверевшего на войне, готового биться за правду до конца.
– И вы совершили невозможное, – кивнул Павел.
– Да, – не без гордости согласился Машин отец. – Хотя, если бы не мой сыщицкий опыт прошлой жизни, вряд ли бы все закончилось так удачно. Я ведь долго работал в прокуратуре и ушел, когда устал биться головой об стену. Коррупцию в этой стране искоренить удастся, видимо, не при нашей жизни.
– Ну, хватит уже, про грустное, – быстро сказала Машина мама и протянула мужу хрустальный бокал. – Налей же мне вина и давайте выпьем за знакомство и за то, что все так удачно закончилось, – она заложила за ухо упавшую на щеку прядь.
– А! Боишься, что мы сейчас на политику перекинемся? – Владимир Константинович взял из ее рук бокал и налил в него кроваво-красного вина.
Павел посмотрел на женщину, отметив знакомый жест –Маша также все время поправляет волосы, падающие на лицо. Машина мама искоса глянула в его сторону и пнула мужа под столом ногой.
– Дорогой, – тягучим голосом произнесла она, – хочу предупредить тебя, что наш гость, кажется, проявляет ко мне определенный интерес.
– Да что ты? – вскинул тот в изумлении брови.
– Ага, – кивнула она. – Не иначе как присматривается к будущей теще. Ведь недаром говорят, хочешь узнать какова будет твоя жена, посмотри на ее…
– Мама! – воскликнула Маша.
– Что? – удивленно развела руками мама. – Павел, скажите, неужели я ошибаюсь и цель вашего визита…
– Нет, – Маша вскочила из-за стола, – это невозможно. Ты еще сама за него предложение сделай! Ну что вы за люди такие… – и она стремительно выбежала из беседки.
– Ой, – сказала мама, – какие мы скромные. Идите уж, Павел. Она скорей всего в дальнем углу сада, там у нее лежбище. И построже с ней, она у нас с вывертами. Ну, вы, наверное, уже знаете…
Павел не проронил ни слова во время этой последней сцены, а потом усмехнулся и, отставив рюмку, поднялся.
– Да, – сказал он. – Красота и ум в одном флаконе, это страшно. Я надеюсь, Владимир Константинович, вы меня потом проконсультируете, как с этим бороться.
Владимир Константинович прикрыл глаза и слегка кивнул, прижав палец к губам. Павел вышел из прохлады беседки под ласковые лучи майского солнца и, легко соскочив с дорожки, углубился в тень яблонь, густо осыпавших землю белыми лепестками.
– Ну что ты так смотришь? – кокетливо вздохнула женщина в беседке и слегка привалилась к плечу мужа. – Если им не помочь они еще долго будут ходить кругами вокруг да около. Вспомни, сколько ты мне предложение не мог сделать?
– Я собирался с духом, – улыбнулся Владимир Константинович и поцеловал жену в висок.
Маша сидела на скамейке в углу сада под старой корявой алычой. Папа все порывался спилить почти засохшее дерево, но Маша упорно защищала его, и вот в этом году алыча, то ли от ранней весны, то ли из благодарности вся покрылась мелкими белыми соцветиями. Сейчас, правда, цветы уже почти облетели и на ветках густо покачивались мелкие зеленые завязи будущих ягод. Земля, скамья и кусты смороды вокруг покрылись лепестками словно снегом. Маша сгребала белые лепестки в горсть и подбрасывала в воздух, те плавно опускались на землю, словно большие круглые снежинки. Павел раздвинул ветки и вышел на небольшой пятачок, скрытый от глаз густыми зарослями кустов. Маша хмуро посмотрела на него и дунула на лепестки в своей ладони.
– Что, пришел делать предложение, как благородный человек?
– Ага, – согласился Павел и сел рядом. Задрал голову и посмотрел на солнце, сквозь густое переплетение веток. – А у тебя есть возражения?
– Я не хочу, чтобы мне делали предложение из чувства долга.
– Маш, я в эти игры уже наигрался, – вздохнул Павел. – Я человек прямой и в этих ваших женских штучках ничего не понимаю. Если мне женщина говорит, что любит – я верю. Ты вчера сказала, что любишь. Ты врала? – Маша помотала головой. – Ну, так в чем дело? – Павел протянул руку и повернул Машино лицо к себе. Она коротко глянула от него и принялась отводить взгляд. – Будем, как дети в игры играть, или признаемся, что нам хорошо вместе? Ты меня любишь. Я тебя люблю. Чего тут огород городить…
– Ты меня любишь? – перебила Маша и удивленно вскинула брови.
– А что, похоже, что не люблю?
Маша пожала плечами.
– Ты никогда не говорил. Как я могу знать.
– А тебе обязательно говорить надо? А как же все эти разговоры про женскую интуицию? Или врут все?
– А как же разговоры про то, что женщина любит ушами? Забыл?
– Про уши я помню, – улыбнулся Павел и притянул к себе Машину голову.
– Нет! – запищала Маша, пытаясь прикрыть ухо плечом. – Нет, только не ухо. Ай!
Он все же поймал губами нежно-розовое ушко и с удовольствием почувствовал, как по плечам ее пробежала дрожь, и крепче стиснул в объятиях. Поначалу она еще слабенько отбивалась, но потом обвила его за шею руками и позволила увлечь себя на ковер из белых лепестков.
– Уф! – выдохнула она, когда он, наконец, соизволил выпустить ее из объятий.
– Да уж! – согласился он.
– И что теперь? – спросила она, вытянув вверх руку, разглядывая сквозь пальцы солнечные лучи.
– Ничего, – ответил он, сплетая там, наверху, ее пальцы со своими. – Будем жить дальше.
– Как?
Павел пожал плечами. Как? Как придется, как получится. Он еще там, в Турции, понял, что эта женщина – его женщина. И что оставшееся время он проведет с ней. Правда, ей он забыл об этом сказать, наверное, это его ошибка. Впрочем, он исправится. Наверное.
– Как, – опять пожал он плечами. – Долго и счастливо. Вот как. И только попробуй возразить.
Маша хрюкнула и уткнулась носом ему в плечо. Долго и счастливо. И если сейчас небо рухнет, она нисколько не удивится. Невозможно быть счастливее, чем она сейчас. В небе сверкнуло и через минуту грохнуло, белый водопад лепестков обрушился на их обнаженные тела.
– Первая гроза, – прошептала Маша, чувствуя, как сильные руки закрывают ее от порывов сильного ветра, пронесшегося по саду.
– Так ты согласна? – прошептал Павел ей в ухо.
– На долго и счастливо? – шепотом спросила она. – Ну, конечно. Конечно. Как можно иначе? Только долго и счастливо.
Сад озарился вспышкой и сквозь ветки на землю полетели редкие пока еще, но довольно крупные капли. Раскаты грома заглушили Машин испуганный визг. Старая алыча трясла ветками, сбрасывая последние оставшиеся цветы. Она понимала, что это ее последняя весна, но все также радостно принимала живительную влагу, падающую с небес. Позади нее уже подрастало молоденькое деревце, благополучно пережившее зиму за маминым широким стволом, и в этом году впервые покрывшееся белыми цветочками. И теперь ее очередь жить, цвести, давать миру вкусные сочные ягоды. Жить долго и счастливо.
Конец