Прислонившись плечом к дверному косяку, он за мной наблюдает, затем выпрямляется и неторопливо направляется ко мне, в ответ на что я делаю шаг в сторону, уступая ему место.
Зотов ловко загружает кофемашину и подставляет туда кружку, догадываюсь, что здесь, на этой кухне, он варит кофе не в первый и даже не во второй раз. Оставляю свои наблюдения без комментариев, ведь у меня нет цели завязать разговор. Совсем нет!
Машина начинает гудеть и тарахтеть.
Сложив на груди руки, прислоняюсь поясницей к столешнице и пересекаюсь глазами с Зотовым, который смотрит на меня, повернув голову. Он смотрит в мое лицо, блуждая по нему взглядом, будто с тех пор, как мы встретились, не делал этого каждый раз, но конкретно сейчас я застываю, ведь он вдруг поднимает руку и прихватывает ладонью прядь моих волос.
Мои глаза становятся круглыми, как у куклы Блайз, которую обожает Маруся.
Марк пропускает мои волосы между пальцев, после чего заправляет мне за ухо, говоря:
— Ты совсем не изменилась.
Смотрю на него отупело, потому что его пальцы задели щеку, и от этого касания по телу во все стороны разбежались искристые мурашки. Его близость снова забивает мои рецепторы, а когда Зотов смотрит на мои губы, даже шум кофемашины для меня исчезает.
Я тоже смотрю на него. Впервые с нашей встречи изучаю так близко: контуры его лица, носа, очертания маленького шрама на подбородке, маленькую трещинку, вертикально пересекающую нижнюю губу.
До него хочется дотронуться. Он слишком настоящий и живой, а я, судя по всему, слишком забыла, что значит касаться мужчины, от которого возникают те самые мурашки.
Кофемашина издает пищащий сигнал, возвращая на землю. Тряхнув головой, сбрасываю руку Марка и сообщаю тихо, но убедительно:
— Тебе это кажется. Мне больше не семнадцать.
— Я знаю сколько тебе. Ты не изменилась, — повторяет.
Мне было бы в сто раз проще, если бы он не был таким серьезным, произнося все это. Чтобы не смотрел на меня так внимательно и нервирующе вдумчиво!
— Чего тебе нужно, Зотов? — спрашиваю напряженно.
— Я хотел увидеть тебя сегодня, — сообщает, продолжая смотреть этим своим взглядом.
— Зачем?
— Пообщаться. Это разве не взаимно? Ты не хотела увидеть меня?
Поджав губы, проговариваю:
— Вчера утром я даже с трудом помнила о твоем существовании.
— А сейчас? — его бровь слегка выгибается.
— А сейчас… — набираю в грудь воздуха, чтобы соврать: сказать, что сейчас мне плевать на него так же, как вчера утром, но я отвратительно вру, когда взволнована! — Я собираюсь вернуться домой, как только Таня вернется.
— Точно. К дочери, — кивает Зотов. — Так как ее зовут? Ты не сказала.
— Мария.
— Сколько ей лет?
— Пять с половиной. Если у тебя есть еще вопросы, можешь прислать их мне на почту, — оттеснив его в сторону, забираю из кофемашины кружку.
— Может, мы поступим проще: поужинаем вместе и ты расскажешь мне о себе?
Вспыхнув, поворачиваю голову и бросаю:
— А ты не подумал, что моему мужу это может не понравиться?
— Насколько я знаю, мужа у тебя нет, — выдает убежденно.
Он что, обсуждал меня со своим другом?! Или с кем-то еще?
— Тебе скучно или вроде того? — спрашиваю, отбросив все шутки. — Что ты делаешь?
— Я приглашаю тебя на ужин. Что, хреново выходит? — Марк указательным пальцем проводит по брови.
— Я не пойду с тобой на ужин, даже если ты будешь последним мужчиной на Земле.
В ответ на мое негодование он улыбается.
— Почему? От меня воняет?
Я не разделяю его веселья. Я слишком взволнованна. Слишком! Я, Зотов, ужин… это чертовски заманчиво, но мой ответ самой себе — «ни за что» …
Зачем нам встречаться? Общаться, будто мы старые добрые друзья? Но именно так, кажется, Марк и считает. Но мы не старые добрые друзья. Мы вообще не друзья! И вряд ли ими когда-нибудь будем.
— Я не ужинаю со своими бывшими, — отрезаю.
— Сделай мне минет, и я перестану быть бывшим, — предлагает невозмутимо.
Открыв рот, смотрю на него и не могу поверить в то, что он сейчас сказал. От возмущения лицо покрывается пятнами. В глазах Марка опасные искры, и он не собирается забирать слова назад, а я…
Подняв руку, отвешиваю ему пощечину.
Не такую, которая могла бы свернуть ему шею или сломать мне руку, но достаточно ощутимую, чтобы он слегка дернул головой, а моя ладонь вспыхнула.
— Пошел ты, Зотов!
— А вот и первая ссора, — кивает он одобрительно, оставаясь все таким же невозмутимым.
Мои щеки все еще горят, а глаза круглые.
Он взбудоражил все мои внутренности всего за две секунды, и теперь я уже не знаю, чего хочу больше — отвесить пощечину второй его щеке, или… или повиснуть у него на шее и зло поцеловать… укусить его красивый рот, будто мне снова семнадцать, и мы ссоримся в пух и прах после того, как я приревновала его к очередной хоккейной фанатке…
Свой пульс я ощущаю в горле.
Тишину дома внезапно взрывает шум из коридора, и я срываюсь с места, толкая Зотова в грудь и заставляя отойти в сторону. Несусь на возбужденные звуки голосов, рассчитывая затолкать свою подругу в такси и убраться с дачи Капустина прямо сейчас.
Перед дверью снова толкучка, но все расступаются, когда на пороге появляется Страйк, таща на себе Альберта, который еле переставляет ноги и выглядит абсолютно невменяемым и беспомощным.
Поверить не могу! Он в стельку пьяный!
— Осторожнее! — шикает Таня, входя в дом вслед за ними и держа в руках очки своего «парня». — Голову ему не отбей!
Глава 13
Сердце все еще колотится. Я изо всех сил пытаюсь дышать ровно и сконцентрироваться на том, что творится перед моими глазами, а не на том, как в прихожей появляется Зотов, медленно выходя из кухни.
Спрятав ладони в карманы спортивных штанов, смотрит на меня поверх всей этой суеты, и его лицо предельно серьезным, как и взгляд, которым он прожигает меня через разделяющие нас метры.
Резко мотнув головой, отворачиваюсь и вперяю глаза в громадную фигуру Артура Страйка, который басит, крутясь вместе с Альбертом вокруг своей оси:
— Куда его?
— Наверх, — распоряжается Капустин, энергично входя в дом с большой сумкой-холодильником на плече.
— Может, ему сделать чаю? — пищит Ника, суетливо разматывая шелковый платок на своей голове. — Или подогреть еду?
— Не трогайте его! — рычит Таня, вручая мне свою куртку, которую успела снять.
Прижав куртку к груди, чувствую, как замедляется пульс, но я все еще сама не своя, поэтому молчу как рыба, наблюдая за Таней, которая, присев на корточки, стягивает с ног Альберта ботинки.
Ее брови нахмурены, губы поджаты, а глаза мечут молнии, пока дергает за шнурки, пытаясь их ослабить.
Стоя над ней, Капустин опускает на пол сумку и наблюдает за резкими движениями моей подруги с нейтральным выражением на лице, я же перевожу глаза на пьяного вдрызг друга Капустиной. Его джинсы местами мокрые, на колене дырка, а куртка вся в снегу.
— Что с ним случилось? — спрашиваю в неверии.
— Неудачный день. Ретроградный Меркурий, — отвечает Капустин. — По радио передавали.
Таня посылает ему взбешенный взгляд и шипит Страйку:
— Ему нельзя много пить! У него непереносимость алкоголя!
— Да я ему одну рюмку-то и налил, — оправдывается тот. — Ну да, крепкая штука, но кто ж знал…
— Одну?! — Таня сверлит его гневным взглядом, падая на задницу вместе с ботинком, который наконец-то стащила с Альберта. — Он уже еле на ногах стоял, когда я вернулась!
Я не спрашиваю, откуда она вернулась. Ее куртка тоже мокрая, волосы растрепаны ветром, на щеках горит румянец, будто она раз десять съехала с холма и столько же раз поднялась обратно.
Парень мямлит что-то нечленораздельное, когда Таня пробует стащить с него второй заляпанный снегом ботинок. Расправившись с обувью, принимается снимать с Альберта куртку, сдувая с лица упавшую на него прядь волос.
— Помочь? — спрашиваю ее.
— Не знаю… — отвечает растерянно.
Вручив мне куртку Альберта, быстро разувается и поднимается по лестнице вслед за Страйком и Капустиным, которые подхватили Альберт под обе руки.
— Блин, а он тяжелый… — голос Страйка раздается уже в коридоре.
— Че там случилось? — слышу вопрос Зотова, обращенный к кому-то из вошедших в дом парней.
Проигнорировав их гогот, убираю одежду в шкаф и тоже поднимаюсь наверх, следуя на звуки возни и топота. Когда вхожу в комнату, «парня» Капустиной уже укладывают на диван, где буквально полчаса назад спала я сама.
Альберт распластывается на диване в неестественной позе и выглядит, черт возьми, мертвым!
— Нужно его раздеть… — страдальчески тянет Таня, убирая с лица волосы.
— Раздевание у вас в первый раз? — с иронией интересуется Капустин, отходя от дивана.
— Знаешь что?! — развернувшись на пятках, Таня тычет в него пальцем. — Никто не просил тебя ему подливать! И наши с ним дела тебя не касаются!
— Ну извини, — разводит Данила руками. — Никто не заставлял его пить.
— Блин, Танюх, извини, — в отличие от Капустина Страйк выглядит действительно виноватым. — Не думали, что его так развезет.
— О, господи! — приложив пальцы к вискам, Таня закрывает глаза. — Выметайтесь отсюда. Оба!
Несмотря на то что это его дом, Данила размеренно идет к двери, на ходу расстегивая собственную куртку и говоря:
— У меня есть аспирин, если что.
— Засунь его себе в задницу! — летит ему вслед.
Когда за Страйком закрывается дверь, Таня устало плюхается на диван, потеснив бесконечные ноги Альберта.
— Я не могу оставить его здесь одного. С этими придурками.
Внутри поднимается паника, и я звонко спрашиваю:
— Ты хочешь сказать, что мы останемся здесь на ночь?
— А что ты предлагаешь? — возмущается она. — Везти его в таком состоянии в город? Он же… всю машину…