Как хорошо поступил Садык, не женившись тогда в Стамбуле. А ведь все к тому шло. Вовремя его перевели в Сиде, и здесь-то он и встретил свою Хайрим. Лучшей жены и пожелать нельзя – добрая, заботливая, нежная. А потом, вечером, они посидят где-нибудь в уютном рыбном ресторане на берегу Золотого Рога. И глаза Хайрим будут сиять счастьем, а больше ему ничего и не надо. И может, оттуда, из Стамбула, они привезут свою маленькую пухленькую девочку? Дверь приоткрылась и в нее всунулась голова дежурного.
– К вам пришли, господин инспектор, – кивнул он себе за спину. Садык, недовольно нахмурившись, указал на кипу бумаг на своем столе. Он же просил не беспокоить его по пустякам. – Она вас требует, – повторил дежурный.
– Она? – удивился Сыдык. – Ну, ладно, – махнул он рукой. – Скажи ей пять минут. Если по поводу кражи или еще чего, спровадь ее к Фатху.
За дверью раздались легкие шаги, и в кабинет впорхнула вчерашняя туристка из отеля, где убили женщину. Да, красивую женщину, опять вздохнул Садык. Эта тоже была ничего. Вчера, правда, она не показалась ему красивой. Перепуганное лицо, широко открытые глаза, делали ее похожей на обезьянку-лемура. Садык как-то видел таких в зоопарке. И еще она постоянно кусала губы, как будто пыталась сдержать слезы. Что это? Подруга убитой, похоже, переживала больше, чем муж. Тот сохранял каменное выражение лица. Даже когда на нем застегнулись наручники, он чуть скривил рот, да и то оттого, что наручники, конечно, были маловаты для его широких запястий. У Садыка был недописанный отчет и куча всяких других дел, но ему вдруг стало интересно, зачем пожаловала гостья. К тому же она была красива, а Садык любил красивых женщин. Смотреть на них было приятно.
– Здравствуйте, – улыбнулась девушка. – Я к вам по делу. Я тут случайно узнала, что вы хорошо говорите по-английски. Может, вы уделите мне пару минут своего драгоценного времени?
Садык Олиб очень хорошо говорил по-английски. Он любил этот язык, и когда-то изучая и совершенствуя свое произношение, мечтал сделать карьеру в какой-нибудь иностранной компании. Но у Аллаха, видать, были на это другие планы. Так что английским языком Олибу приходилось пользоваться, исключительно общаясь с туристами, а это, значит, обходится двумя-тремя фразами. Так что сейчас Садык в изумлении откинулся в кресле, услаждая слух плавно льющейся речью усевшейся напротив посетительницы. Та открыла сумочку и выложила на стол сначала лупу – у инспектора вопросительно поднялись брови, а потом… фотографию, и вот тут инспектор подался вперед и даже не удержался от восклицания:
– Откуда у вас это?
– Я нашла это фото в номере э-э-э…мистера Морозова, – девушка явно запнулась, произнося имя арестованного вчера туриста.
Инспектор улыбнулся и еще раз посмотрел на снимок. Наверное, нет смысла спрашивать, как она попала в запертый номер. Полиция распорядилась пока ничего не трогать в нем. Администрация не возражала – номер был оплачен, а уж живет в нем кто или сидит в тюрьме, ее не волновало.
– У меня таких фотографий целых пять штук, теперь будет шесть, – Олиб пожал плечами, ожидая продолжения.
Девица помахала перед ним лупой.
– Зато я знаю, что все это подделка – фотомонтаж, – торжествующе произнесла она и принялась совать лупу ему в руки. – Да вы посмотрите, посмотрите хорошенько… Это ж видно.
Вздохнув, Садык вооружился лупой и минут пять пристально изучал картинку. Н-да! Ну и что? Такое милое было дело. И вот на тебе… Принесло ее.
– А футболка ничего не значит, это я его по носу треснула… – услышал он взволнованный голос. – Мы поссорились, и я его стукнула. Нечаянно.
Так, так, так… Он-то думал треугольник, а на самом деле квадрат. О-хо-хо! Все интереснее и интереснее. И хотя по большому счету не было дела инспектору до их любовных размолвок, и недописанный отчет тревожил Садыково сознание, но уж больно скучна и предсказуема была полицейская служба, да и так приятно было поговорить вволю по-английски, да еще с красивой женщиной. Вон как разгорячилась: щеки заалели, глаза блестят, легкие светлые волосы треплет вентиляторный бриз… Футболка и правда ничего не значила, инспектор с самого начала это понимал. Просто это вписывалось в версию произошедшего. Муж находит снимки, начинает выяснять отношения с женой, та, вероятно, защищаясь, бьет его по носу, муж в порыве гнева душит изменщицу… в состоянии аффекта. Потом приходит в себя, понимает, что натворил и пытается скрыть свое преступление: относит тело жены к бассейну и ждет, пока кто-нибудь обнаружит его там. Слабенькая версия, но другой у Садыка не было. Если бы не фотографии – не было бы и этой. Теперь еще эта девица нарисовалась. Он-то думал – подруга жены. А оказалось – мужа.
– Да ну что вы такое говорите? – возмутилась девушка. – Я вам правду рассказываю, чтобы вы поняли, что дело это непростое. А вы меня приплести хотите, да? Мол, я его любовница и все такое. Так ведь нет. Я его терпеть не могу. Честно. Просто несправедливо это! Вы же полицейский, вы же должны бороться за справедливость!
И вот тут инспектор Садык Олиб – десять лет стажа полицейской работы, лучший «друг» карманников, жуликов, брачных аферистов – не выдержал и громко захохотал. Так громко, что на звук в дверь испуганно сунулся дежурный.
– Фархад, сделай нам кофе, – кивнул ему Садык, утирая слезы. – Да не этот из аппарата, а у дядюшки Махмуда. – Рядом с полицейским участком ютилась забегаловка, где старый грузный дядюшка Махмуд собственноручно варил густой, крепкий кофе, от аромата которого сердце выпрыгивало из груди еще на подходе к дверям заведения.
Маша мрачно посмотрела на не вовремя развеселившегося полицейского. Она почему-то думала, что как только инспектор посмотрит на фотографию, так сразу хлопнет себя рукой по лбу, скажет, что-то вроде «ай-яй-яй!», и Павла тут же выпустят и все будет хорошо. Хотя чего уж хорошего-то – Яну все равно не вернешь. Вот на что она рассчитывала? На то что турецкие полицейские не похожи на российских? А уж российских-то она, слава богу, знала. Как знала и то, что в любом месте в конечном итоге все решает пресловутый человеческий фактор. И в отечестве было полным-полно отличных сыщиков, оперов, дознавателей. Просто они удачно маскировались под тупых, недалеких, ленивых ментов, которым все эти людишки с их заявлениями, преступлениями, жалобами надоели хуже горькой редьки. Все менялось, когда в дело вступал тот самый фактор и назывался он личная заинтересованность. Неважно по какому поводу – амбиции, гнев, страх, жалость. Неважно. Только благодаря этому раскрывались преступления, злодеи несли заслуженное наказание, справедливое возмездие вершилось.
– Давайте так, – вдруг сказал полицейский и достал из ящика чистый лист бумаги. – Восстановим хронологию событий.
Маша удивленно округлила глаза и кивнула. Инспектор задумчиво покусал кончик ручки, посмотрел на белый лист и решительно провел посередине две горизонтальных линии, разделив его на три относительно равных колонки. Каждую из них он обозначил какими-то надписями. Маша удивленно посмотрела на Садыка. Тот буркнул что-то вроде извинения и внизу подписал по-английски – муж, жена, Мэри. Мэри, это она, Маша, сообразила Маша.
Тут принесли кофе и к нему два стакана холодной воды. Садык отложил ручку и с удовольствием принялся за вожделенный напиток. Будь его воля, он бы пил его с утра до вечера, но последний визит к врачу был не очень приятен. Доктор настоятельно рекомендовал ограничиться одной минимум двумя чашками в день. Садык очень хотел дожить до того светлого дня, когда его сыновья окончат школу, а девочка, маленькая пухленькая девочка (ведь она же будет), подрастет и начнет краснеть при виде молодых симпатичных парней. Поэтому Садык очень трепетно относился к своему здоровью и обращался к дядюшке Махмуду за напитком пророка не так часто, как хотелось бы. Он с интересом посмотрел на девушку, которая, вытянув шею, осторожно втягивала трепетными ноздрями дурманящий аромат. У инспектора была своя теория относительно потребления божественного напитка. Люди, не понимающие ничего в кофейной церемонии, автоматически ставились Садыком Олибом на другую ступень эволюции, не ниже и не выше, просто на другую. Эти люди в его понимании еще не доросли умом до понимания сути процесса. С этой женщиной, похоже, можно разговаривать на равных.
– Это не кофе, – Маша закатила глаза, – это… нектар. Я такого никогда еще не пила. Что они туда добавляют? Кардамон, корицу?
– У дядюшки Махмуда свой секрет. Никто не знает, что он туда кладет. Его конкуренты отдали бы все на свете, чтобы узнать. Но дядюшка откроет этот секрет только перед смертью. Своему старшему сыну, наследнику бизнеса.
– О! – поразилась Маша. – А если он не успеет рассказать? Всякое в жизни бывает. Тогда как?
– Аллах велик и если на то будет его воля так тому и быть, – философски заметил Садык.
– Ага, – согласилась она, с сожалением отставляя крохотную чашечку.
– Ну что ж, продолжим, – сказал инспектор, с удовольствием ощущая в груди мощные толчки, разгоняющие по жилам, застоявшуюся было от жары и долгого сидения, кровь.
***
Павел ошалел уже от тупого сидения в замкнутом пространстве. Первоначальный шок прошел, и все нутро, весь мозг требовал выхода, деятельности, чего-нибудь. Немыслимо было сидеть тут без всякой возможности хоть как-то повлиять на ситуацию. Он снова и снова прогонял в уме различные варианты, но понимал, что данных у него катастрофически не хватает. А до тех пор, пока приедет Красовский и хоть что-то выяснится, может пройти, ой, как много времени. И он тут свихнется как пить дать. К тому же сигареты почти на исходе, и это было неприятней всего. Через пару часов без успокоительного дыма он озвереет и, чего доброго, начнет униженно клянчить сигаретку у охранника. Павел даже усмехнулся, представив эту картину. Он подошел к раковине в углу и сунул голову под кран. Вот и отдых прямо такой, как хотел – сиди, ничего не делай. Красота! Будет о чем внукам рассказать – как дед в турецкой тюрьме на шконке парился.