— Чем она престижна?
— Как чем? Триста восемьдесят вольт, плюс шесть динамиков, плюс акустика, плюс два микрофона лопнуло, плюс оглохший первый ряд, плюс шесть зрителей в обмороке! А знаете ли вы, что в консерватории я читаю лекции по теория музыки: до-ре-ми-фа-соль-ля-си, кошка села на такси?
— Разыгрываете? — фыркнула Галина.
— Разыгрываю, — согласился инспектор.
Гостья поежилась, словно замерзла от горячего кофе, и беспомощно посмотрела на хозяйку.
— Он шутник, — успокоила ее Лида.
— Я хочу открыть жуткую тайну, — серьезно заговорил инспектор. — Я никакого отношения не имею к искусству, а работаю токарем.
— Опять разыгрываете?
— Разыгрывает, — подтвердила Лида. — Он милиционер.
— Без звания? — спросила Галина.
Петельников встал и произнес высушенным, усталым голосом, какой у него бывал после дежурства:
— Простите меня, Лида.
Он посмотрел на нее долгим взглядом: «Стоит ли щадить глупость?» Лида ответила таким же: «Стоит быть терпимым».
Из дневника следователя. Все ли ищут смысл своей жизни? Я думаю, что все. Может быть, «ищут» — слишком громко сказано, но каждый хоть раз в году задумывается о себе, о своем месте, о своем назначении… Каждому хоть раз в году становится грустно от утекающего времени. И каждый хоть раз в году удивленно спрашивает себя, для чего и как живет.
Есть люди, которые, задумавшись, отвечают благостно и довольно: «Живем не хуже других». Есть те же самые люди, которые, задумавшись в эту сокровенную минуту, вздохнут и скажут: «А хочется жить лучше других».
Есть, есть люди — сколько их? — которые в формуле «жить, как живут все» видят смысл жизни. Да что там смысл — счастье свое в ней видят.
Из газеты «Простофили». Как известно, самый надежный способ получать деньги — это работать. Не так думала некая Калязина А.С., которой не давали покоя лавры небезызвестного Остапа Бендера. Только в отличие от него Калязина не утруждала себя поисками оригинального способа извлечения денег из карманов граждан. Она сделала просто: взяла в руки мокрый платок, села в скверике и со слезами на глазах начала рассказывать прохожим душещипательную историю о том, что у нее якобы сгорел дом и муж. И люди клали ей в дрожащую ручку деньги.
О мошеннице говорить еще рано, поскольку следствие не окончено. А вот о тех, кто давал деньги, поговорить стоит…
Вроде бы все знают басню Крылова о той вороне, которая упустила сыр. И все-таки простофили не перевелись. Взрослые тети и дяди, утирая повлажневшие глаза, слушали басню о косточках мужа и выкладывали денежки. Не спросили ни документов, ни фамилии, ничего не проверили и не разузнали. Ей нужна помощь? Пожалуйста! Ну не ротозейство ли это?..
Рябинин посмотрел в окно — там, в скверике, в тополях, вроде бы начиналось лето. Окрепли листья, потеплела земля, посветлела кора деревьев, и заблестели под солнцем скамейки. И отцвели синие ирисы Александра Ивановича… Рябинин обернулся — комендант стоял у двери, тускло изучая пол.
— Натирать будем?
— Да не знаю…
Александр Иванович поднял глаза на стены, разглядывая их подозрительно.
— Ремонтировать не пора?
— Вроде бы чистые.
— Рамы не подкрасим?
— На ваше усмотрение.
Комендант воззрился на потолок и через тягучую минуту сообщил:
— В буфет банан подвезли…
— Спасибо, — улыбнулся Рябинин.
— Не пойдете? — спросил Александр Иванович, потому что следователь продолжал сидеть.
— У меня от них изжога.
От мучнистой сладкой мякоти была изжога. Но Лида их любила, поедая быстро и вкусно, как обезьянка. Он увидел жену с бананом в кресле, вечером, под торшером — и потянулся к портфелю. И тут же представил набежавшую очередь — нервную, напористую, из одних женщин — и опустил руку. Очередей он стеснялся.
Рябинин не любил говорить о деньгах, вещах, квартирах… Ему казалось, что беспокоиться о материальном — стыдно, а если уж заставляет жизнь, то делать лишь самое необходимое и делать как-то незаметно. Он не очень понимал людей, которые носились со своими физиологическими потребностями — едой, сном, сексом, — доказывая, что все естественное естественно. Были и у него материальные заботы, были и физиологические потребности. Но его ум…
И промелькнуло, исчезая…
…Человек — это тело, мышцы, нервы, материя. А материи подобает заботиться о материальном. Нет. Человек — это все-таки ум, совесть, чувства, дух. Чего же стоит дух, обслуживающий лишь свое тело? Стыдно же. Духу духовное…
— Я банан тоже не уважаю, — поделился комендант. — Говорят, витамины-витамины, а их роль в организме сильно завышена. В траве витаминов полный комплект. Корова эту траву употребляет с утра до вечера. А как была коровой, так коровой и осталась.
— Наверное, витамины на интеллект не влияют, — развеселился Рябинин.
Вот и Александр Иванович думает о материи и духе. Видимо, и о смысле жизни думает.
Скраденными шажками он уже добрался до середины кабинета и стоял как-то необязательно и не очень заметно — маленький, сухощавый, безвозрастный… С волосами, зачесанными…
Однажды Рябинина удивило известное выражение «волосы, зачесанные назад». Разве можно зачесывать вперед? Оказывается, можно: у коменданта была темная косая челка. В черном дешевеньком костюме, — а он ходил только в черных костюмах, — говорили, что комендант где-то когда-то закупил их штук двадцать, якобы сшитых на покойников. В синих носках, всегда в синих, говорили, что после войны он где-то купил тюк белый нитяных носков и до сих пор красил их дома в синий цвет.
— Про эту-то, которая в сквере денежки выманила, газета пропечатала, опять сообщил комендант.
— Какая газета?
— Вчерашняя «Вечерка».
Вчерашняя «Вечерка», еще не читанная, лежала в портфеле. Рябинин извлек ее, сразу отыскал заметку и начал читать…
Тихие, еще далекие, как загоризонтные громы, услышал он стуки в висках. Злость, она. Стуки крепли, шли уже по груди, стягивая там все тяжелой щемящей силой, словно на нее давила земля. Злость. Она полегоньку пройдет, и грудь отпустит. Нет, не отпустит, пока он…
Александр Иванович, освободившись от новостей, ушел скраденными шажками — только белесой синью мелькнули недокрашенные носки.
Рябинин снял трубку и набрал номер: надо бы поехать, чтобы лицом к лицу, но в груди стучало, и он боялся, что не довезет этого стука.
— Мне, пожалуйста, Холстянникову.
— Я слушаю.
— Здравствуйте, говорит следователь Рябинин.
— А-а, здравствуйте, — обрадовалась она. — Наверное, прочли мою статью?
— Прочел, — угрюмо согласился Рябинин.
— Ну и как? — почти кокетливо спросила Холстянникова.
Он не знал ее имени — тогда, у него в кабинете, она представилась официально: корреспондент Холстянникова. Молодая, высокая, в джинсовом брючном костюме, синевато-дерюжном, как носки Александра Ивановича. Впрочем, этот костюм мог называться как-нибудь иначе, ибо брюки были окорочены, с какими-то широкими манжетами, которые лежали на высоченных блестящих сапогах, и Рябинину все казалось, что за окном ее ждет привязанная лошадь.
— Как говорится, у вас бойкое перо, — промямлил он.
— Правда? — обрадовалась корреспондентка.
— Я хотел спросить о другом…
— Пожалуйста.
— Скажите, что вы цените в женщине?
— Многое, — не удивилась она вопросу. — Интеллект, красоту, энергию, грацию… Что еще?
— Вы забыли самое главное женское качество.
— Умение любить?
— Важнее.
— Верность?
— Нет.
— Обаятельность?
— Неужели в детстве у ваших кукол не отрывались ручки-ножки? — глухо спросил Рябинин.
— А-а, — рассмеялась она. — Умение шить?
— Нет, жалость.
— Ради этого сообщения вы и звоните? — уже без смеха спросила она.
«Сообщения». Это о жалости, которая дороже красоты, энергии и грации… Есть-таки у корреспондентки верховая лошадь с седлом, стременами и этими… шпорами.
— Звоню, чтобы рассказать случай. Лет десять назад я отстал от поезда и очутился без денег и документов. Знаете, кто меня выручил?
— Кто? — спросила она, уже что-то подозревая.
— Простофили и ротозеи.
— Но как явление…
— И не спросили ни документов, ни справок, — перебил он. — Поверили на слово.
— Вы что ж, оправдываете простофиль?
— Да это же хорошие люди с открытой душой! — прорвало Рябинина.
— Странно слышать от следователя…
— Вам бы в статье воспеть этих людей, которые отозвались на беду незнакомого человека!
— Извините, но учить меня не стоит, — отрезала она. Рябинин перевел дух, хотя он не взбирался на гору, а говорил в трубку чуть повышенным тоном. Тяжело задышала и корреспондентка, словно только что соскочила со своей лошади.
— Я напишу официальное письмо главному редактору, — сказал Рябинин.
— Представляю, как вы мягкотело обращаетесь со своими преступниками, усмехнулась она.
— А я представляю, как в детстве вы отрывали ручки своим куклам…
Из дневника следователя. Предложи мне перед тяжким испытанием выбор товарища — хитрюгу или простофилю, — я выберу простофилю. Возможно, хитрюга ловчее бы миновал пули и взрывы, расщелины и топи… Но из расщелины меня вытащил бы простофиля. Я люблю простофиль, — это же люди с открытой душой. В том обществе, которое мы построим, будут жить лишь одни простофили; будут жить только люди с честной и открытой душой, потому что пропадет нужда запечатывать ее, как и пропадут враги душевной простоты.
Из постановления следователя. …Учитывая вышесказанное, а также руководствуясь пунктом 2 статьи 5 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, постановил: уголовное дело в отношении гр. Калязиной Аделаиды Сергеевны прекратить за отсутствием в ее действиях состава преступления.
Из дневника следователя. Я-то прекратил. Прекратит ли она?..
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Вера Михайловна вышла из автобуса и свернула в парк. Магазин открывался поздно, в одиннадцать, и она взяла за правило гулять полчасика в любую погоду.